Жрица моря - Дион Форчун

Глядя на пламя, я выжидал; наконец угли очистились, а в пустотах между ними появилось беловатое свечение всепроникающего жара, появлявшегося, когда яростно пылавшие ветки можжевельника догорали. Я наблюдал за тем, как постепенно оно превращалось в золотистый отблеск рассвета на морских волнах, которые рассекал длинный корабль с изображенным на парусе драконом. Я видел, как судно шло все дальше на восток, и заметил, как солнце поднялось перед ним, а потом погрузилось в море, а затем моему взгляду открылись звезды, мчащиеся сквозь небеса. Затем перед взором моим предстал высокий пик Тенерифа, похожий на его изображения на картинках — под ним корабль бросил якорь.

Затем сцена сменилась, и я увидел наши болота около Белл Ноул, весьма похожие на то, как они выглядят сейчас; но там, где сейчас стояли фермы, находился причал. Теперь различия были очевидны. Глубокое русло Дика было полно воды, а у высокой причальной стенки пришвартовалось длинное судно.

Теперь я понимал, что перенесся в седую старину и что теперешний вид отличался от виденных ранее, ибо сейчас я не был сторонним наблюдателем — я принадлежал открывшейся мне картине. Я знал, что спустился на берег для того, чтобы зажечь сигнальный огонь, служивший маяком приближающемуся судну; понимал и то, что, привлеченный очарованием странной жрицы, сверкнувшим на мгновение среди застилавшего все тумана, я последовал за ее кораблем, вошедшим в реку и бросившим якорь у пещеры Белл Ноул. Я следовал за ним как бы против воли; но ведь это была женщина, подобной которой я не видел никогда — да и не надеялся увидеть. Я слышал истории о тех жертвоприношениях, которых требовало море, — это были мужские жертвоприношения. Я также видел, что очи жрицы сверкали холодным огнем, и что они все же заметили меня. Я понимал, что в высшей степени благоразумно было держаться от всего этого подальше, что новый взгляд этих холодных глаз не сулил мне ничего доброго — и все же я пошел, следуя за судном, поднимавшемся вверх по извивам реки к причалу у пещеры. Там я увидел, как жрица сошла на берег с той же гибкой грациозностью, с какой Морган Ле Фэй ступала по камням утеса, и я знал, что это — одна и та же женщина.

Затем действо изменилось вновь: наступила ночь; и я стоял среди собравшихся у входа освещенной светом костра пещеры, наблюдая за происходящим внутри. Жрица Моря сидела на возвышении, окруженная бритоголовыми мужчинами-жрецами; рядом были также и другие мужчины — бородатые и вооруженные, походившие на воинов или военачальников. Мне показалось, что последние выглядели грустными и изрядно напуганными, так как нечто зловещее исходило от бритых, бледных, иссушенных солнцем лиц, холодных глаз и жестокой, решительной складки губ жрецов, привыкших к самым ужасным вещам. Жрица Моря безразлично смотрела на них, как будто отрешившись жестокостей их культа; бородатые военачальники с испугом украдкой поглядывали на нее.

Я знал, что эти военные, по настоянию жреческой касты Белл Хеда, пригласили Жрицу Моря, чтобы она совершила жестокие жертвоприношения — единственное, что могло бы успокоить море. Теперь же приглашавшие раскаивались в содеянном, ибо этим они благословили кровопролитие на этой земле, и никто не знал, когда этому придет конец — ведь льющаяся кровь доводит людей до безумия и, начав убивать, они уже не остановятся — и эти бородатые мужчины, привыкшие к боевым ранениям и битвам, все же ужасались спокойному и бесстрастному убиению, совершаемому жрецами. Знал я и то, что молодые, сильные, подобные мне мужчины, еще не познавшие женщину, были весьма подходящей жертвой для холодной Жрицы Моря и что бородатые военные мужи переговаривались между собою: не его ли призовут отдать в жертву сына или сыновей, дабы боги даровали блага свои этой земле. И стоя в толпе у входа в пещеру я вновь встретился взглядом со Жрицей, и казалось мне, что ради такой женщины даже самопожертвование будет приятным.

Они ужинали за высоким столом, а когда с ужином было покончено, и кости, по обычаю, были брошены собакам, внесли большой кубок, который поставили в центре стола. Он не был подобен современным кубкам из чистого золота — он был сделан из того бледного халькопирита, который использовали в Атлантиде; поверхность его была покрыта богатой резьбой, изображавшей морские волны, а также дивных сказочных зверей и драконов. Кубок по краю был инкрустирован сверкающими драгоценными камнями, ограненными в виде кабошонов. Я знал, что это был Священный Кубок, являвшийся прототипом Чаши Грааля. Из высокого кувшина такой же работы в кубок налили темного ароматного вина; затем к кубку поднесли горящую ветвь, и на поверхности напитка заплясали голубые огоньки. Пылавшую жидкость разлили в золотые чаши, и лишь только пламя погасло, вино было выпито. Я знал, что это вино приготовлялось из мелкого черного винограда, росшего на виноградниках, расположенных под скальным выступом Белл Хед. Вино было настояно на ароматических травах, росших на верхней террасе — там, где скальный выступ отражал солнечное тепло на плантации трав, вызывая пьянящие ароматы.

И вновь сцена изменилась: я снова был у залитых солнцем причалов Иштар Бера, разглядывая смуглых, многое повидавших моряков с кудрявыми бородами и золотыми серьгами.

Чуть ниже шумной линии причала по узкой тропе двигался воинский отряд — полдюжины копьеносцев, возглавляемых капитаном, вооруженным коротким, широким, напоминавшим лист дерева мечом. С ними был также пожилой бритый жрец с высушенной солнцем, словно пергамент, кожей и темными блестящими глазами. Ни бровей, ни ресниц на лице жреца не было в соответствии с религиозными правилами, требовавшими от священнослужителей сбривать весь волосяной покров тела.

Встречавшиеся им на пути люди уважительно падали ниц, давая проход отряду; никто не осмеливался перебегать дорогу воинам, и вскоре толпа на набережной растаяла — остались лишь глазевшие на зрелище матросы, да несколько нищих и торговцев. Стоило маленькому отряду пройти мимо, как весь народ отхлынул с пристани.

Но как бы быстро ни пытались скрыться с глаз люди, жрецу хватило отпущенного времени, чтобы внимательно осмотреть каждого из них. Раз за разом он подымал указующий перст, направляя его то на одного, то на другого, — тогда солдаты приближались к отмеченному и эскортировали его к отряду. Никто не сопротивлялся и не протестовал. Лишь однажды какая-то женщина закричала, когда забрали ее сына, но окружавшие ее люди быстро заставили ее замолчать. Каждый стремился исчезнуть, или хотя бы тихо уйти с места события — ведь руководимый верховным жрецом отряд отбирал людей для жертвоприношения морю, а сопротивление этому считалось тяжким грехом и дурным предзнаменованием, из-за которого гнев моря мог пасть на весь народ. Более того, быть избранным считалось большим счастьем, ибо человек отправлялся в райское безвременье подводных дворцов: там ему принадлежали самые прекрасные русалки, морские жемчужины, драгоценные камни, и не было недостатка в яствах и напитках. И даже больше того — весь род его благословлялся до второго и третьего колена, а король награждал его наследников землей и драгоценными дарами. Да, это действительно было большим счастьем — удостоиться жертвоприношения. Избранным оказывались великие почести, и любые их предсмертные желания немедленно исполнялись. Единственное, в чем отказывали избранным — так это в пощаде.