Рус. Заговор богов - Вадим Крабов

– А как тебе метод «привязки» амулета? – продолжил наседать Отиг.

– Обычный, – сквозь зубы процедил Пиренгул. – При отсутствии доступа к астральному телу – самый надежный, через кровь. Ауре я никогда не доверял.

Отиг, заметив раздражение собеседника, поспешил его успокоить.

– Не горячись, уважаемый Пылающий, – сказал он как можно миролюбивей. – Просто я, согласись, маг более знающий. Я внимательно исследовал ту структуру и обнаружил, что она состоит из рун. Старинных рун, мне почти неизвестных. Исходя из чутья опытного Хранящего, могу добавить – очень простых рун. В структуре они выстраиваются кругом, где последняя смыкается с первой. Это сильно напоминает обвязку алтаря, посвященного абстрактному божеству. Поначалу я испугался. Напрягся так же, как сейчас вы с Максадом… бросьте, не снимайте с себя «защиту». – Руки тиренцев, потянувшиеся было к своим «крестикам», замерли. Стыдливо дернулись и расслабленно опустились. И синхронно потянулись к винным фужерам.

– Позже я разобрал. Не стану утомлять как. – Однако не удержался, утомил: – Там в первичной и завершающей рунах остается недосказанность, то есть не хватало Имени божества. Поверьте моему опыту Хранящего – я много древнейших алтарей пересмотрел. И воочию и на зарисовках – везде есть Имя, и его ни с чем не спутаешь. – Отиг опомнился и поправился: – Извините, уважаемые, за страсть к преподаванию. Невольно вырвалось.

– Нет, нет, уважаемый магистр, ты все правильно сделал! А то я уже испугался, – сказал Максад. Причем было совершенно непонятно: всерьез он высказался или пошутил. – И все понятно объяснил, доходчиво. – И снова из уст опытного коронпора было не ясно: то ли он льстил, то ли говорил совершенно искренне.

Отиг смущенно кашлянул.

– Заверши уж, – нетерпеливо потребовал кипящий Пиренгул.

– Выходит, что «крестики» – это наши алтари, и мы, совершая «привязку» амулета, посвящаемся сами себе. Каждый. Вне зависимости, склонен ты к Силе или нет. Лично я не считаю это кощунством пред любым из Богов, это лишь подтверждает… – Что подтверждает, осталось неизвестным, потому что Пиренгул вдруг с силой хлопнул по столу и прорычал:

– Хватит!!! Довольно теологии! У меня внук пропал, наследник Кальвариона, а мы! Рус уже четвертый день пропадает где-то в Гроппонте, с нами не связывается и себе «звонить» запретил. Гелиния говорит, что чувствует – он жив-здоров. А мы?! Я сижу, как на углях! Так и хочется рубить всех врагов, всех мразей оборачивающихся, всех тартаровцев и лоосок! Жечь всех! – Выплеснув раздражение вместе с натуральным дымом, князь сел. Подосадовал, что в очередной раз потерял над собой контроль и не заметил, когда успел встать.

– Интересно, откуда лооски появились? – спокойно вопросил Максад, будто у князя не было никакой вспышки.

– По словам Руса… а мы знаем о Родящих только с его слов. – Отиг тоже «не обратил внимания» на выплеск Пиренгуловых эмоций. – Лооски устроились за Океаном, где сошлись с почитателями Тартара. Каким образом они там оказались – неизвестно.

– У них должно быть Древо, без которого они – никто, – пояснил свою мысль Максад. – А насколько я знаю, все их Древа засохли. В один день. Не связано ли то событие с нынешним? Рус так и не раскрыл причину похищения наследника, ушел от прямого ответа. А не из-за него ли? В «Ссоре Богов» он как-то замешан.

Помолчали. Открыто обвинять Руса, даже если он является главной причиной покушений, глупо и поздно.

– Надеюсь, зятек скоро нам и эту тайну откроет, – проворчал Пиренгул. – Скорей бы уж вызывал любого из нас! И желательно, чтобы рядом с ним стоял Гнатик. Но если он не спасет внука, то я ему… – Вместо слов князь со злостью сжал кулаки.

Рус проснулся бодрым и полным сил. Если бы не жуткий голод, когда всерьез веришь, что съешь борка целиком, слабо прожаренным, с кровью; а сладкий жирный липкий сок будет стекать по подбородку, а тебе будет плевать на это неряшество, и ты будешь мычать от удовольствия, буквально насмехаясь над зарезанной скотиной, то Рус был бы вполне счастлив. На краткий миг. В следующий момент он вспомнил о Гнатике и увидел молящуюся перед статуэткой Геи жену. Радость от пробуждения смело сразу. Как будто бежал по дорожке, счастливый, полный надежд и сил, и вдруг споткнулся о корягу, о которой не подозревал, и со всего маху лбом о камень.

