Живи и ошибайся 2 - Дмитрий Соловей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куроедов пошнырял по рядам, с кем-то поговорил и привел к нам на постоялый двор одного купца.
— Фёдор Егорович Шергин, — представил он незнакомца.
Мужчина имел типичную для купца внешность. Обязательная борода, сам плешивенький, уши немного оттопыренные и умный взгляд. Зачем Куроедов привёл конкретно этого купца, я и не понял. Торговал он мехами и чем-то ещё. Причём курсировал с обозом аж от самого Якутска до Петербурга. В этом плане человек, безусловно, интересный.
Лёшка первым делом спросил у Фёдора Егоровича про цены на овёс и, как ни странно, получил сразу ответ. Не просто так меня смутили эти «народные массы». Списал на ярмарки, а как оказалось, приезжих в Казани много по той причине, что все ждут старца Самарского!
— Е…ть, — тихо ругнулся дед, и я мысленно с ним согласился.
Шергин собирался дождаться старца, помолиться, послушать проповедь, получить благословение и после уже отправиться в дорогу. Куроедов рекомендовал нашему Петру Петровичу примкнуть к каравану этого купца где-нибудь в Оренбурге. По времени как раз успеет собраться, взять зимнюю одежду, охрану и двинуться с обозом на Урал.
Насчёт такой странной логистики я уточнил. Купец пояснил, что в Самаре остановится на несколько дней. Если договоримся о конкретной дате, то он может взять к себе в обоз две-три повозки, но не кареты уже в Оренбурге.
За чаем продолжили беседу и знакомство с купцом. Слушая его, я всё больше и больше удивлялся встрече с такой неординарной личностью.
— Фердинанд Пятрович, слышали ль такого? — шумно прихлёбывая чай, рассказывал купец. — Господин капитан второго ранга Врангель. Шёл он, значится, через Якутск на Аляску…
История купца оказалась необычайно интересной. Началось всё с того, что задумал он вырыть колодец для воды.
— У нас в Качуге, где я раньше жил, рыли колодцы глубиной до трёх сотен футов, — уточнил купец.
— Ничего себе! — не мог не восхититься колодцу глубиной почти в сто метров.
Однако то, что приемлемо для Иркутской области, где можно пройти мёрзлый слой почвы и добраться до воды, не сработало в Якутске. Про вечную мерзлоту купец был в курсе, потому поставил вначале сруб и решил колодец вырубать. Клиньями и кувалдами работники долбили и вынимали грунт на протяжении двух лет.
— Тридцать пять саженей прошли, а воды всё нет, — продолжал купец неспешное повествование. — Летом-то хорошо, спустишься вниз, в холодок, и отдыхаешь.
Не добравшись до воды, Шергин решил прекратить бесполезное дело, но тут как раз Врангель прибыл и заинтересовался. Он и посоветовал купцу копать, если не для воды, то для исследовательских целей. Руководитель Русско-Американской Компании Фёдор Шергин оказался человеком амбициозным и последовал совету, к тому же расходы по работе стараниями Врангеля обещала взять на себя РАК.
— А как работники дышали на глубине? — не мог не спросить я, зная о свойствах углекислого газа опускаться вниз.
Выбранное купцом решение в очередной раз подтвердило, что наши предки дураками не были. Зная прекрасно, что нужный для дыхания воздух не опустится в колодец летом, Шергин велел копать его зимой. Здесь сработали законы физики. В шахте оказалось теплее, чем снаружи. Зимой углекислый газ вытеснялся более холодным воздухом с поверхности.
Колодец продолжали рубить, а отчёты о ходе работ посылась в Петербург.
— Обо мне в газетах Европы писали, — прихвастнул купец, чем явно вызвал неподдельную зависть у Куроедова.
О нем в Европе не писали. Думаю, сосед в ближайшее время исправит это досадное недоразумение.
В общем, почти десять лет продолжалась работа. В 1837 году Шергин отправил в столицу отчёт о том, что глубина достигла 382 фута (116, 4 метра), а расходы по выемке грунта и укреплению стен составили 1362 рубля 50 копеек.
Собственно, возмущался купец тем, что деньги ему так и не компенсировали, а из РАКа уволили. Правда, он лично делал доклад в Петербургской академии наук. Был обласкан императором и получил от Николая I золотую медаль и перстень с бриллиантом.
При этой фразе глаза Куроедова покрылись мечтательной поволокой.
— Фёдор Егорович, так вечная мерзлота в районе Якутска глубиной до версты, — проявил Лёшка знание предмета, чем удивил купца. Тот начал выяснять, откуда такие сведения. Кто рыл раньше, кто замерял?
— Никто не рыл, — пошёл друг на попятную. — Это научные расчёты такие. Сочетание температур и почвы. Ксенофонт Данилович вам лучше меня расскажет про градусники.
Как оказалось, и здесь Шергин был подкован. Не зря же с докладом в столице выступал. Нас он просветил, что, оказывается, у вечной мерзлоты постоянная температура примерно четыре-восемь градусов ниже нуля. Безусловно, эти сведения нужные и познавательные для науки. К тому же Шергин замерял у себя на подворье температуру воздуха в течение нескольких лет. Этим он в очередной раз привлёк внимание Куроедова. Посыпались замечания и предложения. Сосед не был бы самим собой, если бы не всучил купцу наши ртутные термометры, точно измеряющие температуру тела.
Самым важным в этом знакомстве было то, что мы отправляли деда на Урал не просто с купцом, а с человеком, имеющим хорошую репутацию. К тому же он имел обширные знакомства и обещал поспособствовать размещению заказа. Заниматься этим в Казани Шергин не рекомендовал.
И если изготовление комплектующих для парового механизма мы оставили на потом, то знакомство с профессорами университета не стоило откладывать.
Звездой и самой известной личностью Императорского Казанского университета был Николай Иванович Лобачевский. К сожалению, я, кроме имени и того, что он математик, ничего не помнил. Алексей уверял, что у нас есть информация об этом человеке, но в поместье. Кто же знал, что нас занесёт в университет Казани?
Дед припомнил, что Лобачевский доказал какой-то там постулат Евклида, жаль, нам сейчас эта геометрия не пригодится. Мы же хотели связи с химиками наладить.
— Припрёмся в университет и скажем «здрасти», — предложил я простой путь.
— Выпускай Куроедова, — рекомендовал Лёшка. — Нам вообще-то нужен химик Зинин, а не Лобачевский.
Ксенофонт Данилович идею познакомиться с казанским химиком воспринял положительно и с самого утра ушёл на разведку. Появился ближе к обеду и принёс неутешительные новости. Николай Николаевич Зинин в октябре 1836 года защитил диссертацию, получил учёную степень магистра химии и весной этого же года убыл за границу, чтобы продолжить учёбу в Берлине. На данный момент он изучал химию у какого-то немца.
В самом Казанском университете с химией обстояло всё плохо. Раньше на врачебном отделении её преподавал некий Дунаев, но год назад был уволен. Зинин повышает квалификацию в Берлине,
