Последняя жатва - Юрий Гончаров

Володька усмехнулся этим ее попыткам: против него она была слаба, бессильна, как ребенок: ни рук вырвать она не могла, ни даже отодвинуться от него, подняться с дивана; он держал ее без всякого напряжения, почти не затрачивая усилий.

– Пустые слова, говоришь?.. Ах ты, кошечка царапучая…

Володька резко обхватил Любу одной рукой за спину, сдавил так, что хрупнули ее ребра, притиснул к себе. Она задохнулась. Ухмылка играла на Володькиных губах. Он близко, не спеша приблизил свое лицо к ее лицу, жарко, с шумом дыша. В глазах его читалось: ну, что ты со мной сделаешь, хочу вот – и буду тебя целовать. И вообще все, что захочу…

Люба, перепуганная, с лицом, искаженным брезгливостью, гневом, выворачивала свою голову так, этак, дергалась из Володькиных рук.

– Ты сумасшедший! Ты же просто насильник! Ты…

Левой рукой Володька нащупал поясок ее халатика, дернул, поясок разорвался. Рванул борта халатика, обрывая пуговицы. Они со стуком посыпались на пол. Опрокидывая Любу, он бросил ее на скрипящий пружинами диван. Отдаленно, как будто бы даже не в его мозгу, на миг лишь мелькнуло – дверь не заперта, кто войдет, заглянет в дом, и вот они, прямо против двери…

21

Федор Данковцев наконец-то собрался покрыть веранду шифером. Он пристроил ее к дому пять лет назад, шифера тогда не достал, покрыл старым железом, но его надолго не хватило: крыша во многих местах текла, и латки уже не помогали.

Босой, в драных штанах, в голубой трикотажной майке на белом теле, – в буром загаре были только его голова, шея да кисти рук, так что издали казалось, будто Федор в перчатках, – он возился наверху, на досках решетника, укладывал шиферные листы, сверлил их дрелью, приколачивал гвоздями. Жена его Марья Матвеевна, повязавшись фартуком, стирала во дворе, в корыте, и, когда было надо, отряхнув руки от воды и мыльной пены, по зову мужа подавала ему с земли очередные шиферные листы.

Федор Данковцев выпросил себе у Ильи Ивановича этот день, чтоб поработать на своем дворе. Комбайн его налажен, прошел проверку на готовность, товарищам он тоже помог, – самый раз сейчас заняться крышей. А то как пойдет уборка да следом вспашка зяби, озимый сев, от работы уже не оторваться, и опять останется веранда на зиму с худой кровлей. Не дело это. Так и вся веранда пропадет.

– Гляди, Алешка! – сказала Марья, застывая над корытом, с руками, опущенными в пенную воду.

Серединой улицы, широко, весело шагая, к дому приближался Алексей, младший брат Федора, – с туго набитым рюкзаком за спиною. От духоты и полуденной жарищи лицо его было распаренным, красным, в поту. С ним рядом шагал незнакомый парень, ростом пониже и возрастом помоложе, с усиками, в рабочей куртке и тоже с вещевым мешком за спиной.

– А говорили, они только послезавтра приедут…

Марья принялась поспешно вытирать о нестираное белье руки.

Федор, вглядевшись, тоже оставил молоток, гвозди, стал слезать по приставленной лестнице на землю.

Про то, что из города приедут на уборку заводские рабочие, было известно давно. Они и в прошлом году приезжали, и в позапрошлом. Федор с Марьей знали, что в это лето рабочие будут с Алешкиного завода и Алешка приедет тоже. Сам напросился. Механизаторские навыки он еще не позабыл, потрудиться на свежем воздухе – это тот же курорт, – так объяснил он свое желание брату и Василию Федоровичу. После города поработать в поле, конечно, приятно. Но верней всего – Алешке просто хочется подкалымить. За посланными на уборку завод сохраняет бо́льшую часть месячного заработка, да еще колхоз будет платить от выработки, со всеми надбавками и премиальными, как своим людям. В прошлые годы заводские работали помощниками комбайнеров, и заработки вышли у них неплохие. А Алексею Василий Федорович обещал дать комбайн. Есть один без хозяина. Его уже совсем было бросили, стали потихоньку растаскивать, а потом председатель передумал, приказал это дело прекратить, комбайн наладить. Все-таки лишняя машина. Не помешает. Мало ли что случится на уборке. Бывает, вдруг – авария за аварией… Если слово свое Василий Федорович сдержит, то Алексей огребет очень даже приличные деньги. Вполне хватит на новый мебельный гарнитур. Алешкина жена мечтает сменить обстановку, поставить в квартире румынскую мебель. Все знакомые уже обзавелись, и она не хочет отставать.

