Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина - Валерий Большаков

Жилин лег в разворот, обозревая сверху поле немецкого аэродрома. Там полный переполох.

«Мессершмитты» и «Юнкерсы», не выруливая, взлетают прямо с мест стоянок, с задних точек бомбовозов строчат пулеметы, «лают» десятки зениток.

– С круга прикройте! «Маленькие», это и к вам относится.

– Прикроем.

Шестерка «Илов» атаковала самолеты, стоявшие на старте. Два «Мессера» один за другим опрокинулись, мигом превращаясь в груды обломков. Вторая пара столкнулась на взлете и, пылая, врезалась в строй бомбардировщиков. Вспыхнуло несколько «Хейнкелей».

Меткие бомбы подорвали склад боеприпасов – огонь хлынул волной вкруговую. Картинка!

С востока приближались пять «лаптежников» – отбомбившись, «Ю-87» торопились в «конюшню», а тут такая встреча. «Лапотники» выстроились в «круг», то скрываясь в облаках, то выныривая.

– «Маленькие»! «Худые» со стороны солнца! Они – ваши.

– А «лапти» видишь?

– Я ими сейчас подзаймусь!

– Смотри…

– Порядок!

«Кикимора» набрал высоту, выпустил шасси, чтобы походить на «Ю-87» – и нырнул в облака.

Подкрался и вынырнул, пристраиваясь в хвост «лаптежнику».

Короткой очередью сбил немца и скрылся в облаках. Фрицы ничего, наверное, и не поняли, а Саша снова явился по их души – пристроился сзади очередного «лаптя».

Очередь. Готов. Так и вогнал в землю все пять «Юнкерсов».

Но и один из «Илов» тоже не удержался в небе – налетел на развесистую «гроздь» разрывов и заскользил к земле.

Жилин ясно увидел, как «горбатый» подвернул в падении.

– Прощайте! – донес эфир, и штурмовик врезался в «Юнкерс», задевая и рядом стоявший бомбер.

– Леха-а! С-суки! Я ж вас… Рвать буду, суки такие!

Иван сжал зубы, продолжая набирать высоту. За борт он даже не смотрел, знал, что эскадрилья знает свой маневр. «Мессершмитты» были рядом. Немцев, видно, тоже переполняли эмоции – трассеры заплелись издалека, чуть ли не с полукилометра.

Перевалив «горку», Жилин понесся вниз, бросая взгляд на «МиГ» с номером «12» – его пилотировал «Жила».

Иван усмехнулся.

Он так для себя и не решил, как ему обращаться к…

Вот именно. К кому? К Ивану Жилину? Так это он сам и есть – Иван Жилин! А этот, молодой, который летает на истребителе с двенадцатым номером, – тоже он?

Раздвоение личности…

А если «Жилу» убьют, он тоже исчезнет? Ведь не будет уже того «участника ВОВ», который с президентом принимал Парад Победы, и ничье сознание не переселится в Рычагова.

Как все запутано…

Ладно, вялотекущими шизофрениями позже заниматься будем.

– Я – «Москаль». Атакуем!

Глава 27

Комполка

Все утро Кузьмич, погоняя запаренных техников, менял на жилинском «МиГе» мотор – ресурс, весьма скромный, был выработан. Новый, заботливо перебранный и прощупанный двигатель обещал добавить километры к скорости, но время, время!

Поэтому на очередную штурмовку вылетела четверка из 2-й эскадрильи и четверка Баукова. Жилин замотался, мечась по аэродрому, описывая треугольник КП – ПАРМ – стоянка.

Когда самолеты вернулись с задания, Иван колдовал над пулеметом БС и не сразу заметил убыль.

– Ни хрена себе… – протянул Кузьмич, и лишь тогда Жилин выглянул из-под крыла, где возился с «Березиным», возлежавшим на чистом брезенте.

Выглянул – и похолодел.

Самолеты были прострочены вдоль и поперек. Не было понятно, как они вообще смогли долететь. Но главное – убыль.

При первом взгляде Ивану показалось, что вернулось только три самолета из четырех. Заметив в кабине понурого Аганина, он быстро приблизился и крикнул:

– Игорь где? Боря, слышишь? Где «Хмара»?

Аганин посмотрел на него – и заплакал.

Это было страшно: сурового вида мужик с простым, обветренным лицом, плакал, кривя лицо и жмуря глаза, словно слезы жгли их.

У Жилина опустились руки.

С самого начала войны он терял товарищей. Именно товарищей. Иван не позволял себе привязываться, поскольку хоронить друга – это горе.

Лучше держаться ото всех на расстоянии, отдалять людей, и тогда неизбежные на войне потери не принесут тебе сильную боль, не проходящую с годами.

Но с Литвиновым этот фокус не удался – Игорь был слишком открытым человеком, веселым и жизнерадостным – как ты его отдалишь? Все пилоты эскадрильи были комэску товарищами, но Литвинов как-то просто и естественно стал ему другом.

