Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб

с гневом подумал о том, что меня принудила к этому магия, — и внезапно осознал вторую половину этой правды.

— Давай разберемся, Эпини, — предложил я. — Магия заставила меня писать в дневнике столь откровенно. Вынудила меня создать его, а затем бросить, когда я бежал. Подозреваю, что и ты стала ее орудием, отослав его в Старый Тарес, где он попал в руки твоей матери. Что бы она с ним ни сделала, этого хотела от нее магия. Магия — это могучая сила, подобная реке. Мы можем строить плотины и запруды, но когда река напитается дождями и талым снегом, она сметет все рукотворные преграды и хлынет в прежнее русло. Так произошло и с нами, и этот странный поток принес дневник в руки твоей матери. — Я перевел дыхание и спросил, стараясь оставаться спокойным: — Ты знаешь, что она сделала с дневником?

Эпини прикусила губу. Прильнувшая к ней малышка словно бы ощутила тревогу матери — она громко пискнула и тут же снова умолкла.

— Я знаю, что она хотела отнести дневник королеве. Мой отец пришел в ярость от одной мысли об этом. Не думаю, что он стал бы читать дневник, раз уж я попросила его этого не делать, но о чем там идет речь, он знает. Матушка об этом позаботилась. И ему вряд ли понравилось то, что она ему рассказала. Он сказал ей, что она, похоже, не понимает: любой позор Бурвилей с Востока в полной мере отразится и на нашей ветви семьи. А она настолько привыкла считать себя выше деверя, что не замечает, как тесно мы связаны!

Эпини все повышала и повышала голос по мере того, как разгорался ее гнев. Маленькая Солина заворочалась, подняла головку и пронзительно захныкала.

— Тише, милая, тише. Мама на тебя не сердится. — Она виновато покосилась на меня. — Она проголодалась. Скоро мне надо будет ее покормить.

— Значит, тебе пора возвращаться в город? — глупо спросил я.

Она посмотрела на меня долгим взглядом.

— Ох, — сообразил я. — Уверен. Кеси только рад будет предложить тебе воспользоваться его комнатой.

Я подал ей руку и помог сойти с повозки.

— Иногда я пытаюсь представить мою мать заботящейся обо мне, как я теперь о Солине — задумчиво проговорила Эпини, пока мы шли к дому. — Получается плохо. В детстве вокруг меня всегда суетились горничные, няньки и кормилицы. Но я не могу представить, что она выносила меня, родила — и при этом не любила так же, как я Солину. Иногда я дурно о ней отзываюсь, но даже тогда я все равно знаю, что люблю ее. Разве это не удивительно, Невар? Она тщеславна и надменна и скорее хитра, чем умна. Некоторые ее поступки не приводят меня в восторг. А я все же ее люблю. Как ты думаешь, я слаба или глупа?

— Ты думаешь, я слаб или глуп, если все еще люблю отца? — криво усмехнулся я.

— Вовсе нет, — печально улыбнулась она. — Это так странно, Невар. Ярил пишет, что твой отец теперь ведет себя так, словно он сам отослал тебя служить в армии и вскоре ты вернешься домой, «овеянный славой». Она пишет, что он не признает лишь часть прошлого. Он больше не спрашивает про твою мать и остальных детей. Но твердо уверен, что ты его доблестный сын-солдат и покроешь себя славой. — Она вздохнула. — В этом отношении он не слишком-то отличается от моей матери. Она простила мне то, что я вышла за Спинка, представляешь? И даже прислала мне письмо.

— В самом деле? Эпини, это же замечательно!

Она криво усмехнулась.

— Письмо было полно вопросов об успешности предприятия леди Кестер и купальнях, которые та собирается устроить на источниках. Она выясняла, будут ли там особые условия «для семьи».

Эпини рассмеялась при мысли о том, что ее гордая мать признала леди Кестер «семьей».

— Ой, я же не успела тебе рассказать! — воскликнула она затем, заметив мое недоумение. — Доктор Амикас принял всерьез то, что мы ему сообщили. Он съездил до самого Горького Источника и привез оттуда несколько бочек воды для исследований. Никто не понимает почему, но она предотвращает или, по крайней мере, ослабляет вспышки чумы. И творит чудеса с выжившими — мы со Спинком тому подтверждение. Доктор сперва опробовал ее на кадетах, так и не оправившихся после болезни. Когда им стало лучше, он распорядился доставить еще воды и вернул многих учащихся, отосланных домой по состоянию здоровья. Результаты просто потрясающие.

Я вспомнил Триста и остальных и молча посмотрел на Эпини.

— О чем ты думаешь? — спросила она, встревоженная моим молчанием.

— Я счастлив за тех, кто выздоровеет и вернется к нормальной жизни, — вздохнул я. — Но должен признаться, думаю я о других, кому этого не суждено. О Нейтреде, например. О Калебе. Об Ороне.

— Подумай заодно и о тех, кто теперь не умрет, — серьезно посоветовала Эпини, проказливо усмехнулась и добавила: — И еще можешь порадоваться переменам в судьбе Кестеров. Спрос на воду превосходит все ожидания: ею лечатся от любых болезней, а несколько весьма состоятельных семейств отправились навестить сам источник, чтобы принимать в нем ванны. Леди Кестер наняла рабочих построить там раздельные купальни и гостиницу. Поначалу она будет несколько простоватой, но сестра Спинка считает, что в этом есть особое очарование. Она жалуется, что им все время не хватает бутылок для воды и придется искать нового поставщика. И еще она пишет, что благодаря воде получила предложение руки и сердца. Ты, возможно, его знаешь. Это приятель Спинка. Рори Харт, сын-солдат лорда и леди Харт из Круглых холмов.

— Рори? Из Академии? Но он же не болел чумой.

— Он-то нет, но его младшие братья заразились. И мать привезла их в Горький Источник, где они вылечились, а она познакомилась и сдружилась с семьей Спинка. Она говорит, что его сестра Гера — именно та дельная девушка, которая необходима Рори, чтобы он остепенился и взялся за ум.

— Уж и не знаю, кого из них жалеть — Рори или Геру, — пробормотал я.

Эпини легонько шлепнула меня по лицу.

— Никого не надо жалеть. Спинк уверен, что они прекрасно подойдут друг другу, когда встретятся.

Я покачал головой, боясь представить себе девушку, способную заставить Рори остепениться. Я даже задумался, не носит ли она с собой дубинку.

— Страшно подумать, как быстро все изменилось, — заметил я вслух. — Пока меня не было, мир не стоял на месте. Я не представляю, как мне найти в нем место для себя.

Но в тот миг это не казалось мне