Парижские тайны - Эжен Сю

— Мы станцуем кадриль висельников!

— Во главе пойдет женщина без головы! — закричал Хромуля.

— Это развеселит жмуриков.

— Я приглашаю вдову...

— А я — дочку...

— То-то палач порадуется...

— Он попляшет на обрезальной машинке с подручными.

— Смерть стервятникам! Да здравствуют карманники, бандиты! — завизжал Скелет..

Насмешки Скелета, его каннибальские угрозы, сопровождаемые скабрезными песнями, крики, свист, гиканье усилились, когда его шайка создала стремительным натиском широкий проход среди плотной толпы.

Свалка была ужасная, слышны были рев, проклятия, взрывы смеха, и во всем этом не было ничего человеческого.

Внезапно шум достиг апогея благодаря двум обстоятельствам.

Вдалеке, на повороте бульвара, показалась карета с приговоренными в сопровождении кавалерийского эскорта; все сборище кинулось в этом направлении, испуская звериные вопли.

В это время со стороны бульвара Инвалидов к толпе приблизился всадник, галопом скакавший к Шарантонской заставе. На нем была голубая куртка с желтым воротником, обшитая по всем швам двойным серебряным валуном; в знак глубокого траура его штаны и ботфорты были черные, фуражка, также с широкой серебряной полосой, была обвязана черным крепом. На шорах уздечки и хомуте с бубенцами видны были гербы суверенного княжества Герольштейн.

Всадник пустил лошадь шагом, но так как продвигаться ему становилось все труднее, он вынужден был остановиться и оказался в потоке знакомой нам черни. Хотя он кричал «Берегись!» и вел коня с величайшей осторожностью, толпа стала на него кричать, осыпать оскорблениями и угрозами.

— Что он, этот тип, нам на спины, что ли, хочет въехать на своем верблюде?

— Сколько на нем серебра наляпано! – воскликнул из-под зеленой маски Хромуля.

— Если он будет нам мешать, стащим его с седла.

— Давайте спорем галуны с куртки и переплавим их, — кричал Николя.

— А если ты хоть пикнешь, распорем тебе брюхо, холуй ты этакий... — добавил Скелет, обращаясь к гонцу и хватая уздечку лошади; толпа стала такой плотной, что бандит отказался от своего намерения пройтись галопом до заставы.

Всадник, крупный и решительный мужчина, крикнул Скелету, замахнувшись на него рукояткой хлыста:

— Отпусти уздечку, а то дам по роже...

— Ах ты, поганая образина! Ты мне еще угрожаешь?

— Ну и что... я ехал шагом, просил, чтобы посторонились, не задерживали. Прибывает карета его высочества... слышны удары хлыстов... Посторонись...

— А что мне до его высочества! — крикнул Скелет. — Я его укокошу, если захочу, еще ни разу не убивал важных господ... надо попробовать.

— Долой господ! Да здравствует Хартия! — закричал Хромуля, и, напевая стихи из «Парижанки»: «Вперед, пойдем мы против пушек!», внезапно схватил ногу всадника, повис на ней всей своей тяжестью, так что тот покачнулся в седле. Эта дерзость была наказана крепким ударом рукояткой хлыста по голове Хромули. Но чернь сразу же с яростью набросилась на всадника; напрасно он вонзал шпоры в бока лошади, чтобы пробиться вперед и ускользнуть, он не смог этого сделать, не смог даже вытащить свой охотничий нож.

Его выбили из седла, повалили на землю, среди криков и свиста всадника несомненно бы убили, если б не подъехала карета Родольфа и не отвлекла на себя тупую злобу негодяев.

Некоторое время карета принца, запряженная четверкой лошадей, продвигалась только шагом, и один из выездных лакеев, в трауре (по случаю кончины Сары), стоявший на запятках, осторожно спустился, держась за дверцу. Кучера кричали: «Берегись!», и карета осторожно продвигалась вперед.

Родольф и его дочь были в глубоком трауре; он смотрел на нее с любовью и нежностью; небольшой капор из черного крепа еще более подчеркивал ослепительную белизну очаровательного лица Лилии-Марии, блеск ее белокурых волос; казалось, что голубое небо этого южного дня отражалось в ее больших глазах, лазурь которых никогда еще не была такой прозрачной и обворожительной...

Когда отец смотрел на Лилию-Марию, она нежно улыбалась, и лицо ее выражало спокойствие и счастье, но когда он отводил взор, оно становилось задумчивым, с оттенком какой-то затаенной грусти.

— Ты на меня не сердишься, что я рано тебя разбудил... хотел выехать заблаговременно, — проговорил Родольф, улыбаясь.

— О нет, отец, сегодня такое прекрасное утро.

— Видишь ли, я решил, что наше путешествие будет более интересным, если мы отправимся пораньше... и ты не так устанешь... Мэрф, мои адъютанты и карета с твоими служанками присоединятся к нам на первой остановке, где ты сможешь отдохнуть.

— Мой добрый отец, это из-за меня... это я всегда доставляю вам столько хлопот...

— О мадемуазель... не упрекайте меня... я не могу думать ни о чем другом... — проговорил принц, улыбаясь; затем с глубоким чувством продолжал: — Я так тебя люблю..... Позволь поцеловать...

Мария наклонилась к отцу, Родольф поцеловал ее очаровательный лоб.

Это произошло в тот момент, когда карета подъехала к толпе и потому стала продвигаться очень медленно. Родольф, удивленный, опустил стекло и по-немецки спросил у шедшего рядом лакея:

— Ну что там, Франц?.. В чем дело? Что за шум?

— Ваше высочество, огромная толпа, лошади не могут проехать.

— А почему собралась толпа?

— Ваше высочество...

— Ну?

— Ваше высочество...

— Говори же!

— Ваше высочество... только что услышал: говорят, там сейчас на площади казнят...

— Это ужасно! — воскликнул Родольф, откидываясь в глубину кареты.

— Что с вами, отец? — с беспокойством спросила Мария.

— Ничего... ничего... моя девочка.

— Но угрожающие крики... Слышите? Они приближаются... Боже мой, что же это такое?

— Франц, прикажи кучерам повернуть и ехать до Шарантона по другой дороге... — сказал Родольф.

— Ваше высочество, слишком поздно... мы уже среди толпы... Лошадей остановили... опасные люди...

Лакей не мог больше говорить. Ватага, готовая на все, подстрекаемая кровожадным бахвальством Скелета и Николя, внезапно с воплями окружила карету. Несмотря на сопротивление и угрозы кучеров, лошадей остановили, и Родольф увидел сквозь дверцы кареты ужасные, беснующиеся, угрожающие лица, среди которых был и Скелет; бандит подошел к дверце.

— Отец, берегитесь! — закричала Мария, обнимая Родольфа.

— Вы-то и будете высочество? — проговорил Скелет, просовывая свою безобразную морду в карету.

Если бы с ним не было дочери, Родольф при такой наглости дал бы волю своему гневу, но сейчас он сдержанно ответил:

— Что вам угодно?.. Почему вы нас останавливаете?

— А вот так, захотел и остановил, — ответил Скелет, положив свои костлявые руки на край дверцы. — Всему свой черед... Вчера ты давил негодяев... сегодня негодяи уничтожат тебя, попробуй только пошевельнуться.