– …сти, Величайшая, за гордость мою непомерную, – горячо бубнила коленопреклоненная Гелиния, не заметив пробуждения мужа. Молилась тихо, стараясь его не потревожить. – За то, что забыла материнский долг, за все прости, Величайшая! Молю тебя, верни мне сына, я пожертвую тебе все! Меня забери, но верни, умоляю тебя, помоги вернуть Гнатика! Душу мою возьми здесь и сейчас! Величайшая Гея, добрейшая из богинь, я ни на строчку не отступлю от твоих заветов… – И продолжала, и продолжала, повторяясь, но стараясь придерживаться канона.

По мере слушания Руса все сильнее и сильнее обуревала ярость. Не на любимую жену, нет! Видя ее прямую спину, сердце, наоборот, ныло от жалости, а вот на бездушных вечных сущностей поднималась злость. Боги всегда пытаются поиметь с человеков все, чего им не хватает до абсолютного всемогущества, и им всегда мало. Гея не являлась исключением. Пусть она и сформировалась благодаря чаяниям ее почитателей относительно заботливой; можно сказать, стала матерью всего мира – и в прямом и в переносном смыслах, – но жажда божественного всевластия у нее не исчезла.

– Солнышко мое! – Подскочив к Гелинии, он обнял жену, прижал ее голову к своему ухающему сердцу и тем самым заставил замолчать. Она, все еще пребывая в молитвенном упоении, слабо сопротивлялась. Ее взор оставался погруженным в себя. Тем не менее Гелиния прошептала:

– Я тебя разбудила, Русчик? Прости меня. Прости за все… за… – имя «Гнатик» произнести не смогла, а только, сбросив наконец молитвенный полутранс, сильно прижалась к мужу, буквально зарывшись лицом в его мятую пропитанную двухсуточным потом кушинарскую рубашку, словно пыталась спрятаться, отгородиться от злобного мира.

В груди Руса остро защемило, как будто все органы разом скрутили и сдавили в бездушных тисках. Жалость перемешалась с любовью, с невиданной силой вспыхнула тоска о сыне. И все это было приправлено злостью на всех небожителей. Лоос представлялась только одной из многих.

– Я верну нашего Гнатика, обещаю, – сквозь ком в горле вымолвил он. – Не кори себя, милая, ты ни в чем не виновата. А вот другие… – Рус на мгновение еще сильнее, до хруста в костях сжал Гелинию.

Она ойкнула. Муж ослабил руки, успокаивающе-ободряюще погладил ее по спине и виновато отстранил.

– Я пошел к ним, жди меня, – зло процедил он. Его мутило. Ярость, с трудом подавляемая при общении с супругой, глушила разум.

Объяснение Гелиния не поняла, но сказать ничего не успела: повеяло колебанием Силы Эледриаса, и муж на глазах растаял, растворился в ней…

Как ни надеялся Рус на свою Волю, но появиться в чертогах Эледриаса не получилось. Без приглашения – увы. Вместо увитой орхидеями беседки, вместо зеленой полянки, усыпанной красивейшими цветами, он очутился в сплошном изумрудном мареве, которое густотой напоминало плотную сметану, которую можно было резать и мазать на хлеб. Только Русу почему-то пришло в голову, что, пожалуй, бутерброда не выйдет – с куска соскользнет, свалится. Представил, как судорожно ловит склизкую пластинку, которая не хочет даваться в руки. И взревел.

Вместе с криком уходила ярость и прояснялся разум. Откуда лился звук и лился ли в принципе – неизвестно. Свое тело Рус не видел, да и вовсе не задумывался о такой мелочи. Было четкое ощущение собственного «Я», и того достаточно.

«Что же ты, Владимир Дьердьевич, не попытался ломануться сразу к Лоос, а? – Мысли наконец-то зазвучали более-менее четко и, понятное дело, язвительно. – Испугался, потому-то и типа к дружку за подмогой полез. А какой он тебе друг, а? Защитник и Освободитель, твою вселенную! Тьфу, думать противно. А отчим? Хах! Смешно говорить, но к нему стоит пробовать. Хотя все они, сволочи, одним миром мазаны, дарки бы их задрали! Знаю же об этом». Но все равно, почти не задумавшись, Рус ухнул, как ему показалась, куда-то в Бездну.

Теперь он видел кроваво-красное небо без светила, а под ногами – и конечности, черт побери, появились! – лежала раскаленная потрескавшаяся земля, прожигавшая даже через сапоги из кожи дракончика, которые удивительным образом не дымились и не думали плавиться. Рус рефлекторно попрыгал, что не уменьшило его страданий; ругнулся, догадавшись, что это очередная глупая френомовская проверка, встал ровно, усилием воли отрешившись от жгучей боли. Успел удовлетворенно отметить, что это получилось – ступни гореть совсем перестали, – и нагло крикнул: