Трижды до восхода солнца - Татьяна Полякова

На следующий день на работу я не пошла, потому что была суббота, хотя Агатка, безусловно, оценила бы мой трудовой порыв. Набрала воды в ванну и отмокала часа два, вода успела остыть, а я покрыться мурашками.

Когда я готовила себе кофе, позвонил Ломакин. Разговаривать с ним совсем не хотелось, впрочем, если честно, ни с кем не хотелось, и я буркнула:

— Я занята. Важное совещание, у меня Кремль на проводе.

Димка, не сказав ни слова, отключился, и я смогла спокойно выпить кофе. А потом поехала к сестрице, заподозрив, что сидение дома для меня добром не кончится.

Агатка, услышав о моем вчерашнем разговоре с бывшим, начала приставать с вопросами и, удовлетворив свое любопытство, выразила сожаление, что в этот раз никто не ударил меня по голове. Сломал бы себе руку, а мне вернул здравый смысл. Потом мы немного погадали, смогут менты заполучить необходимые доказательства или злодеям удастся выйти сухими из воды. Я на шестьдесят процентов была уверена, что ментам не повезет, Агатка стала возражать, и процент уверенности поднялся до восьмидесяти, что говорило о моей крайней несговорчивости в тот день и общем пессимистическом настрое.

Доведя сестру до белого каления, я отправилась домой, потому что больше было некуда. На самом-то деле просто не хотелось видеть себе подобных. Такое случается поздней осенью, когда зверушек клонит в сон, а бесполезных для мира созданий, вроде меня, в депрессняк.

На моей кухне сидел Ломакин, вертел пустую чашку в руках и улыбался.

— Выпить кофе можно в другом месте, — заметила я.

— Что-то ты с утра очень нервничаешь, — хмыкнул он.

— Я оплот спокойствия в мире хаоса.

— Да? Ну-ну.

Я сбросила пальто и устроилась напротив, улыбка его стала шире, он продолжал с любопытством меня разглядывать, а я сказала:

— У тебя такая физиономия, точно ты пришел сообщить, что мне присудили Нобелевскую премию.

— Зачем тебе премия? Ты и так огребешь бабла немерено.

Подобное заявление скорее насторожило, чем удивило, но я спросила с усмешкой:

— Куда мне следует отправиться с большой лопатой?

— Сиди дома. Поднесут на блюдечке с голубой каймой.

— Кто поднесет? — убирая с лица ухмылку, спросила я.

Димка засмеялся.

— Стас. Или ты побаиваешься, что делиться парень не намерен, вот и психуешь с утра?

— Если не хочешь, чтоб у меня мозги закипели, выражайся ясней.

— Хочется немного подурачиться? Валяй.

— Не хочется, — отрезала я. — В чем дело?

Димка с большим усердием принялся разглядывать ноготь на своем мизинце.

— А знаешь, я тебе поверил, — заявил он, вдоволь поиспытывав мое терпение. — Хоть и подозревал, что это глупо. Классно ты меня за нос водила.

— Какой, к черту, нос? Что на тебя вдруг нашло?

— Слушай, а ты молодец. Я бы и сейчас поверил… Ладно, давай сделаем вид, что ты ничего не знаешь… Вчера вечером обнаружили труп Насти в ее собственной квартире. Кто-то пробил ей голову. Наверное, ограбление. Наверное, у Стаса стопроцентное алиби. Наверное, ты его подтвердишь.

Я вцепилась в стол, стены кухни качнулись, а вместе с ними и физиономия Димки. Он смотрел с таким видом, точно я явилась самым большим разочарованием в его жизни. Должно быть, так и есть.

— Ты все выдумал, — с трудом произнесла я.

— Не переигрывай. Событие печальное, но тебе, безусловно, на руку. Грабители, они такие, нет-нет да и шваркнут кого-нибудь по затылку. О том, что Стас в городе, ты, конечно, тоже не знала? Приехал несколько дней назад, правда, жить предпочел отдельно от супруги. Поселился в гостинице и, вероятно, забыл предупредить жену об этом. Я знал, что парень долго не выдержит, терпение никогда не было его сильной стороной, особенно если речь идет о миллионах.

— Где он? — хватая пальто, спросила я.

— А то ты не знаешь…

— Где он? — заорала я, Димка нахмурился, с полминуты, которые показались мне несуразно долгими, смотрел на меня и очень медленно ответил:

— Гостиница «Старый город», шестнадцатый номер.

Уже на улице я поняла, что забыла ключи от машины, и бросилась через дорогу ловить такси. Меня здорово трясло, то ли от холода, то ли еще по какой причине. Должно быть, выглядела я хуже некуда, всю дорогу водитель на меня косился, а высадив возле гостиницы и получив деньги, вздохнул с заметным облегчением.

Девушка за стойкой регистрации тоже смотрела с неодобрением. Гостиница дорогая, всего несколько номеров класса люкс, и посетители вроде меня вряд ли здесь желанные гости.

— Вы… — начала она, а я смогла расцепить зубы и произнести вполне внятно:

— Шестнадцатый номер. Малахов.

— Да, он у себя, — кивнула девушка и еще больше нахмурилась.

А я припустилась к лестнице. Шестнадцатый номер был на втором этаже. В какой-то момент я испугалась, что хлопнусь в обморок раньше, чем увижу Стаса. Стены с развешанными на них картинами в золоченых рамах то кружили, то прыгали, и я, привалившись плечом к косяку ближайшей двери, зажмурилась, пытаясь выровнять дыхание, и покрепче сцепила зубы.

Я гнала все мысли прочь по дороге сюда, сосредоточилась на одной, самой главной: я должна увидеть Стаса. А теперь, стиснув рот рукой, пыталась решить, что скажу ему, зная при этом, что мои слова совсем не важны, важно, что ответит он. Ответит ли? «Ему придется», — подумала я с внезапной злостью. Именно она дала мне силы преодолеть последние тридцать метров.

Дубовая дверь с золотой цифрой 16. Я надавила ручку, дверь распахнулась. Просторный холл, переходящий в гостиную, мягкая мебель, приглушенный свет. Снег так и не лег, хотя все сроки вышли, оттого темнело рано, уже в два часа в помещении сумрачно. Настольная лампа с большим абажуром отбрасывала странные тени, два полукруга, наползавшие друг на друга. Стас стоял у окна, курил и левой рукой вертел бокал, пристроив его на подоконнике. Он, конечно, слышал, как я вошла, но не оглянулся, как будто ему было безразлично, что происходит за его спиной. Я стояла в нескольких метрах, ожидая, что он наконец повернет голову, я увижу его глаза, бездонные, пугающие. И все пойму. И попятилась, вдруг испугавшись. Ничего не хочу знать, ничего… Сделала несколько шагов и остановилась, ноги точно приросли к полу. Сердце перестало ухать так, словно колотили в большой барабан, и, кажется, теперь вовсе не билось, повиснув на тоненькой-тоненькой ниточке.

Стас чуть повернул голову, давая понять, что о моем присутствии догадывается. Он был в брюках и светлой рубашке, пиджак небрежно брошен на спинку кресла. Я видела, как напряжены мышцы его спины, как едва заметно дрогнула рука, когда он подносил бокал ко рту, чтобы сделать глоток. А мои руки ходили ходуном, когда я зачем-то принялась застегивать пальто. «Ты все знаешь, — словно кто-то шепнул в ухо. — На хрен тебе этот дурацкий мазохизм: увидеть его, услышать, понять. Ты ж все знала с самого начала. Он такой, какой есть. Его не переделать. А ты его любишь… Тебя тоже не переделать».

Стас, будто нехотя, повернулся, взглянул на меня, губы кривились в усмешке.

— Рад, что ты выбрала время меня навестить, — сказал с издевкой, прошел к креслу, сел и затушил сигарету в пепельнице, не торопясь, словно ждал чего-то. Сделал еще глоток из бокала, поставил его на стол и поднял на меня глаза.

А я попятилась… то есть мне-то хотелось броситься отсюда сломя голову, а еще хотелось орать погромче, зажмуриться и орать. Но я замерла посреди гостиной, сунув руки в карманы пальто, и молча смотрела в его глаза, удивляясь своей твердости. Раньше мне это никогда не удавалось, и то, что я вдруг смогла, вызвало скорее растерянность. Я всегда боялась этого его взгляда, которым он словно бил наотмашь, обхватывала себя руками, сжавшись в комок, в надежде спрятаться, переждать, чтобы потом, когда он произнесет с едва заметной усмешкой тягучее «принцесска», броситься к нему, устроить голову на груди и твердить, точно мантру: «Все хорошо, все хорошо». Но сейчас я знала: сколько ни тверди эти слова, хорошо не будет. Никогда. Наверное, эта самая уверенность и, как следствие, безнадега, серая, как день за окном, и придали мне силы. Никаких надежд, никакого страха. Закрываться от удара нет смысла. Его уже давным-давно нанесли, и я, словно боксер после нокаута, лежу в углу ринга, беспомощно трясу головой, зная, что проиграла все, что могла. И мне плевать. Ничего, кроме усталости и желания поскорее покончить с этим.

— Я пришла из-за Насти. — Голос я услышала точно со стороны, хриплый, не мой, я бы даже решила, в самом деле не мой, вот только кто тут мог говорить, кроме меня?

— Я понял, — кивнул Стас. — Зачем тебе еще приходить. Присядешь? — он указал на кресло, но я осталась стоять. Надо быть экономной, рассчитывая силы, иначе их попросту не хватит.

— Настя погибла, — сказала я, не особо подбирая слова, на это сил тоже не было.