Суши для начинающих - Мэриан Кайз

Пробыв тогда в Керри две недели, они вернулись домой. Только что мама была молодой, красивой и счастливой – и вдруг замолкала, уходила в себя, перестала красить волосы… И плакала. Беспрерывно, беззвучно, лишь слезы текли по щекам.

– Что с тобой? – снова и снова спрашивал Майк. – Что случилось?

– Что с тобой, мамочка? – спрашивала маленькая Эшлин. – Что у тебя болит?

– У меня душа болит, – шептала мама помертвевшими губами.

Чужие несчастья Моника переживала, как свои, нервничала, плакала, плохо спала по ночам.

Пока мама плакала, папа улыбался за двоих. Работа у него была важная и серьезная. Так все говорили Эшлин: «У твоего папы важная и серьезная работа». Он был коммивояжером и свои поездки из Лимерика в Корк, из Кейвана в Донегал описывал, как путешествия Одиссея. Он был так занят, что часто не появлялся дома с понедельника до пятницы. Эшлин этим гордилась. Другие папы каждый день приходили домой в половине шестого, и это вызывало у Эшлин пренебрежительную усмешку – значит, их работа была неважной и несерьезной.

А потом наступали выходные, приезжал папа и улыбался, улыбался, улыбался…

– Что мы сегодня будем делать? – потирая руки, спрашивал он у всего семейства.

– Какая разница? – бормотала Моника. – Я умираю изнутри.

– Да ну, зачем бы тебе делать такие глупости? – шикал на нее папа.

И, оборачиваясь к Эшлин, снова сиял и сообщал ей, будто по секрету:

– Артистка твоя мама.

Мама всегда писала стихи. Что такое стихи, Эшлин знала. Красивые слова в рифму, о закатах и цветах. Теперь же мама писала стихи все чаще. Но когда по Клодиной подначке они залезли в мамину тетрадку со стихами, Эшлин была потрясена. Ей стало страшно, и только одно ее могло утешить – Клода еще не умела читать.

В новых маминых стихах не было рифм, и все строчки были разной длины, но встревожило Эшлин не это, а сами слова. Ни о каких цветах Моника Кеннеди больше не писала. Эшлин читала слова, но не понимала смысла:

Зашитая в молчание,Кровь моя черна.Я – разбитый бокал,Я – ржавое лезвие,Я – наказание и преступление.

Стряхнув с себя тягостные воспоминания, Эшлин обнаружила, что Дилан обеспокоенно смотрит на нее.

– Ты в порядке? – спросил он. Она утвердительно кивнула.

– Я вдруг испугался, не потерялась бы ты там.

– Нет, ничего, – принужденно улыбнувшись, заверила его Эшлин. – А Клода не начала писать стихи?

– Клода! Что ты, что ты, – рассмеялся Дилан, будто вдруг осознал, какие глупости взбрели ему в голову. – А что, если начнет, тогда надо беспокоиться?

– Во всяком случае, пока не начала, будь спокоен. Возможно, она просто устала, и ей нужно отдохнуть. Придумай что-нибудь. Развесели ее, поезжайте куда-нибудь вдвоем.

– Сейчас никак не могу взять отпуск, – поспешно сказал Дилан.

– Тогда закатите какой-нибудь сногсшибательный обед в ресторане.

– Клода волнуется из-за няни.

– А что с няней не так?

Дилан улыбнулся смущенно:

– Боится нарваться на извращенку. Или что няня будет бить детей. Честно говоря, я и сам иногда боюсь.

– Господи, делать вам нечего, выдумываете себе поводы для беспокойства. Найдите надежного человека. Чем, например, плоха твоя мама?

– Ой, нет! – покачал головой Дилан. – Это неудачная мысль.

Эшлин кивнула. Верно, не возразишь. Как только две миссис Келли – молодая и не очень – встречались с глазу на глаз, они тут же сцеплялись, не в силах прийти к единому мнению, как заботиться о Дилане и его детях.

– А маму Клоды совсем доконал артрит, – добавил Дилан. – И с детьми ей не справиться.

– Хочешь, я с ними посижу, – предложила Эшлин.

– Вечером в выходной? Это ты-то, молодая и свободная?

Поколебавшись, Эшлин сказала:

– Да. – И повторила запальчиво: – А что тут такого?

У Эшлин были свои причины для этого широкого жеста. Если она будет чем-то серьезно занята, шансы на то, что Маркус Валентайн позвонит, существенно возрастают.

– Вот спасибо, – воспрял Дилан. – Эшлин, ты просто чудо! Я закажу столик в хорошем ресторане на субботу вечером.

Напоследок Дилан, преисполненный благодарности, крепко сжал руку Эшлин.

– Эшлин, ты замечательная, – проникновенно сказал он.

23

А в десяти минутах ходьбы от Эшлин и Дилана Лиза ужинала в «Кларенс» с Джаспером Френчем, знаменитым шеф-поваром. Ресторан выбирал сам Джаспер – чтобы, ни в чем себе не отказывая, ругать кухню, которая и вполовину не сравнится с тем, что готовит он у себя, в своем великолепном заведении. Джаспер был недурен собой, мрачен, себя явно считал гением и ничего, кроме ревности, к собратьям по ремеслу не испытывал.

– Любители, – вещал он, размахивая шестым по счету бокалом вина, – любители и дилетанты, ничего больше. Марко Пьер Уайт – дилетант! Аласдэр Литтл – дилетант!

«Боже, какой зануда», – улыбаясь и кивая, думала Лиза. Хорошо, что трудные мужчины – ее конек.

– Потому-то, Джаспер, мы и выбрали вас. Вы будете частью успеха «Колин».

Что было не совсем так. Джаспера она выбрала, когда Конрад Галлахер, сославшись на занятость, отказался от предложения.

Пока Джаспер приканчивал вторую бутылку, Лиза соблазняла его перспективами сотрудничества. Ничего, по существу, не обещая, намекнула, что колонка в «Колин» легко может привести к авторской программе на «Канале 9», принадлежащем «Рэндолф медиа».

– Я займусь этим! – решился наконец Джаспер. – Пришлите мне контракт завтра утром!

– У меня он случайно с собой, – мягко сказала Лиза, куя железо, пока горячо.

Джаспер поставил подпись – и очень вовремя, потому что возник неловкий момент. Официант пришел забрать у Лизы тарелку, а там, как водится, был полный беспорядок, но почти ничего не съедено.

– Вам не понравилось? – осведомился официант.

– Что вы! Все было изумительно, только… – Лиза увидела, что Джаспер внимательно следит за нею, и быстро сменила резкий приговор на более нейтральный. – Было очень вкусно.

– Если вы ей принесли что-то столь же оскорбительное, как и мне, я не удивлен, что она не могла проглотить ни куска, – не выдержал Джаспер. – Блины с кровяным пудингом? Это даже не устарело. Это просто смешно!

– Весьма прискорбно слышать это, сэр, – скользнул глазами официант по пустой тарелке Джаспера. – Не будете ли вы любезны заказать десерт?

– Нет, не будем! – пылко воскликнул Джаспер, к огорчению Лизы, ибо эту неделю она сидела на пудинговой диете. В облегченном варианте, разумеется: свежие фрукты, шербеты, муссы. Уж добрых десять месяцев она не позволяла себе никаких иных лакомств.

Лиза заплатила по счету, и оба поднялись из-за стола – Джаспер менее уверенно, чем Лиза. У дверей обменялись рукопожатием, затем Джаспер спьяну попытался поцеловать Лизу, но она кокетливо уклонилась. Незачем, тем более контракт уже подписан.