Зверобои залива Мелвилла - Петер Фрейхен

Нырнув в воду, медведь становится опасным противником. Он, например, приближается под водой к тому месту, где на льду стоит охотник, когтями задних лап цепляется за льдину и вдруг вырастает перед человеком во весь рост — создается впечатление, что он стоит в воде. Тут же зверь наносит удар своей огромной передней лапой. Такой удар способен убить собаку наповал, а человека валит с ног.

На этот раз мы обнаружили медведя там, где поблизости не было крупных льдин, под которые он мог бы нырнуть, и эскимосы справились бы с ним своими гарпунами и копьями, не тратя даже заряда. За какие-нибудь полчаса мы нагнали зверя, и началась охота. Итукусук стоял наготове со своим гарпуном, а мы прекратили грести, чтобы не мешать ему наблюдать за зверем. Вдруг мы ощутили толчок огромной силы, и мне показалось, что лодка наша переворачивается, меня чуть не выбросило за борт. Оказалось, что медведь пошел сам в наступление и, вцепившись в борт, накренил лодку. Вода хлынула в лодку, но мне все же удалось свалиться на ее дно. Открыв глаза, я увидел, что медведь стоит над нами. Правда, Итукусук и Квангак, знавшие повадки медведей, не потеряли ни присутствия духа, ни равновесия — их гарпуны впились в зверя до того, как он успел уйти под воду.

В наступившем замешательстве никто не заметил, что произошло с Усукодарком. Бедняга так увлекся, что забыл о всякой осторожности. Его выбросило за борт и теперь он барахтался в воде невдалеке от лодки. Все остальные что-то громко кричали друг другу, но мне все же удалось сказать Меквусаку, что Усукодарк за бортом и теперь пытается обратить на себя внимание своими странными звуками. Плавать мальчик не умел — ни один эскимос не умеет плавать, — и мы подоспели ему на помощь в самый последний момент. Парень наглотался воды, но нам некогда было сейчас заниматься им. Мы бросили его на дно лодки и наблюдали за медведем и моим верным псом Эрсуликом, вцепившимся в голову своего кровного врага. Полуживого Усукодарка даже не повернули на живот, чтобы из него могла вытечь хотя бы часть воды.

Все наше внимание приковал медведь. Бедное животное отчаянно пыталось освободиться от гарпунов. Медведь изломал в щепки гарпунные древки, но этим только углубил и разодрал свои раны. Он настолько занялся собой, что совершенно забыл о нас; мы подгребли к нему, и я выстрелом в голову убил его наповал. Мы накинули ему на шею веревку и потащили к большой льдине, чтобы освежевать и разделать тушу.

Китобои гребли, а эскимосы занялись еле живым Усукодарком. Повернув его, они начали выкачивать из него воду, и вскоре он ожил. Как только Усукодарк понял, что медведь убит, к нему вернулись силы. С большой страстью он объяснял нам, что лишь благодаря ему обнаружили медведя, так как все остальные спали с открытыми глазами. Он бил себя в грудь, прикасался к глазам и гордо улыбался. С презрением юнец указывал на единственный глаз Меквусака, а меня дергал за бороду, как бы говоря этим, что я слишком стар и ни на что не гожусь при охоте на медведя. Настал его великий день, и никто не должен был думать о другом. Как только пантомима подходила к концу, она тут же начиналась сначала. Стоило кому-нибудь отвлечься, как Усукодарк напоминал о себе ударом в спину. Когда мы, наконец, приблизились к льдине и готовились вытащить на нее медведя, юноша успел уже всем изрядно надоесть.

В своем порыве заносчивости Усукодарк захотел первым высадиться на лед. Для этого он пробрался на нос лодки, но перестарался и прыгнул раньше времени. Ему не доставало нескольких дюймов, чтобы очутиться на льду, но именно эти дюймы и оказались решающими; он угодил прямо в воду и пошел под лед.

Мы все перепугались, но вдруг Итукусук увидел, как нога Усукодарка в камике отчаянно ударяет снизу по льду. Ясно, что мальчик всеми силами борется за свою жизнь, но не представляет себе, как выбраться. Я схватил левой рукой конец веревки и прыгнул в воду. Тут же я нырнул под лед и еще не успел сообразить, насколько близко находится Усукодарк, как он вцепился в меня со всей силой, словно огромный спрут обвил меня всеми своими десятью щупальцами. Юноша рвал на мне одежду, толкал ногами, наконец обхватил рукой мою шею и делал все, что в его силах, чтобы задушить меня.

Теперь и мне пришлось отчаянно бороться за свою жизнь. Веревку заклинило в трещине, и хотя мне казалось, что я не выдержу больше ни единой секунды, мне пришлось все же отталкиваться ногами, чтобы опуститься ниже и высвободить веревку, которой нас могли бы вытащить товарищи. К этому времени я совершенно забыл об Усукодарке, но он крепко держался за мою шею, пока меня не вытащили на поверхность, а затем и на лед.

