Девушка в поезде - Пола Хокинс

И все-таки, когда электричка останавливается у семафора, чувство тревоги продолжает нарастать, и я со страхом устремляю взгляд на дом номер пятнадцать. Окна и двери закрыты, никого не видно. Дом кажется тихим и мирным. Или брошенным. Кресло Меган по-прежнему стоит на террасе. Сегодня тепло, но меня по-прежнему трясет.

Я не должна забывать, что все, рассказанное Томом о Скотте и Меган, он узнал от Анны, а мне ли не знать, что ей ни в чем нельзя верить?

Мне показалось, что доктор Абдик сегодня поздоровался не так приветливо, как обычно. Он будто ежится от внутренней боли, и рукопожатие у него вялое. Я помню слова Скотта, что полиция обещала не раскрывать информацию о беременности Меган, но вдруг Абдику сообщили и он думает о ее ребенке?

Мне хочется рассказать ему о своем сне, но я не знаю, как это сделать, не выдав себя, и спрашиваю, может ли гипноз помочь вспомнить.

– Ну, – говорит он, положив руки на стол и растопырив пальцы, – есть врачи, которые полагают, что с помощью гипноза можно вернуть утраченные воспоминания, но тут все далеко не так однозначно. Я сам это не практикую и своим пациентам не рекомендую. Я сомневаюсь, что это может пойти на пользу, но уверен, что в отдельных случаях может нанести большой вред. – Он смотрит на меня с легкой улыбкой. – Мне жаль. Я знаю, что вам хотелось бы услышать другое. Однако при проблемах с головой быстрых решений не бывает.

– А вы знаете специалистов, которые этим занимаются?

Он качает головой:

– Мне очень жаль, но никого порекомендовать я не могу. Вы должны понимать, что пациенты под гипнозом очень внушаемы. Воспоминания, которые «извлекаются из памяти», – он изобразил пальцами кавычки, – отнюдь не всегда достоверны и вовсе не являются реальными воспоминаниями.

На такой риск я пойти не могу. Я не могу допустить, чтобы в моей голове появились новые образы, которым нельзя доверять, а воспоминания бы сливались, трансформировались и вводили меня в заблуждение, выдавая воображаемое за действительное и заставляя видеть все под одним углом, хотя на самом деле смотреть надо под другим.

– Тогда что вы можете предложить? – спрашиваю я. – Есть какой-нибудь способ помочь мне вспомнить?

Он задумчиво проводит по губам длинными тонкими пальцами.

– Да, это возможно. Подробный рассказ о каком-то конкретном воспоминании поможет оживить память: нужно рассказать о деталях и подробностях в каком-то комфортном месте, где вы чувствуете себя в безопасности…

– Например, здесь? Он улыбается:

– Например, здесь, если вам тут комфортно и вы чувствуете себя в безопасности.

Его голос становится громче, он задает вопрос, на который я не отвечаю. Его улыбка гаснет.

– Подключение других органов чувств помимо зрения тоже может оказаться весьма полезным. Звуки, осязание… особенно важную роль в оживлении воспоминаний играет запах. Большую помощь может оказать музыка. Если речь идет о каких-то конкретных обстоятельствах, конкретном дне, то можно восстановить события, проделав заново весь путь «на месте преступления», если такое сравнение допустимо.

Хотя это выражение встречается в речи довольно часто, услышав его сейчас, я буквально немею и чувствую, как волосы на голове встают дыбом.

– Вы хотите поговорить о каком-то конкретном событии, Рейчел?

Еще как хочу, но не могу, поэтому рассказываю, как набросилась на Тома с клюшкой для гольфа во время одного из скандалов.

Я помню, что в то утро проснулась с ощущением тревоги и тут же поняла: случилось нечто ужасное. Тома в постели рядом не было, и я даже обрадовалась. Я лежала на спине и прокручивала в голове все, что помнила. Я помнила, что горько плакала и повторяла ему, что очень его люблю. Он злился, говорил, чтобы я шла спать и что он больше ничего не хочет слушать.

Я пыталась вспомнить, что произошло до этого, из-за чего начался скандал. Мы так хорошо проводили время. Ели креветки, которые я приготовила на гриле с большим количеством перца и кориандра, и запивали их чудесным белым сухим вином, подаренным Тому благодарным клиентом. Мы ужинали во внутреннем дворике под музыку «The Killers and Kings of Leon», которую часто слушали вместе, когда только познакомились.

Я помню, как мы смеялись и целовались. Помню, что рассказала ему какую-то забавную историю, а он ничего смешного в ней не нашел. Помню, что это меня огорчило. А после этого мы уже кричали друг на друга. Я споткнулась на пороге, когда входила через раздвижные двери в дом, и разозлилась, что он не поспешил мне на помощь.

