Блатной телеграф. Тюремный архивы - Александр Кучинский

Когда мы штевкали у балка, наклюнулись Сева-Крест, Мухач-Борька и Талан, который после ухрял. Я с ними мотал по второму сроку в Ангарске, все пацаны крутые. Со штыка мы кодлой навалились к Мухачу-Борьке, притаранив на лайбе горчиловку с жеваниной. В катане у Мухача в конце трассы Радищева был умат, как у цыган.

Приперлись на варнаттри ховыры. Бараются с подсевом и берут вафлю на зуб. Гужевали до утра, а потом давили ухо до вечера, и начинали по новой.

Зорик звал бежать на верное сухое дело на керку пархатого делаша-махора. Бризец за его домашнячкой, арматура за Севой-Крестом, мотор за Мухачом-Борькой, мы с Зориком будем слесарить не голыми крабами, сам знаешь, с пояском.

23. VII нарисовался к Нинке на хату. Все в ажуре. Зорик пока шевелит рогами о деле. Жду отирку, когда сховырыться. Пишу тебе не от чего делать.

Дед, вникипиш, но может, стоит тебе приковаться? Кумекаю по-своймки — покупка будет правильная.

Эту помеловку подгонит тебе мой малышка по кликухе Жека.

Все длинно. Сотник.

Далее приводится адаптация блатного послания к нормативной лексике.

Здорово, дед!

Прошло уже больше пяти месяцев, как я из зоны. Уж и волосы отросли. Пока сижу тихо, не высовываюсь. В прошлый раз на воле погулять удалось всего два года… Братские лагеря и Усть-Илимск вспоминаю, как дурной сон. Прописался у матери, у нее и жил первое время. И все бы ничего, да часто вызывают в милицию, где читают нотации словно малолетке или кретину какому, мол, смотри, не начни снова воровать! Уговаривали и мать пожалеть, к совести взывали!

Особенно изощрялся один недомерок из начинающих оперов (это в Черноморском отделении милиции). Да! Примеряли меня к каким-то уличным грабежам и изнасилованиям. Но век мне воли не видать, если не своим «ремеслом» стану вдруг заниматься! Не мое это, ты знаешь. А что до баб, то их и без этого всегда в избытке. Вот уже четвертый месяц живу у своей новой знакомой — Нинки. Год назад ее шестилетнего пацана задавил один алкаш, за ним гнались гаишники. Так она до сих пор плачет по сынку. До меня у нее был мужик, который бил ее смертным боем. Его в пивной дружки-алкаши кружкой на тот свет отправили. Мать Нинкина работает на складе в шахте. Я в той шахте три месяца учеником электромонтера пробыл. Сдал пропуск из-за старого мудозвона-бригадира: он все газетки почитывал да меня воспитывал. Опротивело… Сама Нинка — повариха в столовой на шахте, понемногу тащит. Она да мать ее помогли одеться, дали денег на проезд.

Неделю прохлаждался в Иркутске, был у тебя на Баррикадной, соседка твоя, старушенция, сказала, что ты с Любкой в Листвянку уехал.

На вокзале столкнулся с Колькой-Китайцем и Батом (они здесь же, на вокзале, мал-мала кражами промышляют), они были с тремя блядями. Оказывается, это их место встречи (которое изменить нельзя!). Встречу обмыли на Маяковского у Надьки, это недалеко от вокзала. Мне досталась Клавка-Коза. С такими секс-бомбами, как она, мне еще не приходилось… «Туда» — не давала, зато чуть член не откусила, только минет ей подавай! В обшем, натрахался и упился так, аж ноги утром дрожали!

Был у Зорика, в трехэтажке, на Чкалова. Он год, как из зоны, сидел в Букачаче. Дело в том, что мы еще с Тельмы, с ВТК дружки. Он знает тебя — по кличке — как настоящего профессионала. Так вот, Зорик женился на одной из наших (воровке), она над ним в коммуналке жила. Когда я у него появился, его жинка была у матери в Шелехове.

Чуть не забыл, Зорик недавно полмесяца просидел под арестом в ментовке, но следовательша отпустила его под надзор: ничего не могли раскопать-доказать. Мы врезали по стопарю и пошли на толчок, где Зорик по дешевке, правда, но без проблем отдал одному старому хрычу-барыге цепочку с кулоном и бусы. Зато теперь мы были при деньгах! Когда обедали (там же у рынка), появились Сева-Крест, Мухач-Борька и Талан, который потом ушел. Яс ними сидел второй срок в Ангарске, ребята что надо! Оттуда всей компанией отправились к Мухачу-Борьке, на машине, прихватив водочки и закусона. Мухач живет в конце Радищева, ну и грязищи у него, словно у цыгана!

На выпивон заглянули три «дамы», из честных давалок. И в рот берут и так классно дают! До утра веселились, а потом спали до вечера. Вечером — все снова.

Зорик звал на дело — брать квартиру одного богатого еврея-торгаша. Наводка на квартиру, вся информация — за его (Зорика) женщиной. Инструмент — за Севой-Крестом, машина за Мухачем-Борькой, и тогда мы с Зориком себя покажем, сам понимаешь, не с голыми руками на это дело пойдем.

