Дни Стужи (СИ) - Макаренков Максим "bort1412"

Совсем интересно.

Но все это было неважно, это не хотели уходить остатки старых, уже отживших мыслей, которым не место было перед лицом того, что надвигалось на город.

Не на город, сам себя поправил ведун, на весь наш мир. Который и так плывет в Мироздании, похожий не то на полусобранную головоломку, не то на сломанную детскую игрушку.

Колонна всадников в черном вышла из ворот, перешла по мосту и рассыпалась на тройки и пятерки. Только вокруг Сергия и Старшого остался круг охраны.

Стас, Иван и Ниула с Якутом пришпорили коней и вскоре углубились в переулки города.

Подходить к обозначенным в бумагах Зарецкого усадьбам решили малыми группами, тихо скапливаясь в переулках. Добирались кружными путями, те, кто прибывал первыми, должны были ждать и наблюдать. Вперед отправили несколько групп опытных разведчиков в сопровождении полицейских агентов, хорошо знавших местность.

Их задача — бесшумно снять наблюдателей, если будет такая возможность. Это, конечно, было рискованно, никто не знал, нет ли среди них слухачей, но выбирать особо не приходилось.

После жуткой ночи город затих.

На улицах только настороженные патрули городской полиции, да из некоторых подъездов выглядывают мужики, иные с крепкими палками, а другие и с чем посерьезней в руках. На Москве народ ушлый, быстро сговорились с соседями, берегут своё добро от лихих людей, которые всегда готовы поживиться на чужой беде и выползают на поверхность в смутные времена.

___***___

Погода была совершенно февральской. На небе ни облачка, солнце яркое, хоть и осталось ему на небе считанные минуты, а, смотри ж ты, светит так, что от снега прыгают в глаза острые золотые звёздочки.

А снег, снег январский, лёгкий, пушистый, еще не слежавшийся. И лучи еще не греют, лишь скользят по серым щитам глухих заборов, высверками уходят обратно в небо, отразившись от стёкол занавешенных кружевными занавесочками окон.

От этого под стенами домов залегли глубокие тени, и не видно, как шевелятся иногда белые сугробы.

Пластуны осторожно ползли по сугробам в белых накидках, замирали, едва только чувствовали на себе чьё-то внимание. В пластуны подбирали только тех, кто умел ч у я т ь, растил и развивал в себе это умение с малых лет.

Вязальщиков высадили за первой линией. Ближе им идти было незачем, только Иван пошел рядом со Стасом, не обращая внимания на предупреждения Старшого и Сергия.

За ними заскрипел снег — рядом шагали Ниула и Шаман.

— Ты мне, Якут, потом много и долго рассказывать будешь, — сказал Иван, и снова сосредоточился на Верхнем мире. Ох, не боги там сейчас обитали. Или ушли Старые, Старшие боги, устали измысливать Яви, в которых хотелось бы жить, бросили их, как бросают яркие стеклянные шарики дети, которых позвали домой мамы.

Вот только забытые шарики-блестяшки подобрал кто-то недобрый, кому хотелось зажать их все в горячем, мокром от жадного пота, кулаке и держать, держать, сжимая все крепче, пока не застонет, не заскрежещет, лопаясь, хрупкое стекло.

Надо было прикрыть пластунов.

Иван смотрел в е р х н и м взглядом и то, что видел, его еще больше настораживало. Было во всем, что окружало отмеченные Зарецким усадьбы, что-то неправильное.

Они подрагивали, чуть плыли, вокруг них собиралось мерзко-зеленоватое марево, сквозь которое проглядывали смутные очертания фигур-аур тех, кто притаился в постройках. И было очень спокойно и тихо, хотя, весь остальной город казался Ивану взбаламученным, взвихренным, по нему ползли, терзая души, чёрно-фиолетовые змеи страха. Ширилась воронка смерча, спускающегося к городу.

А здесь — недоброе неестественное спокойствие.

Их ждали, за ними следили, и тишина могла кончиться в любое мгновение.

Но пока собравшимся ведунам порубежников и полиции удавалось скрадывать своё присутствие, укрывать подбирающихся к своим жертвам пластунов.

Позади раздались приглушенные голоса, Иван, не ослабляя п р и с у т с т в и я в Верхнем мире, оглянулся.

