Перед бурей - Нина Федорова

– Ненависть – грех, ненависть – порок…

– Мало жила и не понимаешь ещё… Ненависть – это другая сторона любви. Они неразлучны: если ты горячо любишь, то горячо и ненавидишь то, что есть контраст к тому, что любишь. Вот ты любишь своё счастье – да? И ты ненавидишь то, что разбило его. Скажи, можешь ты полюбить свою разлуку с женихом?

На миг позабывшая о своём горе Мила при последних словах вернулась к нему и горько расплакалась.

Дав ей поплакать, Варвара спросила:

– Теперь серьёзно: что, ты думаешь, могло бы помочь тебе?

– Если б я могла увидеть его… в последний раз или получить от него письмо, узнать, почему он это сделал, почему он отказывается так от меня, – что-нибудь… что-нибудь… мне было бы легче! Лишь бы разлука эта не была такой внезапной, необъяснимой, такой жестокой… бесповоротной…

– Хорошо, – прервала Варвара и, немного подумав, добавила: – Пиши письмо. Я сама отнесу ему.

Мила замерла от изумления:

– Ты? Сама – отнесёшь?

– Сама.

– Но там тюрьма… он под арестом… Тебя не пустят.

– Меня пустят… Ну, пройду, например, как прачка…

– Но там тюремщики, во всякой тюрьме…

– Во всякой тюрьме – тюремщики. Одного из них можно подкупить.

– Я дам денег.

– В память незабвенного полковника Линдера солдат-тюремщик не возьмёт денег.

– Но Жорж откажется тебя видеть.

– Меня он не знает. Он не будет знать, что я пришла с поручением, – прибавила она жёстко. – Пройду к нему прачкой – с узлом чистого белья. Он ведь привык к чистоте. Скажу ему, пришла сменить постель…

Мила кинулась к ней на шею и долго не могла разжать объятий, плача и целуя Варвару.

– Но помни – это держать в строгой тайне. Помни это, п о м н и. Абсолютно никому ни слова: слышишь? Ни папе, ни маме. Одно твоё неосторожное слово – и погиб неизвестный солдат, тюремный сторож. Сочиняй письмо. Я за ним приду завтра.

– А раньше? – взмолилась Мила. – Сейчас? Я сейчас и напишу!

– Раньше нельзя. Пиши письмо, подумав. Поменьше слов, чтоб было кратко.

Уходя, Варвара зашла к генеральше за платой. Она, по собственному желанию, получала заработок подённо.

– Поправится, – сказала она генеральше. – По всем признакам – не смертельно.

И всю ночь Мила сочиняла письмо. На человеческом языке не находилось слов для тех чувств, что наполняли её сердце. «Нет, нет, – твердила она себе, – если я так напишу, это его не тронет, это ему ничего не скажет».

И она начинала снова. «Письмо должно быть кратким, – сказала Варвара, – не больше страницы, и без собственных имён, без обращения и без подписи».

«Господи! Господи! – просила Мила. – Помоги, научи, как написать! Пусть он если не любит меня, то хоть пожалеет. Господи, дай что-нибудь, что-нибудь получить от него, чтобы хранить и помнить всю жизнь! Хоть одно ласковое слово!»

Наконец она написала:

«Я хочу знать, ч т о было в е р н о в нашей любви? И начало её и конец пришли ко мне как сновидения – и я не могу поверить концу, как долго не могла поверить в начало. Скажите: Вы меня любили? Если уже не любите сейчас, то скажите: раньше, когда-нибудь, хоть недолго, – любили? В память Вашей матери, в память её любви к Вам позвольте мне всюду быть с Вами. Я Вам не буду мешать, я только буду жить около Вас, потому что только так я ещё и могу жить. Я умру, если Вы будете молчать. Это верно: я умру».

Глава XXI

Письмо было написано, как распорядилась Варвара: без обращения, без подписи, без адреса, без собственных имён. Он знает твой почерк? Этого достаточно.

Мила также просила её задать Жоржу ряд вопросов и сделать ряд наблюдений: как Жорж выглядит? его лицо? как он говорит – его голос? точные слова? тон? Как он себя чувствует? Что выразило его лицо, когда он узнал, что Варвара послана Милой?

Какое счастье, что у Варвары прекрасная память, что она всегда аккуратна: ничего не забудет, не перепутает. На неё можно положиться.

– Варя, ты – единственный друг мой и помощник!

Выслушав всё, Варвара сказала, что понадобится два-три дня, чтоб всё устроить.

– Как? – закричала Мила. – Это не сегодня? Ты не сегодня принесёшь мне ответ?!

Варвара смотрела на неё с полупрезрительной жалостью: надо ждать в смене караула определённых людей, надо условиться с ними прежде. За эти дни Варвара не сможет посещать «Усладу», не зная, как распределится её время в подготовке свидания с Жоржем.

– Но ты не показывай вида, что ждёшь. Не бегай по саду, не мечись по дому. Помни, неосторожность может всё испортить.

С каким горячим нетерпением, с каким бьющимся сердцем ожидала два дня Мила свою подругу! Она была полна надежд. «Варя! Она всё умеет, всё знает! Она всё устроит!»

Мила была словно вделана в окно дома, из которого дальше всего видна была дорога к «Усладе». Она смотрела и смотрела вдаль, пока не начинало рябить в глазах. От напряжения глаз её тошнило, у ней кружилась голова, но она всё смотрела. Почти насильно отрывали её от окна вечером, чтобы уложить спать.

Наконец пришла Варвара.

Как кинулась навстречу ей Мила! Она дрожала, задыхалась. С такою силой она схватила Варвару за руку, что та вскрикнула:

– Пусти! Что ты!

– Что? Что? – задыхалась Мила.

– Пойдём в твою комнату, – сурово и мрачно пробормотала она, освобождаясь от объятий Милы.

Её вести не принесли радости Миле.

Да, она видела поручика Мальцева. Да, она говорила с ним. Она вошла в камеру как прачка и, прибрав постель, заговорила, объявив, что послана Милой. Да, он слышал и понял. Письма не взял. Читать письмо отказался.

– Вот оно. Видишь: не распечатано.

Мила вскрикнула и всплеснула руками:

– Боже мой!

– Шш… – грубо прикрикнула Варвара. – Замолчи! А то войдут сюда и помешают. Сначала выслушай и спроси, что тебе надо, и Потом я уйду, а ты можешь плакать. Времени у тебя будет достаточно.

– Нет, – продолжала она отвечать на лихорадочные вопросы Милы, – незаметно, чтоб он очень изменился. Очень бледен. Спокоен, совершенно спокоен: военная выдержка. Но есть, конечно, особенность…

– Нервность?

– Нет, скорее большая задумчивость, сосредоточенность. Нет, он не выглядит ни счастливым, ни несчастным. Видимо, занят своими мыслями.

Да, отказался видеть Милу. Да, категорически отказался. Просит Милу простить и забыть. Да, забыть. Его точное слово: забыть. Ещё? Нет, не сказал ничего больше. Нет, не послал ничего. Нет, ничего не просил передать.

Вот это было отчаяние. Мила рыдала.

– Шшш… – успокаивала её Варвара, усаживая, почти толкая в кресло. – Прежде всего – замолчи!

– Варя, ты друг мой! Ты наша умница! Это все знают. Дай мне совет. Не оставляй меня так. Я умру. Научи, что же мне теперь делать! – Она хватала Варвару за лицо, за волосы, платье. – Раз он под арестом, я могу самовольно к нему пробраться… Ты подкупи сторожей… ты скажи, я тоже