Ассимиляция - Вандермеер Джефф

– Не совсем так, Контроль. И вообще, чего ты от меня хочешь? Скажи, что я должна сделать, и я это сделаю! – Она перешла на крик. – Думаешь, я хочу сидеть здесь и ждать смерти? Думаешь, мне это нравится? – Тут пришла мысль, что Грейс воспользовалась списком средств, вызывающих боль, что это измученное выражение лица, эта худоба вызваны не только соседством монстра.

– Тебе нужен выход, – сказала Кукушка.

– Какой выход? Дырку на дне моря, которой, может быть, уже и нет?

– Нет. Другой выход.

Контроль со стоном приподнялся. Бок так и прожгло, словно огнем.

– А ты уверена, что ребра не сломаны?

– Откуда мне знать, Контроль. Рентгена тут нет.

Еще одна, такая простая и доступная в обычном мире вещь невозможна. Еще один шаг к поражению. Стена, меняющаяся при прикосновении руки, прикосновение биолога к его голове. Нет, довольно. С него хватит.

Он взял странички Уитби, стал перечитывать их при свете свечи и обрывать загнутые уголки. Медленно.

Мы должны доверять своим мыслям, когда спим. Мы должны доверять своим предчувствиям. Мы должны начать изучать все те вещи, которые считаем иррациональными просто потому, что не понимаем их. Иными словами, мы должны перестать доверять всему рациональному, логическому, нормальному, если хотим достичь чего-то более высокого, более стоящего. Блестяще написанная ахинея. Дилемма в ловушке однобокого взгляда, ищущего лишь решений.

– Что? – спросил он, чувствуя на себе взгляды женщин.

– Тебе надо передохнуть, – сказала Кукушка.

– То, что я скажу, вам не понравится, – сказал он. И разорвал одну страницу на мелкие клочки. Разжал пальцы – обрывки посыпались на пол. Ему было приятно разорвать в клочья хоть что-то.

– Ну, говори. – Это прозвучало как вызов.

– То, что ты называешь Слизнем. Надо вернуться в башню и найти способ нейтрализовать его.

Кукушка поинтересовалась:

– А ты вообще слушаешь, что тебе говорят?

– Или остаться здесь.

– Остаться здесь – хреновое решение, – признала Грейс. – Или биолог нас достанет, или Зона Икс.

– Между нами здесь и башней – открытое и очень уязвимое пространство, – заметила Кукушка.

– Да тут чего только нет между здесь и там.

– Послушай, Контроль, – сказала Кукушка, но он не хотел смотреть на нее, видеть эти глаза, напоминающие ему о монстре, в которого превратилась биолог. – Послушай, всё никогда не станет как прежде. Никогда, ясно? То, что ты предлагаешь, это самоубийство. – Она не сказала того, что подразумевалось: самоубийством это будет для них. А вот для нее… как знать?

– Но директриса считала, что ты сможешь изменить его направление, – сказал Контроль. – Можешь изменить, если как следует постараешься.

Слабая надежда. Детский бунт против диктата реальности. Звезда упала – загадай желание. Он думал о свете на дне башни, о том, чего не знал до прихода в Зону Икс. Он думал о том, что болеет, что скоро ему станет еще хуже и что это все значит. По крайней мере, хоть теперь все стало очевидно. Ясность, Лаури, все. Все, в том числе и стержень, который он до сих пор называл по имени, – Джон Родригес. Тот самый Родригес, который никогда и никому не принадлежал по-настоящему. Тот, кто крепко сжимал в ладони талисман, резную фигурку кошки, подаренную отцом. Кто помнил кое-что еще помимо этих обломков и развалин.

– Правда, у нас есть то, чего ни у кого не было, – заметила Грейс.

– Что? – скептически усмехнувшись, спросила Кукушка.

– Ты, – ответила Грейс. – Единственная фотокопия последнего плана директора.

0014: Директриса

Когда наконец ты возвращаешься в Южный предел, тебя там ждет подарок – черно-белый снимок в рамочке. На нем смотритель маяка, его помощник и маленькая девочка, играющая среди камней, – голова опущена, капюшон куртки затеняет лицо. Кровь так и приливает к голове, ты едва не теряешь сознание при виде снимка, который считала давно пропавшим.

К снимку была приложена записка. «Это для твоего кабинета – гласила она. – Можешь повесить его на дальней стене. Вернее, я настаиваю, чтобы ты его там повесила. Как напоминание о том, как далеко ты зашла. Это тебе подарок за долгие годы службы и лояльность. Люблю, целую. Джимми Бой».