К сидевшим в кругу, чуть покачивающимся ведунам кто-то подошел. Его пропустили. Человек сел рядом. Иван узнал знакомую фигуру: Володя Сибиряк! На щеке запеклась кровь, шуба обгорелая, вся в подпалинах, но — живой!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В общий незримый узор, который накинули на свою цель ведуны, вплелись новые нити — успокаивающие, наводящие морок, усыпляющие…

___***___

Стоявший в подъезде заброшенного дома человек не помнил своего имени. Он ждал. Смотрел из темноты на улицу: — ему сказали следить и, если кого увидит, кричать. И ртом кричать, и молча кричать. Внутри головы.

Хасан показал — как. Было больно, но зато он сразу понял, как это делать, и теперь не боялся, что не успеет.

Ему надо было просто стоять, спрятавшись, и смотреть в открытую дверь. Всё видно было.

Только никто там не шел и ничего не двигалось.

У человека текли от яркого солнца слёзы. И от того, что он почти не моргал. Кинжал ему дали, а больше не дали ничего, сказали, что этого и так хватит, надо только смотреть, как следует.

Он и смотрел.

Он даже не почувствовал, как темнота за ним сгустилась и поднялась. Закричать внутри, как учил Хасан, он тоже не успел. Пластун плавно опустил обмякшее тело на пол. Ослабил х в а т к у, которой держал-окутывал мертвеца изнутри. Словно кошка полузадушенную мышку. Ощущение было — словно лёгкий шорох пронесся по замёрзшему подъезду.

Вытер кинжал о грязный ватник убитого и выскользнул обратно сквозь давным-давно выбитое окно. Слившись со снегом, пополз к глухому забору на другой стороне переулка.

Из-за забора слышались обычные звуки хозяйственного — заднего — двора. Заквохтала курица, тявкнула собака, зашебуршала какая-то непонятная живность. Скрипнула дверь, что-то забулькало, потянуло сырым затхлым запахом очисток.

Теперь только лежать и ждать приказа.

___***___

Ворота надо было брать сразу со всех сторон, и к ним-то подобраться было сложнее всего. Это стало ясно, едва Сергий и Старшой глянули на план, где монах очертил границы участков, найденных Загорцевым.

Прикинув, где можно поставить наблюдателей, послали пластунов. Белые призраки исчезли в сверкающем снегу, вязальщики сели в круг и затеяли свою сеть-обманку, сплетая разумы, прикрывая пластунов от недобрых сил и чужих взглядов.

Они чувствовали, как бесшумно обрываются нити жизней там, куда ушли пластуны, ловили в свою сеть беззвучные крики, которыми пытались предупредить обитателей усадеб умирающие часовые.

Нервы у всех были на пределе, поэтому Стас даже почувствовал облегчение, услышав со стороны усадьбы короткий отчаянный крик.

В какой-то момент дела должны были пойти не по плану…

___***___

Пластуны успели подобраться ко всем воротам, но открыть их удалось только в трех усадьбах. Парни в белых балахонах сноровисто открыли скрипучие створки, и к ним бросились, прикрываясь легкими щитами, порубежники и полицейские.

Из дворов защелкали выстрелы винтовок, полетели тяжёлые арбалетные болты, но нападавшие действовали быстро, жёстко и уверенно. Застучали ответные выстрелы — стрелки давно уже заняли удобные позиции в окрестных домах и теперь быстро вычисляли, откуда стреляют по наступающим группам.

Зазвучал, загремел по одной из улиц гортанный призрачный голос и навстречу порубежникам полетел, вздымая снежную пыль растущий смерч джинна.

Врезался в передние ряды, корёжа, разрывая людей.

Снег забрызгало красным.

Джинн вздыбился над домами, навис над остатками отряда… Заревел, налился синим светом и пропал, схлопнувшись в точку.

Страшно крича, брёл по улице человек в разодранном полушубке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он мог только кричать. Глаза и уши исчезли, затянулись грубой, как у строго кабана, кожей. Человек косо разевал рот, и от этого кожа лопалась, по щекам, словно слёзы, текла желтоватая сукровица.

Оставшийся в живых десятник — молодой сероглазый мужик, всхлипнул, обнял умирающего, и вогнал ему в сердце нож.

Освободил.

Сразу прянул под защиту стены, машинально провел рукой по голове. Досадливо сморщился.