Дело незалежных дервишей - Хольм ван Зайчик

Баг сдержанно поклонился в ответ, озирая пещеру еще и еще раз, — он нигде не видел Богдана.

— Там, — коротко ответил на невысказанный вопрос бек, и жилистый палец его указал направление.

В то же самое мгновение из бокового прохода, на который был нацелен указующий перст Ширмамеда, донесся громовый голос Богдана:

— Подданный с паяльником! Остановитесь! Как вам не совестно?

А потом грянул выстрел.

«Не обрез, — определил Баг, очертя голову бросаясь в узость скального коридора. — И не автомат. Похоже, „макаров“. Неужто минфа так раздухарился? Ай да Богдан…»

Проход вывел Бага в еще один просторный зал. По стенам его, как соты в огромном улье, располагались койки. Очевидно, тут было нечто вроде казармы. В зале не было ни души – но в противуположной стене виднелся узкий, щелеобразный грот. Посреди него помещалось старое деревянное кресло, в коем, бессильно откинувшись на спинку и свесив набок голову с закрытыми глазами, сидел обнаженный по пояс французский профессор, борец за права человека во всем мире и член Европарламента Глюксман Кова-Леви. Он явно пребывал без памяти. Мертвенно бледное лицо его было украшено синяками и ссадинами, а на груди проступали явственные следы недавних ожогов.

Рядом с профессором суетился бледный, как мел, Богдан: он судорожно резал трофейным ножом ремни, каковыми Кова-Леви был натуго привязан к подлокотниками и ножкам кресла. Неподалеку лежал пухлый дервиш: кровь растекалась из-под его головы, а в двух шагах валялся поражающий размерами паяльник. От паяльника ощутимо веяло жаром.

Богдан поднял на Бага отчаянные глаза. Очки его сидели криво и всполошенно.

— У меня не было выхода, — тихо проговорил бледный как смерть минфа. — Этот изверг… он уже…

— Ты все сделал правильно, драг еч, — положил ему руку на плечо Баг. — Я горжусь тобой.

— В аяте пятьдесят девятом суры «Добыча», — молвил незаметно подошедший Кормибарсов, — сказано: «Где ни застигнешь их во время войны – рассей их. Те, которые будут после них, может быть, будут рассудительнее». Таковы законы Аллаха для мужчин, — сочувственно добавил он. — Если пошел на войну – обязан стать воином. И ты стал им, сынок. Я расскажу Фирузе. Она, когда вернется, восхищенно омоет тебе ноги. И не раз. Да.

Богдан коротко оглянулся через плечо на бездыханное тело – и медленно перекрестился чуть дрожащей рукой.

— Упокой, — тихо проговорил он, — Господи, с миром душу раба твоего – а имя его ты сам знаешь…

Бек тем временем приложил пальцы к шее бесчувственного Глюксмана. Кивнул.

— Жить будет. Но надо в «Яджудж и Маджудж». Быстро надо, да.

Тут где-то снаружи, встряхнув, казалось, всю толщу породы, грянул приглушенный массивом скалы взрыв, и в пещеру влетел Кормимышев с саблей в руке.

— Там еще подошли! — доложил он беку.

— Отродья шайтана, — заскрипел зубами Ширмамед. — Кормибыков!!

На полянке перед пещерой дымно пылал черный «мерседес» Ничипорука. Скорчившийся за камнями Кормибобров, сверкая бешеными глазами, вставлял запал в брусок пластиковой взрывчатки. Посреди поляны сошлись в схватке по-мужски молчаливый строй богатырей Кормибарсова и беспорядочная толпа орущих дервишей; вопли «геть!» и «на хрен!» так и секли воздух. Изредка в это многоголосие вплетались призывы к Горнему Старцу, известному своими милостями, а равно и всепобеждающим милосердием.

Богатыри рубились безмолвно и слаженно, но дервиши брали числом – лезли настырно как муравьи, не считаясь с потерями.

— Ширмамед-ага, — Баг обернулся к Кормибарсову, — этак мы до вечера провозимся.

— Ты прав, почтенный воин Аллаха! — Борода бека распушилась от гнева. Глаза метали молнии. — Эти недостойные имен дети порока не заслуживают благородного обхождения мечом! Кормибыков! Пора добраться до картечи! Да!

И в тыл первой линии немедленно выступила вторая, с Кормибыковым во главе и с поразительного калибра обрезами в руках. Встав на одно колено за спинами сомкнутого строя мечников, второй стратегический эшелон бека разом прицелился. Баг от любопытства даже вытянул шею, чтобы лучше видеть.

