Твоя К. - Тереза Ревэй

— Что вы хотите от меня услышать? — не без легкого раздражения поинтересовалась она. — В моей жизни нет ничего занимательного.

— Как вы можете говорить такое? Со страниц всех журналов не сходят ваши фотографии. Я видел ваши портреты на нескольких выставках. Даже сейчас, пока мы здесь сидим с вами, многие оборачиваются, узнав вас. Ксения Осолина стала известной персоной в Париже. Ваше имя появляется в колонках светской хроники. Вы должны гордиться этим. Вы говорили мне, что вам нравилось позировать для Мана Рэя. Хорошо, согласен, на некоторых его работах вас довольно трудно узнать, — уточнил он с улыбкой, имея в виду некоторые действительно сбивающие с толку работы этого фотографа.

— И что из этого? Это просто способ зарабатывать себе на хлеб. Ничего волнующего в этом нет. Как бы там ни было, через несколько месяцев все это закончится. Я беременна, если вам угодно знать, а это значит, что очень скоро я окажусь в полном забвении. Месье Ривьер даже не захочет, чтобы после родов я появлялась в его Доме моды, из-за страха, что я плохо повлияю на остальных девочек. К беременным женщинам он относится как к общественному злу, решит, что я больше не подхожу для демонстраций его коллекций. Как видите, успех — это очень переменчивый любовник.

— А отец ребенка?

— Отец далеко, и это не может меня не радовать.

От одной мысли о Максе Ксении стало плохо. Вылечится ли она когда-нибудь от этого?

— Вам нужен муж, и вы это знаете, — внезапно торопливо сказал Габриель. — Вот почему вы нервничаете. Замужество принесет необходимую защиту. Это соглашение двух сердец, которые нуждаются друг в друге. В жизни есть не только кипящие страсти, но и уважение, и любовь. Форма сотрудничества.

Ксения удивилась, услышав такое скучноватое описание брака. Она была избалована любовью своих родителей, видела их улыбки, нежные жесты, ежесекундное внимание друг к другу. Как она может довольствоваться чем-то пресным? Это все равно что у птицы отрезать крылья. С другой стороны, любить так, как любила Нина Петровна, было равносильно прыжку в пустоту с высокой скалы с полным доверием к любимому человеку, отдачей ему себя без остатка. Сама Ксения сумела остаться бесстрастной, когда мужчина признался ей в любви.

— Вы всегда умеете дать хороший совет, Габриель, — сказала она, стараясь развеять тягостную атмосферу вокруг них. — Итак, по-вашему, я должна пуститься на поиски мужа. Это будет непросто. У меня на содержании младший брат, и я не знаю ни одного мужчины, который согласился бы жениться на беременной женщине.

— Зато я знаю.

Он сказал это тихо, застенчиво улыбаясь, выказывая свою неожиданную уязвимость. Ксения сразу поняла, что Габриель имеет в виду себя. Она была озадачена, так как никогда не интересовалась его личной жизнью. Этот состоявшийся, образованный, уверенный в себе мужчина был на двадцать лет старше ее. И богат. Нужно быть идиоткой, чтобы этого не видеть. Безумные мысли пронеслись в голове девушки. Габриель пришел ей на помощь по первому ее зову. Ей нравилась его серьезная манера говорить, которая так потрясала присутствующих в залах суда. Он был хорошо воспитан, внимателен. Ее ребенок получит его имя, а Кирилл — более достойные условия для жизни, нежели в этой ужасной мансарде. Маша, скорее всего, станет ей завидовать. Габриель Водвуайе защитит ее, потому что такова его природа. Но как быть с постелью?

— Вы поразили меня, Ксения, — продолжал он. — Вы красивы, неповторимы, притягательны. Если бы вы дали мне шанс быть ближе к вам, уверен, мы бы пережили вместе немало счастливых моментов. Этот ребенок — ваша частица, ну как я могу не принять его? Я одинокий человек, и это одиночество стало гнетущим и пугающим. Я очень хочу, чтобы вы согласились выйти за меня замуж. Подумайте над этим в спокойной обстановке. Не хотелось бы, чтобы вы подумали обо мне как о человеке, который воспользовался моментом вашей слабости. Мне кажется, что вы уже хотите уйти. Я заберу в гардеробе наши вещи.

Спустя несколько лет, когда Ксения спросит себя, почему она все-таки решила выйти замуж за Габриеля Водвуайе, она подумает о том, что это случилось не из-за ребенка, не из-за страха перед неопределенным будущим, а потому, что Габриель в первый раз говорил о любви. Это и трогало, и заставляло оценить честность его чувств.

Часть третья

Сидя в кабинете, Сара Линднер изучала бухгалтерский отчет. Пробежав глазами еще раз колонки с цифрами в надежде, что в первый раз что-то было пропущено, она со вздохом сняла очки и протерла глаза. Все правильно — продажи ее магазина упали на пятьдесят процентов. В третий раз за год.