23 июля вернулся к Нинке. Все спокойно. Зорик, как договорились, готовит кражу. Жду от него письма с датой — когда встретимся. В общем, пишу тебе не от безделья.

Дед! Дело, конечно, твое, но, может, стоит тебе присоединиться? А? Я тебе советую: кража будет чистая, и возьмем много.

Это письмо передаст тебе мой «юный друг», его зовут Жека.

Всего тебе доброго. Сотник.

Добрый день, Вор Яблочко, с уважением к тебе Олег Чапаевский и все, кто сидит в хате. Еду я с пятерки на крытую (из ИТК-5 в тюрьму — А.К.). Осудили нас пятерых человек, и мусора сделали все так наскоро, что братва, что могла, то и собрала.

В зоне общак есть. Ну, если кого на этап, то собирают все. Крыша греется тоже хорошо (то есть, налажен канал поставки продуктов для заключенных тюрьмы — А. К.). Особенно стараются из Чапаевской братвы Дед и Ваня, из Сызрановской — Абрам, из Самарской — Гена и Димей. В данное время мусора стараются поломать все то, что поставлено Ворами. Но хоть и в зоне осталось мало братвы, мы ломаем все то, что поставлено му-сорами…

Ну, вот на этом писать кончаю, еще раз желаю тебе всего хорошего.

С большим уважением к тебе —

Олег Чапаевский.

Добрый день, Вор Санька Яблочко! Во-первых, всех благ тебе и благополучия, а также Воровской удачи во всем и везде.

Мы, братва, жившая в 16 хате самарского централа — я, Фашист, Бедный, Кузяй и Ваня Барский, видя беспредел и издевательства мусоров, пошли на крайность, а именно: замутили голодовку и написали общаковую малявку на братву с обращением. Малявку перегоняли через 47 хату, где сидел Юра Лохматый, но об этом никто из нас не знал, дорога шла строго через 47 хату. Его специально подсадили туда, чтобы пробивать (перехватывать — А. К.) наши малявки. И вот — меня вместе с Котом и Витькой Сталинградским увезли в Сызранскую тюрьму, а Бедного, Ваню и Фашиста — в зону…

Мы с Витькой попали в 66 хату под строгий контроль кумчасти (оперчасти тюрьмы — А. К.). При всех попытках прорваться в общие хаты попадаем под пресс. Шмоны каждый день. Санек, как порядочный арестант, я должен поставить тебя в известность обо всем случившемся, чтобы предотвратить все интриги со стороны кумчасти, потому что знаю, что Юра Лохматый может преподнести все это в другом свете. Человек, передавший тебе эту малявку, все подробно объяснит на словах…

Всего тебе самого наилучшего в твоей жизни и всей братве, сидящей с тобой рядом. С искренним уважением Вовка Востряк.

Час добрый, Вор Яблочко. Пишет тебе Игорь С. (фам. опущена — А. К.) из камеры № 17 Самарского централа. По приходу в хату, где сидела братва — Витька Саратовский, Артем Саратовский и Витька Самарский, я представился братве бродягой («порядочным арестантом» — А. К.), чем обманул их, не сказав, что я, будучи на малолетке (в колонии для несовершеннолетних — прим. авт.) был активистом (сотрудничал с администрацией колонии — А.К.). Своим обманом я совершил блядский поступок.

Будучи на четверке (в ИТК-4 — А. К.), я проиграл деньги Витьке Усаченку и просрочил с выплатой долга, то есть стал фуфлыжником. Только под сильным убеждением я сознался во всех своих блядских поступках.

Но главный поступок мой блядский вот в чем. Саратовская братва спрашивала о положении дел в зоне, как живут люди, в чем у них нужда, на что я ответил, что братва общаком не делится, чем сделал на нее наговор. Но кто я есть в нашей жизни арестантской? Фуфлыжник и активист, и мои поступки свойственны только блядям, и после всего я могу назвать себя только бля-диной. Своим последним обманом я заслуживаю самого сурового наказания, а именно х…, но я думаю, что люди сделают мне снисхождение.

«Привет, братуха!

Извини, что долго не чиркал. Сам волокешь, дальняк по четвертой ходке на Печору, к комикам, по новой — за рупь сорок четыре (моя кровная). Кича локшовая. Все брушат, вантажа нет и хвостом не бьют. Это не на малолетках и не на взросляке на Металлке, и не в Горе-ловской девятке. Питерских мало. Встретил Леху-Жука и Витька-Стоху. Живем семьей. Они оттянули по семи-ряку.

Здесь, на Печоре, мотают срок в большаке шобла и шелупень: быки-рогометы, вампиры, бакланы, борзые, мохнорылые, беспределы-анархисты, гуливаны из ершей, мокрушники, петушня и вольтанутые. Леха и Витек спалились на гастроли на шестнадцатой хазе, не успели слинять. Пашка-Скобарь трекал — сгорел на Кузнецах на урле. Чугунка менты спалили с запалом в краснухе.