Милая, хорошая - Татьяна Тронина

Селетин появился через час, когда окончательно стемнело и кафе постепенно стало наполняться посетителями.

– Прости, раньше никак не получилось… – пробормотал он. – Поехали ко мне, а?

– Нет, – сказала Алена. – Я никуда не поеду, пока ты мне не объяснишь…

– Чего я должен тебе объяснить? – моментально раздражаясь, спросил он. – И вообще, какого черта тебя понесло к Ларисе Викторовне? Откуда ты узнала ее адрес?

– Она сама захотела со мной поговорить.

– А-а, интриги врагов… – с иронией протянул он. – Послушай, мы не должны им поддаваться!

– Рома, из-за чего Вика наложила на себя руки? – мрачно спросила Алена.

– Ну вот, снова-здорово… Я же тебе объяснял!

– Лариса Викторовна говорит, что последние годы ее дочь жила словно в аду. Ты действительно изменял Вике?

Селетин побагровел.

– Нет, я о других изменах… Конечно, за четырнадцать лет возможно всякое, но я говорю о тех случаях, когда… когда что-то серьезное! – торопливо пояснила Алена.

Селетин помолчал, глядя на нее с испепеляющей яростью.

– Я не обязан… я не обязан доказывать всем подряд, что я не верблюд, – наконец с трудом выдавил он.

– Я не «все подряд»!.. Лариса Викторовна рассказала о последнем разговоре с Викой. Вика обвиняла тебя в измене.

– Это ерунда… Она обвиняла! – с ядовитым сарказмом повторил он.

– Рома…

– Моя разлюбезная теща ничего не знала о нашей с Викой жизни! Навоображала себе бог знает чего…

– Рома, ты хочешь сказать, что Лариса Викторовна придумала все? Придумала этот последний разговор с Викой?

– Лариса Викторовна ничего не поняла! Она никогда и никого не была способна выслушать! Она слышала только то, что хотела слышать! – не выдержал, заорал он. За соседними столиками стали оглядываться. – Ладно, пошли отсюда…

Он бросил на стол тысячную купюру, схватил Алену за руку, чуть ли не силой стал натягивать на нее пальто.

– Это много, – сопротивляясь, упрямо сказала Алена. – Я здесь выпила всего одну чашку кофе…

– Ай, не будем мелочиться! – раздраженно отмахнулся он. – Пошли, пошли…

Сели в машину.

– Рома, ты матом ругаешься? – вдруг спросила Алена.

– В каком смысле? – недоумевающе спросил он. – На работе, что ли? Бывает! И даже часто… А почему ты спрашиваешь?

– Так… – пожала она плечами.

– Что, твое консерваторское образование не позволяет тебе общаться с человеком, который беседует с рабочими по матушке?.. А если они, эти рабочие, иногда, кроме этих слов…

– Перестань! – перебила Алена. – Меня не интересует, как ты со своими рабочими общаешься! Я просто так спросила!

– А что еще тебе Лариса Викторовна наговорила? Может быть, поведала, что я алкоголик, что я бил Вику, что не давал ей денег, не выпускал из дому, что я…

– Перестань!

– Алена, ты не должна была к ней ездить! – закричал Селетин. – Ты что, тоже мне не веришь? Действительно меня каким-то… Синей Бородой считаешь?..

Всю дорогу до Замоскворечья Роман пилил Алену за то, что она посмела отправиться к Ларисе Викторовне, не предупредив его.

– Ну здрасте! – в конце его монолога язвительно воскликнула Алена. – Я за каждый свой шаг должна отчитываться?.. Ты лучше сразу скажи, что мне можно делать, а что нельзя!

– Ты должна доверять мне, а не слушать всяких там…

В лифте они молчали, а потом, когда уже были в квартире, Алена заявила:

– Как тебе доверять, когда у твоей секретарши такой голосок?!

– Какой – такой? – опешил он, помогая ей раздеться.

– Медовый! Сахарный! Карамельный! Представляю, как должна выглядеть девушка с подобным голосом…

– Мы – солидная фирма! – возмутился Селетин. – Наши сотрудники должны соответствовать определенным стандартам, иначе никто не захочет иметь с нами дела… И, вообще, на будущее: Люся – замужем!

– Люся…

– Да, ее, к сожалению, зовут Люсей!!!

Алена стала вырывать у него из рук пальто.

– Ты чего? Куда?

– Я хочу уйти!

– Ну уж нет… Ты придираешься к голосу моей секретарши, а у самой – муж! Муж и жених, которых ты не стесняешься приглашать к себе в дом! Ты же запретила мне ревновать тебя к мужу, да?.. Так почему сама…

– Я с ним развожусь! – закричала Алена. – В начале следующей недели!

– Почему ты меня все время перебиваешь? – еще больше возмутился он. – Ты мне еще ни одной фразы не дала договорить! Я так обрадовался, когда увидел тебя сегодня, я даже решил – ты специально прибежала, чтобы сказать мне… – Он вдруг сбился и замолчал.

– Что сказать? Впрочем, не важно… – Алена села в кресло возле вешалки, потерла виски. – Рома, ты меня не любишь, я это знаю.

– Это ты меня не любишь! – тихо возразил он, садясь перед ней на корточки. Убрал прядь волос с ее лба. – Если бы любила, то не верила бы всем этим сплетням…

– Если бы ты меня любил, ты бы не разговаривал со мной в таком тоне, – мрачно парировала она, отведя его руку от своего лица. – Ты же меня ненавидишь! Ты смотрел на меня с ненавистью, ты кричал на меня…

– Это ты на меня кричала!

– Нет, ты! Все кафе на нас смотрело!

– Просто я к тебе неравнодушен, – нахмурившись, заявил он. – Я не могу сохранять спокойствие, когда ты обвиняешь меня в таких вещах! И вообще, глупо ревновать к сборной модели из целлулоида, силикона и акрила…

Он говорил о секретарше Люсе.

– При чем тут какой-то акрил?.. Рома!

– Что?

– Я не хочу с тобой ругаться.

– И я не хочу. – Он обнял ее, уткнулся лицом ей в живот, словно ребенок. – Давай мириться?

– Давай… – Она положила руки ему на голову. «Господи, сколько у него седых волос! Просто сердце разрывается, что он такой седой…»

– Ромуальд…

– Кто? – засмеялся он. – Как ты меня назвала?.. А ты… а ты тогда – Ёлка!

– Почему?

– Потому что – Елена. Елена, она же Ёлка, она же Ёлочка…

– Я не хочу быть Ёлкой! – засмеялась она. – Рома… Ты не обидишься, если я попрошу у тебя показать фотографии Вики? Мне хочется на нее посмотреть. Всего один раз. В последний раз!

– Зачем? – опять нахмурился он.

– Пожалуйста! – взмолилась она.

Селетин помолчал, а потом произнес с каким-то вызовом:

– У меня нет ее фотографий… Ни одной не осталось.

В один прекрасный день Серафима вздумала переклеить обои в своей квартире. Старые – с голубыми ирисами – казались ей ужасно пошлыми. И вообще, следовало хоть иногда делать в квартире ремонт…

Последнее время жажда деятельности буквально раздирала Серафиму – она мыла, чистила, гладила… Она даже рисование забросила на время. Благо после продажи последней картины («Утро над рекой») можно было на время не думать о деньгах. Покупатель попался на редкость сговорчивый, любитель пейзажей и утренней летней дымки. Видимо, зима ему уже успела изрядно надоесть…