Острая боль пронзила ее между лопатками. Не выдержав, она встала и подошла к окну. Из ее кабинета на седьмом этаже открывался потрясающий вид на крыши под берлинским небом. Погода была чудесной. На водосточных желобах и подоконниках лежал снег. Она подумала, играет ли ее сын в снежки с товарищами в школьном дворе и следит ли воспитательница за тем, чтобы они были хорошо укутаны. Она любила отрываться от своих толстых папок с отчетами и брать Феликса для прогулок в Грюнвальдский лес, где они кормили плавающих в озере уток. Перед тем как снова сесть, она долго стояла не двигаясь. Поглядела на фотографию дочери, которой недавно исполнилось два года. Коснулась пальцем серебряной рамки. Макс сделал этот снимок в день рождения крошки. И у матери, и у дочери были темные волосы, и их сходство отражалось в блеске глаз. Пухлая детская ручонка пыталась схватить одну из сережек матери, которая, смеясь, откидывала голову в сторону.

В двери постучали. Сара еще не успела ответить, как в кабинет ворвалась молодая женщина. Сара вздрогнула, узнав ее. Лицо ее работницы было таким же белым, как ее блузка. В руках она держала ножницы, с шеи ожерельем свисал гибкий метр. У молодой женщины были кудрявые волосы, воспаленные глаза и растерянное выражение лица, которое теперь можно было часто видеть у женщин Берлина, стоявших в очередях за бесплатным супом, на бирже труда или в бюро по расселению.

— Фрау Линднер, это невозможно, — начала она, едва не ломая руки. — Вы не можете так поступить со мной. Поймите, мой Ганс уже потерял работу. На что мы теперь будем покупать еду и чем оплачивать жилье? Мы, женщины, даже не имеем права на получение пособия по безработице. Не увольняйте меня, умоляю вас! Я не могу оказаться на улице. Только не среди зимы. У меня старая мать. Ей больше не на что жить. Я ее кормлю. Умоляю…

Сара испугалась, что молодая женщина бросится на колени посреди кабинета. Она медленно поднялась, вышла из-за стола. Цветные карандаши рассыпались по полу. Швея нагнулась за ними.

— Оставьте, это пустяки, — сказала Сара. — К несчастью, ателье опять должно сократить штат работников. Трудности коснулись всех, вам это известно. У клиентов не хватает средств, чтобы оплачивать счета. Я старалась сохранить рабочие места, сократив зарплату, но ситуация становится все более критической. Поэтому пришлось оставить на работе только тех, у кого есть дети. Я правда очень сожалею, Лизелотта. В качестве моральной компенсации я дам вам превосходные рекомендации. Может, вам повезет, и вы найдете работу в другом месте.

Ее голос прервался. Сара не верила в это. На работу не брали никого. В стране насчитывалось шесть миллионов безработных. На улицах буржуа в пальто просили милостыню бок о бок с отчаявшимися рабочими. Правительство забрасывало народ своими декретами, имевшими форму закона. После сокращения социальных выплат и зарплат чиновникам оно пыталось снизить цены на продукты потребления.

— Но ведь магазин продолжает работать, — настаивала швея. — Есть клиенты во всех отделах. Вы продолжаете продавать платья. Последнее, которое я закончила, очень красивое. Очень женственное, как вы и требовали. Я удлинила подол, добавила пышности, до буковки следовала вашим указаниям. Подчеркнутые плечи, покрой менее строгий.

— Дело не в качестве вашей работы, Лизелотта. Я знаю вас несколько лет и никогда не жалела, что вы работаете у меня, но кризис…

— Кризис! — воскликнула работница, воздев руки к небу. — Но какое отношение мы имеем к бирже, которая обанкротилась в Нью-Йорке? Мы в этом не виноваты. Почему мы должны расплачиваться за ошибки этих проклятых американцев?

По своей наивности Лизелотта искренне не могла понять случившегося, и Сара сочувствовала молодой женщине. Как эта маленькая берлинка сумела бы понять взаимосвязь экономического кризиса, разразившегося в октябре 1929 года, и краха Уолл-Стрит за тысячи километров от Германии? Получался замкнутый крут: Америка давала Германии кредиты, которыми та выплачивала контрибуцию странам-победительницам — Франции и Англии, чтобы они, в свою очередь, могли вернуть кредиты Америке, которая в свое время профинансировала их вооруженный конфликт с Германией. Германия получила двойной удар, так как ее экономика зиждилась исключительно на американских деньгах. Требования выплачивать контрибуцию при одновременном сокращении кредитов привели к многочисленным банкротствам, так как банкам не хватало ликвидных средств. Серьезно пострадали все предприятия. На улицах несколько месяцев кряду проходили многочисленные манифестации против бедности. Сара понимала отчаяние швеи, но она руководила Домом Линднеров и была за него в ответе.