«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1965-1974 - Борис Васильевич Зубков

— Да, именно так. Хотя это не только моя плоть. Печенка моя очень вкусна с крутым яйцом и куриным жиром. А ребрышки хороши, чтобы перекусить в пути. Бедра же надо выдерживать несколько недель, прежде чем…

— Довольно! — закричал Кармоди.

— Извини, но…

— Нет, ты объясни все-таки: за счет чего же твое тело всю жизнь снабжает пищей твое тело? Даже звучит смешно.

— Ну я не слишком много ем.

— Может быть, я спросил не очень ясно, — поправился Кармоди. — Но ты не можешь же питать свою плоть, если ты эту плоть уничтожаешь.

— Боюсь, что я не совсем понял.

— Давай сначала. Если ты потребляешь свою плоть…

— Так я и делаю.

— Итак, если ты поглощаешь свою плоть для пропитания плоти… Минутку. Давай с цифрами. Если ты весишь, скажем, пятьдесят фунтов…

— Именно так. На родной планете я весил пятьдесят фунтов.

— Прекрасно. Идем дальше. И если ты весил пятьдесят фунтов, и если, скажем, за год ты съел для поддержания жизни сорок фунтов, сколько же останется?

— Десять фунтов? Правильно?

— Черт возьми, ты видишь, к чему я веду? Ты просто не сможешь долго кормить себя.

— Почему не могу?

— Просто по вычитанию. Совершенно очевидно, что ты съешь сам себя. Съешь, и ничего не останется. Тебе нечем будет кормить себя. Ты умрешь неизбежно.

— Смерть неизбежна и для себяядных и для чужеядных. Умирают все, Кармоди, как бы они ни питались.

— Но если ты действительно ешь себя, ты умрешь через неделю.

— Есть насекомые, которые живут один день, — возразил Приз. — Но у нас — Призов — вполне разумная долговечность. Запомни правило: чем больше мы съедим, тем меньше надо кормить и тем больше получается срок жизни. Время — великий фактор автопоедания. Большинство Призов съедает свое будущее еще в ранней юности.

— А ты съел свое будущее?

— Не могу объяснить. Съедаем, и все. Я, например, слопал запас за двенадцать лет — от девяноста до восьмидесяти, старческие годы, когда от жизни нет удовольствия. А теперь, соблюдая рациональное самопотребление, я думаю дожить до семидесяти с лишком.

— У меня голова болит от тебя, — прервал Кармоди. — И тошнит заодно.

— В самом деле? — возмутился Приз. — Тошнит его по всякому поводу. А ты сам, кровавый мясник, сколько несчастных животных ты разгрыз и сожрал в своей жизни? Сколько слопал беззащитных яблок, сколько головок лука вырвал из их земляных постелек? Верно, я съел случайно попавшегося орити, но перед тобой в День Страшного Суда встанут целые стада, которые ты сожрал: сотни волооких коров, тысячи беззащитных курочек, бесконечные ряды кротких овечек, не говоря уже о целых садах, изнасилованных тобой, целых лесах ограбленных яблонь и вишен. Да, я отвечу там за съеденного орити, но ты как искупишь стоны всех этих животных, которых ты сожрал безжалостно? Чем искупишь, Кармоди, чем?

— Ладно, заткнись! — рявкнул Кармоди.

— С большим удовольствием, — ответил Приз с иронией.

— Я ем, потому что я должен есть. Природа у меня такая.

— Ну, если ты так полагаешь…

— Закройся, наконец. Дай мне сосредоточиться.

— Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?

— Это место похоже на мой родной город. Я хочу понять: он это или не он?

— Неужели это так трудно? — удивился Приз. — Кто знает, как выглядит его город, тот узнает его без труда.

— Я не очень рассматривал его, когда жил здесь. А с тех пор, как уехал, почти не вспоминал.

— Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?

— Помню, — сказал Кармоди. И начал медленно спускаться по Мэйплвуд-авеню, с внезапным ужасом думая, что любой выбор может стать роковым.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава 27

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Все было как будто таким, как и должно было быть. В Театре Мэйплвуда днем на экране шла «Сага Элефантины» — итало-французский приключенческий фильм Жана Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм «Песнь моих язв» и лихую комедию «Париж — четырнадцать часов». На сцене выступала — «проездом, только один раз» — вокальная группа «Якконен и Фунги».

Кармоди заглянул в витрину галантереи Марвина. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой «собачья рвань», шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди увидел свежий номер «Кольере», перелистал «Либерти», заметил еще «Монси», «Черного Кота» и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание «Сан».[25]

— Ну? — спросил Приз. — Твой город?

— Рано говорить, — ответил Кармоди. — Но похоже, что да.

Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девушка. Кармоди ее сразу узнал.

— Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?

— Отлично, Том. Что это тебя не было видно?

— Я ухлестывал за ней в последнем классе, — объяснил Кармоди Призу, выходя из закусочной. — Забавно, когда все это припоминается.

— Забавно, забавно, — с сомнением сказал Приз.

На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Мунтэйн-роуд, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.

— А это Берт Ланкастер, — сказал Кармоди. — Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вот, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джейн Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… — Кармоди понизил голос. — Все говорили, что она погуливала.

— Ты знаешь массу народа, — сказал Приз.

— Ну конечно! Я же вырос здесь. А это мисс Харлоу, она идет в салон красоты Пьера.

— Ты и Пьера знаешь?

— А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия?.. А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.

— Очень интересно, — скучным голосом сказал Приз.

— Да, мне это интересно. А вот еще знакомый!.. Добрый день, мистер мэр.

— Добрый день, Том, — ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.

— Это Фредерик Марч — наш мэр, — объяснил Кармоди. — Грозная личность. Я помню его дебаты с нашим радикалом — Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!

— Н-да, что-то странное во всем этом, — сказал Приз. — Что-то неправильное. Не чувствуешь?

— Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем самого себя. О, вот Полетт Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря.