Иллирия - Мария Соловьева

Я испытывала столь сильную усталость, что даже не смогла подняться сама из-за стола. Если в провинции на свадьбах невесте разрешалось даже танцевать с женихом, то у иллирийской знати танцы почитались развлечением греховным, и уже несколько лет те семьи, что ратовали за возвращение к истинной вере, отказывались проводить танцевальные вечера в своих домах. Разумеется, меньше всего на свете меня сейчас заботило то, как скучны стали свадебные торжества из-за подобного предубеждения, но ноги и руки мои сильно затекли, и я невольно сожалела, что не имела никакого повода их размять.

Дом быстро опустел, лишь слуги тихо и быстро сновали, унося блюда и столовые приборы. Что-то странное было в том, как быстро сменилась обстановка - казалось, гости сбежали, почуяв что-то недоброе. Господин Ремо провел меня в гостиную, поддерживая под локоть. Я шла осторожно, ступая точно по тонкому льду, ведь ноги мне почти не повиновались. За нами, отстав на пару шагов, следовал Орсо. Я не видела его вблизи с тех самых пор, как Ремо отхлестал сына плеткой, и лишь после ухода гостей мы оказались вновь лицом к лицу. В храме я была настолько растеряна и испугана, что мне и в голову не пришло высматривать его среди присутствующих. Когда наступило время пиршества, Орсо сидел по правую руку от Ремо, и я избегала смотреть в ту сторону, ведь своего пасынка я боялась еще больше, чем мужа. За весь день я не услышала от него ни слова, он даже не поздравил отца со свадьбой вопреки обычаям, требовавшим, чтобы все ближайшие родственники произнесли речь с кубком в руке.

...При свете свечей красивое лицо Орсо выглядело старше своих лет, светлые волосы казались почти седыми. Войдя в гостиную, я тут же невольно перевела взгляд на портрет первой госпожи Альмасио - светловолосой красавицы, единственным недостатком которой можно было счесть чуть удлиненные очертания носа, и подумала, что старший сын Ремо пошел в мать, любовь к которой пронес сквозь годы, прошедшие со времени ее смерти. Но если прежних жен своего отца он ненавидел за то, что они пытались занять место его матери, то я совершила в его глазах преступление куда более серьезное - отняла у него отца. Уж не знаю, о чем думал Ремо, когда избил его на моих глазах, но я была уверена, что этого унижения Орсо не простит мне никогда, ведь после случившегося он лишь уверился в том, что я управляю волей господина Альмасио.

Мне мало было известно об отношениях Ремо с сыном, но не столь сложными они являлись, чтобы ошибиться в их толковании. Орсо боготворил отца - волевого, сильного человека, и одним из проявлений этой силы считал жестокость к женщинам. Любая женщина, согласно представлениям Орсо, хотела опутать мужской разум сетями обмана и подчинить себе, чтобы использовать в собственных низких интересах. То, как Ремо обходился со своими женами, казалось его сыну признаком проницательности ума и силы духа, сочетание которых позволяло Ремо видеть женщин насквозь и не поддаваться их уловкам. Ну а мучения, которым подвергались несчастные, являлись, конечно же, справедливым наказанием за врожденную двуличность. То, что Орсо иногда принимал участие в диких развлечениях Ремо, было для него знаком того, что отец считает его почти равным себе, и уж точно ставит выше, чем своих женщин.

Ремо же, в свою очередь, не видел в пороках сына ничего такого, что мешало бы тому выполнять указания, что было в его глазах важнейшей характеристикой отношений отца и сына. Он не заметил, как в Орсо крепла ревность, подкрепленная неистовой болезненной любовью к умершей матери. Каждая жена господина Альмасио в глазах своего пасынка становилась соперницей, и лишь ее низведение до жалкого состояния успокаивало Орсо. Со мной же Ремо повел себя иначе, что не могло не вызвать тревогу у его сына. Ревность и ненависть разгорелись в нем столь сильно, что затмили любовь к отцу. Впервые господин Альмасио осознал, что Орсо способен ослушаться его, да еще и попытаться обмануть, но не нашел другого выхода, кроме как жестоко наказать его за это. "Вы совершили страшную ошибку, господин Ремо, - думала я, прислушиваясь к почти бесшумным шагам за своей спиной. - Наверное, вам так претила необходимость действовать во время своих интриг ласково и обходительно с прочими их участниками, что с сыном вы решили не церемониться, и прогадали. Он этого вам не забудет, ну а мне - и подавно".

Усталость притупила мою осторожность, и я совсем забыла о том, что мне следует скрывать пуще всего. Не дойдя до кресла всего пару шагов, я споткнулась и едва не упала. Ремо от неожиданности отпустил меня, но затем, помогая подняться, взял меня за обе руки, и вдруг выражение его лица переменилось. Глаза его сузились и посветлели от приступа ярости. Одним движением он сдернул с моей левой руки перчатку и, болезненно выкрутив мне кисть, внимательно осмотрел ладонь, испачканную побуревшей засохшей кровью.