Любой прикроет его и не бросит – на том и стоит фронтовое братство, но Игорь… Только с ним Жилин мог говорить о поэзии, читать наизусть любимого Пушкина, Цветаеву и Гумилева.

«Хмара» все понимал, и даже показывал свои собственные «вирши», как он их называл.

Неоконченные, словно вырванные из текста, они не поражали особым талантом, но что-то в них было.

Не ловил журавлей я,В рук синицы не брал.Ничего не имея,Ничего не терял.

Год за годом менялВремена временами,Не седлая коня,Я звенел стременами…

Стихотворение называлось «Итоги». Жилину малость резало слух это вот «в рук», но он не цеплялся. А больше всего ему нравилась концовка:

Ничего не добился,Ничего не добыл,Только дважды влюбился,Только раз полюбил…

…Иван отстраненно смотрел на Баукова, на Аганина, слушал, как они рассказывали про две шестерки «Мессеров», и кивал.

Он все понимал, и ребятам нечего было перед ним оправдываться. На войне как на войне.

А в голове безостановочно крутились «вирши» Литвинова:

Любой костер когда-нибудь погаснет.Любовь не может длиться без конца —Остынет страсти пыл, и призрак счастьяДымком забвенья вьется у лица…

Видать, посетила влюбчивого Игореху несчастная «лямур», вот и излился. Дымок забвенья…

Неожиданно Жилин будто прозрел – из боя не вернулись два самолета! Он встряхнулся.

– …«Хмара» его сбил, – продолжал бубнить Бауков, – а ведомый почти в упор по кабине, только осколки брызнули. «Жила» так из пике и не вышел – забурился в землю на всей скорости…

– Далеко это случилось? – спросил Иван деревянным голосом.

– Прямо на линии фронта, оба – возле наших позиций. Я видел сверху, как пехота бежала, а толку? От Игорехи головешка осталась, а Ванька… Сам знаешь, командир, как оно бывает, если сверзиться с трех тысяч, да со всей дури об землю.

– Знаю, – выдавил Жилин. – Просто, думаю, как бы ребят схоронить по-человечески.

Хлопнув расстроенного Баукова по плечу, он приказал отдыхать, а сам пошагал к КП.

В голове было пусто.

Никто, наверное, еще не бывал в подобном положении.

Каково это – хоронить самого себя? Пережить собственную смерть? «Жила»… «Хмара»…

Ивану было даже немножечко стыдно – к своему «альтер эго» он относился, в общем-то, равнодушно. Было, конечно, любопытство, немного болезненное, но сближения никакого не было – Жилина отталкивала сама странность подобных отношений, себя с собой.

Даже не так.

Иван никогда не равнял себя с этим русоволосым парнем, они были рядом, но не вместе. А вот Игорь…

Жилин судорожно вздохнул и смежил веки. Была боль, была тоска – погиб его друг. И поднималась из глубин перепутанного естества холодная ярость.

Ах, что он устроит этим летунам со свастиками на килях!

Какую резню в небесах! Внезапно Иван остановился.

Это что же получается? Лейтенант Жилин погиб, а полковник Жилин жив-здоров?

«Дурило! Полковник отдал концы еще в Киеве! Ты – это память, душа, сознание! Бесплотный «дух» из будущего!»

Ощутив вдруг страшную усталость, Иван сгорбился и пошагал дальше, безразлично наблюдая за начальником штаба, что бежал ему навстречу. Толстенький майор Трошкин был немного забавен и совершенно не походил на красного командира.

– Товарищ генерал! – закричал он. – Вас к телефону! Срочно!

Когда Жилин вбежал в КП, то увидел бледную радистку и Николаева, стоявшего по стойке «смирно». В вытянутой руке комполка держал телефонную трубку. Приняв ее, Иван глухо сказал:

– Да?

– Сталин говорит.

Жилин сразу выпрямился.

– Слушаю, товарищ Сталин.

– Сколько вы уже сбили немцев, товарищ Рычагов?

– Шестьдесят пять, товарищ Сталин.

– Очень хорошо. Мы решили, что вам уже тесно в комэсках… Скажите, товарищ Рычагов, полковник Николаев потянет дивизию?

– Потянет, товарищ Сталин. Мы с ним с первого дня войны, все на моих глазах. Не знаю, как насчет стратегии, а тактик он замечательный.

– Мы тоже так решили. Полковник Николаев назначается командующим 11-й смешанной авиационной дивизией, а вы примете у него 122-й полк. 122-й гвардейский истребительный авиаполк.

– Слушаюсь, товарищ Сталин!

– И последнее… Ви, товарищ Рычагов, называли самолет «Ла-5» просто «лавочкой»?

– Не я, «дух»…

– Да-да… Так вот, ви скоро пересядете на эту «лавочку».

В трубке клацнуло. Верховный главнокомандующий отсоединился.

– Поздравляю с новым назначением, – сказал Жилин Николаеву. – Принимайте дивизию.