Федор вышел навстречу брату за калитку. Виделись они не так уж давно. На майские праздники Алексей с женой приезжал в Бобылевку, гуляли два дня. Недели полторы назад Алексей еще раз появлялся в деревне: представитель заводского профкома приезжал договориться с колхозным правлением насчет посылки рабочих, а Алексей – с ним заодно, еще раз заручиться обещанием Василия Федоровича. Но все равно братья обнялись, поцеловались, похлопали друг друга по спинам и плечам, радуясь встрече. Алексей когда-то, до отъезда из деревни, был хлипкий шкетенок. Но про это уже все забыли. Теперь он головой возвышался над Федором. Но Федор все же был крепче, тяжелей. А Алексей – жидковат. Длинный просто, с длинной шеей, острым кадыком. Волосы свои он подвивал, они лежали надо лбом волнисто и были чем-то смазаны, закреплены – не рассыпались, даже ветер их не тревожил.

– Сериков Станислав, – протянул Федору руку коренастый, с усиками. – Или просто Стас.

– Знакомься, – сказал Алексей брату. – Из нашего цеха. Мой кореш.

– Чегой-то вы вперед времени?

– Ребята так схотели. Говорят, что ж это мы, с дороги – и тут же в работу? Надо оглядеться. Помочь, может, надо. Когда косить собираетесь?

– Да еще дня через три, а то и четыре. Сыровато еще зерно.

– Такое пекло – и сыровато?

– Не подошло.

– Ну, значит, отдохнем. Газеты сейчас пишут: уборочная техника в полной боевой готовности, мастера уборки ждут только сигнала для выезда в поле…

– Когда оно бывало, чтоб в полной боевой… – усмехнулся Федор. – Дай еще месяц сроку, и все равно б нашлось, чего подкрутить, чего приварить… Комиссия, конечно, приняла. Да комиссия – что! Вот в поле выедем, тогда и будет проверка, какая у нас готовность. Делов вам найдется, конечно. Помараете руки.

– А что тот «Эс-ка», который мне Василь Федорыч сулил?

– Подлатали. До поля доедет. А чтоб работал – самому его глядеть надо…

Федор снял с плеча брата рюкзак, пропустил Алексея и его приятеля в калитку, а уже за ними вошел и сам.

– Копаешься? – кивнул Алексей на развороченную крышу веранды. Оглядел сброшенное на землю железо, листы шифера, сложенные вблизи дома стопой. – Хватает же тебе работки, скучать не приходится!..

– Да поправляю… Надо, – ответил Федор как-то даже смущенно, точно дело его ничего другого не заслуживало, как только такой насмешливости. Он был старше Алексея на семь лет. Когда-то учил его водить трактор, слесарить, но с тех пор, как Алексей прочно закрепился в городе, роли их в отношении друг к другу переменились: не Федор, а Алексей держал себя как старший. А Федор, вообще-то скромный характером, не гордый и не самолюбивый, стушевывался перед ним и даже как-то робел. Приезжая в Бобылевку, Алексей ко всему деревенскому относился подчеркнуто свысока, с пренебрежением. Высмеивал колхозную расхлябанность, плохую дисциплину. Федор не спорил, внутренне признавая за ним право на все. В городах, на производстве, конечно, по-другому, что говорить, – несравнимо. Алексей – мастер, не колхозный самоучка, прошел производственно-техническое училище, имеет на руках диплом. В городе у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами, цветной телевизор, три костюма, моторная лодка на реке, «казанка», с двадцатисильным движком. По воскресеньям Алексей уезжает с женой, дочкой и приятелями вверх по реке, в лесные места; купаются, удят рыбу. Отдыхают. Держит прицел на «Жигули». А он, Федор, как был двадцать лет назад, так в том же виде и остался, никуда не продвинувшись, на том же месте, ничего за эти годы особенно не приобрел, ни из обстановки, ни из вещей. Ни разу даже на курорт не ездил. Только вот дом с Марьей выстроили, взамен родительской хаты. Алексей прав, верно это – вечный он труженик, как заводной: все в работе, в работе. А ее вокруг столько – не переделать. Если и выпадет в колхозе свободный промежуток, так дома полно дел, давно уже скопились, ждут его рук. Собственная усадьба, хозяйство, – известно, что это такое. Плен, неволя. Каждый день поросячий хлевушек чисть, воды из колодца наноси; дом еще полностью не кончен, там доделать надо, здесь; печка зимой дымила, враг ее расшиби, непременно надо разобрать дымоходы, поглядеть, что там; забор подгнил, рухнуть собирается, тоже зовет – добывай материалы, строгай, пили, прилаживай… Весной вздумалось яблоньки возле дома посадить, из госпитомника сорта, пять рублей каждый саженец. А жара их губит, поливать надо, каждый день – ведра три под корень; жалко, если пропадут; не в деньгах дело, сорта хорошие, редкие, второй раз достанешь ли…

– Как добирались? – спросила Марья. За то короткое время, что мужчины провели возле калитки, она успела налить полный рукомойник, висевший на заборе, вынести из дома чистое полотенце.