Сборник "Красный оазис" - Луиджи Мотта

Вдоль стен шли широкие скамьи, покрытые циновками. На них сидели и лежали молчаливые курильщики, равнодушно глядя на все, что творилось перед ними. А посреди зала группы игроков шумно толпились вокруг игорных столов, и над ними висели отборная брань, грубые шутки, крики радости и проклятия.

Судя по костюмам и повадке, игроки были из самых разнообразных слоев кантонского общества. Одни казались почтенными купцами, другие — ремесленниками, третьи — просто подозрительными типами неопределенных занятий. Но столы были буквально завалены пиастрами, слитками золота и серебра, и мандарины поняли, что не они одни явились сюда инкогнито.

Остальные либо держали пари, либо шумно следили за игрою, приходя в восторг от удачных ходов. Карты были вроде европейских, с той только разницей, что вместо дам, королей и валетов на них были нарисованы фантастические птицы или гримасничающие драконы.

На хорах тоже толпилась публика, спуская свои ставки в маленьких корзиночках. Но эти корзиночки почти всегда поднимались обратно пустыми.

Внимательно оглядев посетителей и не заметив никого, похожего на Чу, Фо-Гоп протолкался сквозь толпу любопытных к главному игорному столу.

Здесь состязались двое игроков. Игра была крупная, и публика напряженно следила за всеми ее перипетиями, подзадоривая противников невольными жестами и восклицаниями.

Один из них был еще молод, но закален в игре; на неподвижном лице его нельзя было прочесть ни малейшего волнения.

С каждым мгновением, с каждым ходом кучка серебра и золота росла перед ним, и он холодно сгребал деньги, чуть заметно улыбаясь странной улыбкой, в которой не было радости, но светилась холодная ненависть к тому, кого так спокойно он разорял.

Другому было лет под пятьдесят. Его исхудалое лицо говорило о всех пороках. Давно потухли его ввалившиеся глаза. Бледные сморщенные губы, черные зубы с отваливающимися деснами, дрожащие руки и лихорадочная торопливость жестов ясно указывали на злоупотребление опиумом.

Играл он нервно, торопливо. Все время проклинал судьбу. И с каждой новой неудачей терял голову. Когда же последний ход лишил его последней монеты, он с проклятием вскочил с места. Толпа отхлынула, боясь его ярости. Но он внезапно успокоился и молча перешел в соседнюю комнату, специально приспособленную для курения опиума. Под влиянием опиума он забудет проигрыш и зародится надежда отыграться.

— Идем, — сказал Минг, когда неудачный игрок исчез за дверью. — Красного Паука здесь нет. Не будем терять времени попусту.

И оба мандарина вышли на улицу и двинулись дальше при свете фонарей ночных ломбардов, неизменных спутников и соседей игорных домов.

Глава V. Его величество, король нищих

— К Сангу, — скомандовал Фо-Гоп провожатым. Ночь была темная, безлунная. Улицы с каждым шагом становились уже и грязнее, запутаннее и извилистее. Шумные портовые кварталы остались позади. Было так тихо, что город казался жильем мертвецов. Эта тишина и пустынность пугала Минга.

Наконец добрались они до храма Будды и пошли вдоль его высокой стены. Минг все время пугливо оглядывался, и ему казалось, что то здесь, то там мелькали за поворотами какие-то крадущиеся тени.

Он дернул префекта и шепотом предупредил его, но Фо-Гоп презрительно пожал плечами и решительно зашагал вперед, решив во что бы то ни стало продолжать экспедицию. Долг и спортивное чувство охотника гнали его вперед. Скоро добрались они до кривого переулка, в котором исчезли агенты.

Идти приходилось ощупью. Так прошли они шагов сто, направляясь на далекий бледный огонек, как вдруг несколько странных фигур преградили им дорогу.

— Кто идет? Чего надо? — угрожающе крикнул грубый голос.

Минг шарахнулся назад. Но Сун-По вынырнул из мрака и что-то сказал незнакомцу на воровском жаргоне. Тот задал несколько вопросов и ушел, приказав остальным стеречь непрошеных гостей.

— Да простит мне Будда, — проворчал спесивый председатель, — кажется, эта каналья заставит нас ожидать.

— О, это настоящий государь, куда могущественнее многих, — возразил Фо-Гоп. — В общем он поступает с нами так, как мы частенько поступаем.

— Как… Вы, префект Кантонской полиции, считаетесь с этой канальей?

— Санг мне часто нужен и полезен. За некоторые льготы для его организации он часто уведомляет меня о важных делах. А если встречается преступление, которого я никак не могу раскрыть, я считаю его укрывателем преступников, но не трогаю, как нужного человека. За это он мне предан и часто помогает моей работе.

— Почему же вы не поручили ему найти убийцу Линга?

— Очень просто. Во-первых, вы были твердо уверены, что нашли и осудили истинных преступников. А во-вторых, преступление это случилось за городом, куда подданные Санга редко заглядывают.

Минг собирался возразить, что все эти причины недостаточно серьезны, но вдруг заметил, что нищий, ушедший с докладом к Сангу, возвращается обратно.

Действительно, он мчался обратно бегом, а это было добрым предзнаменованием! Добежав до мандаринов, он низко поклонился и пригласил их следовать за собой.

Дойдя до конца переулка, мандарины попали в заповедное место, где король нищих устроил свою резиденцию.

Это был огромный четырехугольник, окаймленный со всех сторон какими-то подозрительными хибарками. Сарай вроде деревянного крытого рынка находился посередине.

В сарае толпилось более двухсот человек, разбившись на самые оригинальные группы. Одни молча курили, другие закусывали всухомятку или играли в кости. Третьи перевязывали раны. Несколько висящих на балках фонарей и воткнутых в землю факелов освещали это фантастическое сборище.

Пробираясь через странную толпу карликов и великанов, хромых, безруких, горбатых, слепых и кривых, прокаженных и парализованных, Минг с удивлением заметил, что добрая половина этих ран и уродств была искусственной.

Вся эта публика чувствовала себя веселой и беззаботной.

Особенно поразил его один безногий, ползающий по улицам, как рак, в деревянном тазике. Он вдруг выскочил из тазика, ловко подхватил его под мышку и пустился выплясывать нечто вроде английской джиги, чтобы размять затекшие ноги.

Но удивление не помешало почтенному мандарину идти за своим спутником, внимательно вглядываясь в лица, надеясь найти среди них гнусную физиономию Чу. Так дошли они до конца сарая и очутились перед Сайтом, который едва приподнялся, приветствуя случайных гостей.

Король нищих был лет шестидесяти, огромного роста, но с мягким лицом татарского типа. Одет он был в синий шелковый костюм, в лохмотьях, а на голове плетеная шляпа из индейского тростника, обшитая ракушками. Тяжелое ожерелье из нефрита ниспадало на его богатырскую грудь, а на указательном пальце правой руки блестел серебряный перстень с печатью, на которой была изображена коленопреклоненная фигура. Эти драгоценности были знаками его достоинства и власти.