Я пришел в себя довольно быстро, но Усукодарк, уже второй раз проделавший такое упражнение, долго не подавал признаков жизни. Мои друзья потрудились над ним как следует, делая искусственное дыхание, и некоторое время спустя он начал оживать. Те, кто в данный момент не занимались им, принялись за медведя. У эскимосов свои особые правила дележа добычи. В нашем положении не было оснований делить мясо, его имелось более чем достаточно для всех нас, но шкура представляла большую ценность.

Загнавший первый гарпун всегда получает самую лучшую часть: голову вместе с передними лапами. Ему же достается холка, откуда женщины берут мех на оторочку камиков. Квангак первый поразил медведя, так что эта часть досталась ему. Итукусуку отдали среднюю часть, которой бы хватило на штаны. Это тоже соответствовало правилам. Третья часть должна бы достаться мне, поскольку я выстрелом добил медведя, но у меня в Туле было достаточно шкур, и я решил отдать свою часть Усукодарку в компенсацию за его злоключения. Когда нам, наконец, удалось растолковать бедняге, что эта часть туши отводится ему на штаны, он чуть не спятил с ума от радости.

Такого счастья, чтобы на его долю досталась часть добычи, ему еще не выпадало. Он всегда мечтал лишь о еде и не знал, как сохранить тепло в тех отрепьях, которые носил. Теперь Усукодарк впервые в жизни вернется в стойбище как настоящий ловец с добычей, достаточной, чтобы сшить новые штаны. Когда до него дошло, что часть шкуры действительно принадлежит ему, он начал носиться вокруг медведя, смеяться и выкрикивать свои гортанные звуки. Ему во что бы то ни стало хотелось сделать и нас участниками своего триумфа.

Меквусак был единственным из всех, кто не только разделял радость Усукодарка, но и наблюдал за льдами, и теперь последовало предупреждение:

— Не исключено, Питa, что лодку затрет льдами. К сожалению, лед и погода не ждут, пока мы закончим свежевать медведя.

Старик был прав. По открытой воде мы плыли не более часа, взяв курс прямо на остров Тома; встречались лишь отдельные, небольшие льдины. Вдруг вода покрылась льдом, и произошло это тихо, без всякого шума, но с ошеломляющей быстротой. Не видно было даже ни одного протока во льдах. Если льды загородят выход из бухты, нам придется проторчать здесь много дней. Мы поторопились закончить разделку туши, выбросили все, в чем не было острой нужды, и сели в лодку. Теперь наш путь лежал на остров Бушнан, около которого все еще виднелась чистая вода. Парусом уже нельзя было пользоваться, а вскоре невозможно было даже грести. У нас не осталось выбора — пришлось вытащить лодку на лед.

* * *

Следующие три дня были сплошным кошмаром. Вначале никто из нас не проявлял особого беспокойства. Мы расположились лагерем на льдине и с радостью принялись есть свежую медвежатину, причем ели ее сырой, как это всегда делалось в Туле. Сырая медвежатина — изысканное блюдо, если есть ее не слишком часто. В этом году такое мясо мы вообще пробовали впервые. Попозже, в сентябре, оно нам уже надоедало. Именно в это время медведи уходят на берег, чтобы устроиться на зимнюю спячку. В Туле, там, где сейчас расположился целый американский город с авиабазой[40], медведей появлялось особенно много.

В те дни мы пребывали в счастливом неведении, что по меньшей мере половина белых медведей болеет трихинозом[41]. В наше время везде развешаны плакаты, предупреждающие, что собачье и медвежье мясо нельзя есть, основательно не проварив. Меня тогда спасла любовь к хорошо проваренному мясу, но все равно я съел не одну сотню килограммов сырой собачатины и медвежатины, и все же, насколько я знаю, оно мне не повредило. Вечером мы забрались в лодку и накрылись парусом; так провели ночь. Места хватило на всех, но приходилось лежать не ворочаясь. Усукодарк, который промок насквозь, лежал в самом низу лодки, между Пабло и Рокуэллом Симоном: там им было тепло.

Погода на следующий день стояла ясная и тихая, но не было никакого намека на то, что лед вскроется. Меня это беспокоило, поскольку я знал, что движение льда несет нас обратно к мысу Йорк. Если так будет продолжаться, я вернусь в Туле и откажусь от дальнейших попыток достичь острова Тома. В конечном счете наши друзья смогут подождать, когда установится санный путь. Ранней осенью мы сможем доставить их на санях до Упернавика. Это, правда, означало бы, что до следующей весны они не увидят ни одного китобойного судна или какого-нибудь другого корабля. Я решил поэтому подождать еще день-два перед тем, как окончательно отказаться от дальнейшей поездки. Пока не появится открытая вода, не имеет никакого смысла тащить нашу тяжелую лодку; поэтому следующий день мы провели в своем лагере.