- Что это, Годэ? - спросил он тихим свистящим, точно шипение змеи, голосом.

- Я случайно поранилась за столом, - ответила я, стараясь не отводить взгляда.

Воцарилось молчание, от которого у меня зазвенело в ушах. Ремо продолжал держать меня за руку, и я, несмотря на то, что это причиняло мне боль, не пыталась освободиться. Тишину нарушило негромкое хмыканье - то был Орсо, подошедший совсем близко.

- Я говорил вам, отец, что эта тварь вас предаст при первой же возможности. Вы совершенно зря сохранили ей жизнь, - сказал он. - Теперь вы не сомневаетесь в том, как следует поступить с ней?..

Ремо метнул на него бешеный взгляд, но промолчал. Лицо Орсо вспыхнуло, и он заговорил чуть торопливее, поддаваясь захлестывающим его эмоциям.

- Два предательства, отец! Неужели вы простите ей это? Я не верю своим глазам и ушам! Я не желаю верить в то, что вы снова поддаетесь ее черному колдовству. Как ты это делаешь, дьявольское отродье? - он обратился ко мне, уже не пытаясь скрывать свою ненависть. - Тебя мало просто убить - твое сердце нужно сжечь, ведь только так можно уничтожить ведьму! Отец, из-за нее вы отдалились от меня, подняли на меня руку, и что теперь? Она все так же предпочла вам грязного Викензо Брана, потому что подобное притягивается к подобному, и ее влечет только мерзость и скверна. Наверняка они вместе участвовали в бесовских шабашах! Я давно подозревал, что ублюдок занимается черной магией и поклоняется дьяволу, и именно это ночами происходит в стенах Мальтеранского дворца, навлекая проклятие на весь город...

- Ты предупредила Вико? - спросил Ремо у меня, точно не услышав пылкую речь своего сына.

Я упрямо молчала, глядя на него исподлобья.

- Зачем, зачем вы ее спрашиваете? - выкрикнул Орсо, всплеснув руками. - Она солжет! Она будет продолжать лгать, даже когда приставит кинжал к вашей шее. И будет лгать, если кинжал приставите к ее шее вы!.. Когда вы забросили все свои дела ради этой нелепой мести, то уже проиграли, именно на это она и рассчитывала! Во время, которое нужно все до остатка посвятить борьбе с Брана, вы устраиваете свадьбу и забываете о судьбе города ради нескольких минут торжества над ничтожным соперником... Избавьтесь от этой твари, отец, возвращайтесь к делам, и через несколько месяцев труп Викензо Брана будут глодать бродячие псы, а тиара увенчает мою голову. Это ли не достойная месть?..

- Ты предупредила Вико?! - впервые я увидела, как господин Альмасио теряет над собой контроль. Его голос походил на рычание, а глаза стали серебряными, как у его сына, но я все так же хранила молчание.

- Проклятая идиотка, что ты наделала? - вдруг произнес он почти обычным своим голосом и отпустил мою руку. - Убить тебя и в самом деле будет самым разумным решением.

Я бросила взгляд на Орсо, в чьих глазах вспыхнула радость, но не успела даже подумать, что мне пришел конец, как Ремо с усталым вздохом упал в кресло и запустил пальцы в свои волосы, точно мысли, которые роились в его голове, причиняли ему физическую боль.

- Орсо, - вдруг обратился он к сыну голосом, от которого лицо того окаменело. - Я услышал достаточно, чтобы понять: я поторопился, когда решил, что ты станешь понтификом Иллирии. Хорошо, что это произошло сегодня. Если сейчас ты позволяешь себе усомниться в моих указаниях и оспаривать мои решения, то что будет потом?.. Честолюбие затуманило мой рассудок, когда я решил, что дам своему сыну тиару, как это сделал Брана. Рагирро ошибся, и я чуть не повторил его ошибку. Его сын оказался малодушной бестолочью, мой же сын, напротив, храбр и целеустремлен настолько, что не ставит меня ни во что. Мне, как и старому Рагирро, опереться на понтифика не удастся. Это почти погубило Брана, погубит и Альмасио.

Орсо стоял, словно громом пораженный, и только побелевшие костяшки пальцев выдавали, с каким трудом ему удалось молча выслушать речь отца.

- Еще есть время, - задумчиво продолжал тот. - Понтификом станет более зрелый человек, умеющий выполнять приказы. Я поразмыслю, кто из верных нам кардиналов достоин этой чести. Возможно, через несколько лет, когда ты, Орсо, станешь осмотрительнее и мудрее, тиара увенчает твою голову, ведь я знаю, что нет души, более жаждущей ее, нежели твоя. Но ты слишком молод, слишком пылок, и отчасти моя вина в том, что тебе предназначалась слишком тяжелая ноша.