Но проблема была в другом.

– Наконец я встала и спустилась вниз. Но Том со мной не разговаривал и даже не смотрел в мою сторону. Я умоляла его рассказать, что я натворила, и все время просила прощения. Я жутко запаниковала. Не могу объяснить почему и понимаю, что это глупо, но когда не помнишь, что именно сделала, начинаешь заполнять пробел, представляя себе самые невероятные вещи…

Камаль кивает:

– Я понимаю. Продолжайте.

– В конце концов, только чтобы я отстала, Том рассказал. По его словам, я на что-то обиделась, стала к нему цепляться и никак не желала успокоиться. Он пытался меня утихомирить поцелуем, но ничего не помогало. Тогда он решил оставить меня одну и пошел наверх спать, и вот тут все и случилось. Я бросилась за ним вдогонку с клюшкой для гольфа и хотела проломить ему голову. К счастью, я промахнулась. Но в коридоре на втором этаже от удара отлетел кусок штукатурки.

Лицо Камаля по-прежнему невозмутимо. Он не шокирован. И просто кивает:

– Итак, вы знаете, что случилось, но не чувствуете этого, верно? Вы хотите сами все вспомнить, прочувствовать и пережить, чтобы – как вы выразились? – это стало частью ваших ощущений? И тогда вы сможете почувствовать свою вину в полной мере?

– Ну, – я пожимаю плечами, – в общем-то да. Но есть еще кое-что. И случилось это позже, намного позже, может, через несколько недель, а то и месяцев. Я постоянно думала о том вечере. Каждый раз, когда я проходила мимо выбоины в стене, я вспоминала о нем. Том сказал, что заделает ее, но ничего не сделал, а мне не хотелось ему напоминать. Так вот, однажды вечером я вышла из спальни и остановилась на том самом месте, потому что вдруг вспомнила. Я сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и всхлипывала. Том стоял рядом и умолял меня успокоиться, а рядом лежала клюшка. И я почувствовала… Испытала страх, даже ужас. Реальность не соответствовала тому, что я вспомнила, потому что в моих воспоминаниях не было злости или бешенства. А вот страх был.

Вечер

Я поразмыслила над словами Камаля о возвращении на «место преступления» и вместо того, чтобы отравиться домой, поехала в Уитни и теперь не обхожу подземный переход стороной, а, наоборот, медленно и целенаправленно двигаюсь прямо к нему. Я кладу руки на холодные грубые кирпичи на входе, закрываю глаза и ощупываю их. Ничего не вспоминается. Я открываю глаза и оглядываюсь. На дороге пустынно: в нескольких сотнях ярдов навстречу мне идет женщина, и больше никого нет. Ни проезжающих автомобилей, ни крикливых детей, и только откуда-то издалека доносится едва слышный вой сирены. Солнце прячется за облако, я ощущаю холод и замираю на пороге тоннеля, не в силах в него спуститься. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Женщина, на которую я только что смотрела, поворачивает за угол – на ней темно-синий плащ свободного покроя. Она проходит мимо, бросает на меня взгляд, и тут меня осеняет. Женщина… в синем… свет. Я вспоминаю: Анна! На ней было синее платье с черным поясом, и она шла от меня так же быстро, как на днях, только на этот раз она оглянулась, посмотрела через плечо, а потом остановилась. Рядом затормозила какая-то красная машина. Автомобиль Тома! Она наклонилась, поговорила с ним о чем-то через окно, потом открыла дверь, села в машину, и они уехали.

Я все это помню. В тот субботний вечер я стояла здесь, у входа в подземный переход, и видела, как Анна садится в машину к Тому. Только помнить это я не могу, потому что этого не могло быть. Том поехал на машине искать меня. Анны с ним в машине не было – она находилась дома. Так мне сказали в полиции. Опять все только запутывается, и я готова закричать от бессилия, незнания и бесполезности своих мозгов.

Я перехожу улицу и иду по левой стороне Бленхайм-роуд. Напротив дома номер двадцать три останавливаюсь в тени деревьев и разглядываю его. Они перекрасили входную дверь. Раньше она была темно-зеленой, а теперь черная. Не помню, чтобы замечала это раньше.

Мне больше нравилась зеленая. Интересно, а что изменилось внутри? Детская комната само собой, а вот спят ли они по-прежнему в нашей кровати? И ставит ли она губную помаду перед зеркалом, которое вешала я? Перекрасили ли они стены на кухне и заделали ли выбоину в штукатурке?