— Кормиконев! — подал команду бек. Его рык легко перекрыл шум сражения и достиг ушей богатыря. Услышав призыв, Кормиконев коротко взмахнул саблей и что-то крикнул, и тут же вся первая линия отработанно повалилась на траву, а воины Кормибыкова мгновенно произвели в нападающих залп.

Воистину то были обрезы залпового огня.

Эффект их применения был страшен: в сизом дыму на ногах остались стоять, пошатываясь, лишь единицы, прочие же дервиши с воплями и воем рухнули наземь.

В наступившей затем тишине раздался оглушительный множественный щелчок: богатыри в папахах единообразно взвели курки вторых стволов своих орудий.

В тылу у дервишей появился из-за камней Кормибобров с взрывчаткой в руке.

— Неверные! — в звенящей тишине воззвал к ошеломленным дервишам ургенчский бек. — Не доводите до греха! Сложите оружие сами, ибо видит Аллах: следующий залп будет уже совсем крупной дробью.

После некоторого замешательства послышались нестройные голоса:

— Сдаемся!

Бек кивнул.

— То-то, зловонные прихвостни вероломного отделенца. Вяжи их, Кормиконев!

Со стороны войска ургенчского Бека потерь не было. К многочисленным же порезам суровые воины отнеслись с презрением, хотя и со вполне профессиональной добросовестностью обработали и перебинтовали раны подручными средствами. Бездумная удаль явно не была в чести у настоящих мужчин.

Всего были пленены пятьдесят четыре дервиша. Убитых считать не стали, полагая это недостойным занятием: какой смысл считать шакалов, сказал бек; считать поверженных врагов – значит, оказывать им уважение и признавать их воинами, а шакалов и гиен мы истребляем без счета. Баг почесал в затылке: насчет «без счета» было явным восточным преувеличением, к тому же и шакалы, и гиены – равноправные временные вместилища бессмертных душ; в этих формулировках, как Багу показалось, бек немного погорячился. Но вслух сдержанный человекоохранитель ничего не сказал. Трех и впрямь безвозвратно убиенных уложили пока в тени ближайших кустов, а пленных сообразными пинками загнали в пещеру.

Багу было немного не по себе. Боевой пыл ушел, уступив место сожалению о загубленных жизнях – пусть и человеконарушителей, пусть и откровенных злодеев, но все же людей. Видеть умертвия в подобном количестве Багатуру «Тайфэну» Лобо приходилось нечасто. И он искренне надеялся, что карма впредь избавит его от участия в настолько уж деятельных мероприятиях.

«Хорошо, что Богдан был в пещере, — подумал расстроенный человекоохранитель, — рядом с Кова-Леви, и исхода сражения на поляне не видел. Может, оно и к лучшему».

Впрочем, тут же выяснилось, что насчет Богдана Баг несколько ошибся: вернувшись к пещере, он застал друга не в ее каменном нутре, близ кресла с обеспамятевшим профессором, а снаружи, у самого входа. Богдан расположился на удобном для сидения камне, а напротив него к валуну был прислонен связанный Абдулла. Явно справившийся с потрясением минфа вел с Ничипоруком обстоятельную беседу.

— …Подданный Ничипорук, — услышал Баг, подойдя, — все ваши подельщики пленены, и вы задержаны по обвинению в противучеловечных деяниях высшей степени тяжести. Вы сами работник человекоохранительных органов… теперь бывший, конечно… так что ничего нового я вам не скажу: ваши деяния однозначно квалифицируются как третье из Десяти зол. Совокупность ваших преступлений такова, что согласно действующим на территории Ордуси уложениям вам со всей неизбежностью грозит высшая мера наказания[28] с применением общесемейной ответственности, и тень ваших деяний ложится на всех ваших прямых родственников вплоть до прадедов и правнуков, а также на всех ваших боковых родственников вплоть до тех, с каковыми вы пребываете в отношениях траурной близости сыма и даже таньвэнь[27].

Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, — с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. — Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», — в сотый раз пожалел минфа.

— Однако… — Богдан сделал паузу. — Однако, должен вам напомнить, что ваше чистосердечное признание, глубокое раскаяние в содеянном и помощь в искоренении взращенного с вашей помощью зла, согласно дополнительной статье Уложения о смягчении вины, дарованной Милостивейшим Владыкой Цянь-цзуном в третий год под девизом правления «Умиротворяющее Всеединство Противоположностей», может вывести из-под действия тени ваших прадедов по женской линии, ваших внучатых племянников и младших двоюродных братьев по матери…