В этот момент ты понимаешь, что с Лаури что-то не так – куда хуже, чем ты предполагала. Что он сам довел себя до крайней степени грандиозного функционального расстройства, проверяя, как далеко сможет забраться, как долго система позволит ему испытывать себя на прочность. Похоже, что год от года он все больше упивался своими секретными операциями, но вовсе не потому, что они являлись секретными, а ради тех дразнящих моментов, когда вдруг или волею судьбы, или благодаря его действиям уголок завесы над этими тайнами почти приподнимался.

Но откуда взялась эта фотография?

– Подними все, что у нас есть по Джеки Северенс, – говоришь ты Грейс. – Все файлы, где хотя бы раз упоминается Джек Северенс. И сын – Джон Родригес. Копайте хоть целый год. Будем искать нечто, что может связывать Северенса – любого Северенса – с Лаури.

Ты нюхом чуешь, что здесь идет речь о некоем дьявольски опасном союзе, нечестивом сговоре, вероломном предательстве. О чем-то давно зарытом в землю, засыпанном камнями и залитом бетоном.

Между тем у тебя есть растение и разбитый мобильный телефон, одна из самых первых моделей. Это все, что ты принесла из путешествия – кроме разве что еще чувства одиночества, отдаления, отрезанности от коллег.

Теперь, сталкиваясь с Уитби где-нибудь в коридоре, ты порой встречаешься с ним взглядом и киваешь, чувствуя, что вы с ним разделяете некую тайну. Иногда ты вместо этого отворачиваешься и смотришь на потертый зеленый ковер, который змеится через все помещения. Что-то вежливо говоришь в кафетерии, на совещаниях пытаешься сосредоточиться на подготовке очередной, одиннадцатой экспедиции. Притворяешься, что все нормально. Сломался ли Уитби? Временами на губах его, как прежде, мелькает улыбка. Осанка по-прежнему уверенная, остроумие тоже проявляется, но ненадолго, а потом вдруг свет гаснет в глазах и сменяется тьмой. Может, что-то преследовало Уитби от прохода в Зону Икс? Или наблюдало за ним на всем пути? Нечто, с чем он сталкивался не однажды, но дважды, в туннеле, на маяке.

И тебе нечего сказать Уитби, кроме как «Прости», но ты не можешь сказать даже этого. Не можешь изменить то, что изменило его, разве что в собственной памяти, и даже там эти попытки затмевает быстро поднимающееся снизу нечто, напугавшее тебя до такой степени, что ты бросила Саула прямо там, на ступеньках в туннеле. Позже ты говорила себе, что Саул был ненастоящий, что он никак не мог быть реальным, что никого ты там не бросала. «Не забывай меня», – сказал он давным-давно, и ты никогда не забудешь, но теперь ты обязана оставить его в прошлом. Потому что ты не можешь быть уверена, учитывая наблюдения за топографической аномалией Зоны Икс, что он не был лишь плодом твоего воображения. Этот фантом. Галлюцинация, которую ты, сидя в баре у Чиппера или споря с Грейс о политике на крыше Южного предела, пытаешься осмыслить рационально и убедить себя, что это вовсе не галлюцинация.

Наверное, отчасти это произошло потому, что ты вернулась с растением. Временами, если всматриваться сверху в каждый темно-зеленый лист, казалось, что он образует нечто вроде развернутого веера, но если смотреть сбоку, этот эффект полностью пропадал. Если сфокусироваться на этом растении, может, удастся забыть о Лаури, хотя бы на время. Может, и воспоминания о Сауле перестанут тебя мучить. Может, еще можно что-то спасти из… ничего.

Это растение не погибнет.

Ни один паразит никогда не повредит это растение.

Растение не погибнет.

Экстремальные температуры на него не влияют. Заморозь его, и оно оттает. Сожги, и оно восстанет из пепла.

Растение не умрет.

Сколько ни пытайся, сколько экспериментов ни проводи на нем в стерильной, ослепительно белой среде лабораторий… растение отказывается умирать. Нет, ты не приказывала его уничтожить, просто в ходе отбора проб исследователи сообщают тебе, что… это растение просто отказывается умирать. Хоть режь его… можно изрубить хоть на полсотни крохотных кусочков, а потом поместить их в мерную чашку, да еще сдобрить ими бифштекс вместо приправы… ни один из этих жалких кусочков не погибнет. Теоретически оно будет расти внутри тебя и рано или поздно прорвется наружу в поисках солнечного света.