Верховная Ведьма - Ольга Громыко

Нам оставались только редкие свободные вечера, и за них мы едва успевали, по выражению травницы, «запятнать себя недостойными Повелителя и Верховной Ведьмы выходками», то есть наперегонки, с диким гиканьем промчаться по ночной Догеве, а потом до рассвета просидеть у костра, травя байки, любуясь звездами и уплетая печеную картошку, без спросу укопанную на ближайшем поле.

И все было просто чудесно, пока не грянула эта распроклятая свадьба…

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. В чем мне немало помогла беззвучно выскользнувшая из дыры и застывшая в шаге от нее зверушка.

Нет, не хорек. Да и на куницу любитель курятинки походил только размерами — с крупную кошку. Трепещущий под потолком пульсар его совершенно не смущал. По бокам заостренной мордочки чутко вздрагивали растопыренные вибриссы, то удлиняясь до нескольких вершков, то молниеносно втягиваясь обратно. На приподнятой передней лапке в раздумье пощелкивали коготки.

Бывало, особо суровой и голодной зимой эти твари сбивались в сотенные стаи — и тогда с их пути спешили убраться даже волки. Но одинокий упитанный экземпляр представлял опасность разве что для двухлетнего ребенка, а посему я не торопилась на него реагировать, подпуская поближе.

Как на грех, толковых заклинаний против этой пакости не существовало — как и стопроцентно эффективных ядов против их более заурядных сородичей. Оба вида мгновенно приспосабливались к чему угодно, ели все подряд, а остальное портили, что, разумеется, не приводило людей в восторг.

Хитрющие глазки-бусинки скользнули по мне быстрым взглядом, но, видимо, достойным противником не сочли, ибо крысолак азартно лязгнул зубами и, больше не отвлекаясь на подобную ерунду, прямиком метнулся к петуху.

Не ожидавшая такой наглости, я торопливо подхватилась с места, вытягивая меч, но поскользнулась на курином помете и с задранными ногами шлепнулась обратно в колоду, намертво в ней застряв. Несчастная птица, вытянув шею и шумно хлопая крыльями, бросилась наутек вдоль стены, то подскакивая, то подлетая на локоть-другой.

Взвыв от злости, я так рванулась, что колода распалась на две половинки, а солома взметнулась до самого потолка. Крысолак, видимо, не слишком проголодался и с восторгом принял участие в потехе, то клацая зубами у самого хвоста жертвы (вернее, того места, из которого он раньше рос), заставляя ее с истошным кудахтаньем подлетать на локоть-другой, то приотставая. За ним, потрясая обнаженным мечом, гналась я, но, увы, недостаточно быстро: на пятом или шестом круге петух меня догнал и попытался укрыться у меня на голове, но не удержался и, с потрясающей виртуозностью превратив мою прическу в украшенное грязью и перьями гнездо, скатился по моей спине. Тварь, не раздумывая, прыгнула вслед за ним, по-беличьи растопырив в полете лапы и вытянув струной длинный чешуйчатый хвост.

Откинув с глаз волосы и сплюнув перо, я с оттяжкой угостила ее локтем в нос. Куртка, сшитая в Духовишах, с честью выдержала испытание. В отношении серебряных заклепок портной тоже не сжульничал. Вряд ли, конечно, использовал металл высшей пробы, но для моих целей вполне годился и технический.

Серебряные шипы одновременно укололи и обожгли хищника, и он, с визгом перевернувшись в воздухе, хлопнулся на спину. Сапогом я его достать не успела — подскочив, как пружина, гадина взбежала по вертикальной стене, на мгновение зависла на потолке, обнажив заостренные подобно клыкам резцы во въедливом шипении, и с места, наискосок через половину чердака, прыгнула в лаз. Я машинально махнула мечом ей вслед, но, естественно, не успела. Лезвие разочарованно завибрировало и потускнело.

— Ну извини, — буркнула я. — Я все-таки не святая. А где эта гнусная птица?!

Петух оказался у меня над головой, на самом высоком насесте. Такой всклокоченный и несчастный, что вся моя злость мигом испарилась.

«Леший побери, мы ведь даже не целовались ни разу… — тоскливо подумала я, с досадой вгоняя меч в ножны. — Невеста Повелителя Догевы должна бы скакать от радости в предвкушении свадьбы, примерять платье, выбирать прическу, рассылать собственноручно подписанные приглашения и не заниматься ничем тяжелее вышивания жениху ритуальных портов для первой брачной ночи, дабы, упаси боги, не сломать перед торжеством ноготь или не посадить синяк под глазом… а я вместо этого сижу здесь по колено в…» Я мрачно посмотрела на петуха, и он ответил мне таким же неприязненным взглядом.

И самое ужасное — меня это вполне устраивало!

Праздник Последнего Колоса проводился в конце лета, когда выдавалась свободная неделька между окончанием уборки зерновых и началом копки картошки. Точной даты у него не было, жарким летом — раньше, холодным и дождливым — позже. В Винессе и Белории его отмечали одновременно, повсеместными праздниками и гуляниями.

Село Опадищи стояло ровнехонько на границе этих досточтимых государств, так что в восточном его конце жители говорили еще на белорском языке, а в западном уже вовсю сыпали винесскими словечками. Как вскоре выяснилось, от места жительства это не зависело — стоило какому-нибудь селянину пересечь невидимую линию напротив колодца, как он машинально переходил на соответствующий язык.

Возле колодца находилась и корчма, метко поименованная «Золотой серединой». Определить, на каком языке говорят в ней, было вообще невозможно: белорский, винесский, троллий, орочий и эльфийский сплетались в некий причудливый, но — о диво! — всем понятный диалект. Корчмарь, во всяком случае, умудрялся правильно истолковывать даже нечленораздельное мычание и тычущий в кружку палец — если, конечно, во второй руке клиента поблескивала монета.

Туда-то я в данный момент и направлялась. Злая, невыспавшаяся, голодная, пропахшая курами и вымазанная грязью. Короче, настоящая ведьма. Крысолак в курятник больше не сунулся, но шмыгал поблизости (а чем мне исправно докладывал поисковый импульс). Выжидал, пока я уберусь восвояси, чтобы без помех продолжить пиршество. Его лаз я заделала, но выгрызть в трухлявых бревнах новый с его-то зубами и когтями — дело пары часов. А еще проще — взбежать по наружной стене до отдушины под крышей. И эта тварь не успокоится, пока из чистой вредности или спортивного азарта не вырежет все куриное поголовье сарая, на данный момент представленное в лице, то бишь клюве, единственного петуха.

Будь у бабки злая собака, проблема решилась бы очень просто: на ночь запереть ее (собаку, разумеется, а не бабку) в курятнике — и радушный прием крысолаку обеспечен. Если и сумеет вырваться, носа сюда больше не покажет. Людей же эти твари ни в медяк ни ставили. Перед рассветом он наконец-то убрался, но и дураку ясно, что с темнотой опять вернется попытать счастья.