«Если», 2007 № 04 - Журнал «Если»

Юрась сглотнул, дернув кадыком.

— Ага, мастер. Понял.

— Вот и чудесно. А теперь — ни слова. Начнете говорить, когда я подам знак. Нуте-с, приступим!

Малефик взял старосту за ауру, нащупывая пратеритные нити.

Прислушался.

«Бродяга!..»

Что ж, для начала — неплохо.

— Бродяга! Эй, бродяга!

Нихон обернулся.

— Ну бродяга же!

Мелкий, но бодрый дядя махал ему из-за плетня сразу обеими руками. Со стороны дядя напоминал ветряк. Таких Нихонова бабушка, светлая память старушке, звала «мужичок-свежачок». И утверждала, что они долго не портятся, потому что дальше некуда.

— Да иди ж сюда!

Нихон подошел. Огромный, в одежде, бурой от пыли, с длинными, крепко битыми сединой волосами, он меньше всего походил на мага. Даже на волхва-странника, гадающего встречным-поперечным на конском черепе — ну ни капельки! Скорее на бродягу, готового батрачить за хлеб и кров.

Ладони в мозолях. Ручищи-окорока. Плечи грузчика. Портовые амбалы завидовали, глядя на эти плечи. Низкий, хриплый голос — точь-в-точь мычание бугая. При способе накопления маны, который Нихон разработал сам, под свою ауральную фактуру, телесная сила была побочным эффектом — и маскировочным плащом.

А в глаза ему заглядывали редко.

Высоковато тянуться.

— Вот недотепа! Его в гости зовут, а он упирается! Другой бы за честь журавлем кланялся! Ноги мыл бы, воду пил…

— В гости? — не понял Нихон.

Свежачок подпрыгнул, раздраженный тупостью бродяги.

— Куда ж еще? Ты посуди, дуралей: стоит честный хозяин, глотку дерет, здоровье на тебя, оборванца, тратит… Ясен заусенец, гостя заворачивает! Пошли, задарма жрать станешь! Еще и налью…

Нихон не собирался задерживаться в поселке на ночь. Спать под ракитовым кустом, на воле, было для мага делом привычным. С другой стороны, мерных лиг за день отмахал — сосчитаешь, заново в пот бросит.

Отказывать гостеприимцам он не умел.

— Спасибо, хозяин. Храни тебя Вечный Странник!

— Это правильно, — согласился гостеприимец, выпячивая цыплячью грудь. — Это по-нашенски. Ты благодари меня, бродяга. Мне, значит, приятно. Ты чаще благодари, а? И с этим… как его… с уважением! Обожаю, когда мне спасибкают…

Нихон раскрыл рот, поскольку от лишнего «спасибо» язык не отвалится. Но свежачок вновь замахал руками, да чаще прежнего.

— Не здесь! В хату зайдем, там и благодарствуй! — Он моргнул и уточнил: — Нехай стервь моя ухом слышит…

В хате было чисто и скучно. Это Нихон чуял с детских лет: где скука поселилась. Можно прогнать злыдней. Можно отвадить лысого бедуля, если гаденыш угнездится под стрехой. Можно истребить жирующих в запечье лихачей-одноглазиков. Но суку-скуку — ее трехдневной гульбой не прогонишь, если хозяева вконец оскучились.

Тут Высокая Наука бессильна.

— Стервь! Мечи калачи!

Мужичок подбоченился, красуясь перед гостем.

— Вот! Как сказал, так и по-моему! Сказал, что первого встречного в дом пущу — пустил! Сказал, что будем в два горла твою стряпню жратеньки — небось не подавимся! А я бродягу еще и спать у нас уложу! Чтоб ты от злости чихала, клюква сушеная!

— Чтоб вас обоих с копну раздуло, проходимцы!

Кислей ходячей оскомины хозяйка встала у печи с ухватом наперевес. Была она тощей, в пару супругу, но ростом превосходила муженька на голову. Волчий оскал не красил хозяйку. Хотя и чувствовалось: скалить клыки ей не в новинку.

— Чтоб вам дня не дождаться! Садитесь, ироды! Ешьте мое, пейте, не впрок бы…

— Я пойду? — спросил Нихон.

— Пойдешь? — возмутился гостеприимец. — Я тебе пойду, детинушка! Поленом огрею, мало не покажется! Ты давай садись, жуй-глотай, зли эту клюкву…

Маг-великан топтался на пороге, медля идти за стол.

— Ты меня что, назло ей пригласил?

— А то! Иначе на кой ты мне надобен? Мы ее, стервь, достанем! Мы ей трухи в печенку натолкаем… Ты во сне храпишь? Не ври, храпишь, ишь каков вымахал! Ляжешь на полу, у печи. Она на печке спит, ты ей в оба уха храпи, бродяга! А я буду слушать да радоваться…

— Извини, хозяин. Не стану я у тебя ужинать.

— Сытый? Тогда выпьем! Чтоб она желчью изошла…

— И пить не стану.

— И спать?

— И спать. У вас корчма в поселке есть?

— Трактир у нас. Здоровущий!

— Вот в трактир и пойду.

— Обожди! Я с тобой! А ты, клюква, ежа тебе под подол — ты жди! Вернусь пьян-буян, драться полезу!

Судя по виду хозяйки, она только об этом и мечтала.

Вечерело. С ленцой брехали собаки. Кое-где мычали коровы, ожидая дойки. Двое людей шли по поселку: большой и маленький, бродяга и местный. Свернув за угол, встретили парней-драчунов. Воевали парни тупо и бестолково. Один размахивался, кряхтел, долго думал — и бил второго куда придется. Тот размазывал кровь по лицу, икал, если удар приходился поддых, и размахивался в свой черед.

За парнями наблюдала детвора.

— Из-за чего они? — Нихон указал на драчунов.

Свежачок пожал плечами.

— Эти? Отдыхают. Скоро за колья возьмутся.

— Без причины?

— Ну ты, брат, дербалызнутый! Кто ж с причиной морду бить лезет? С причиной хорошо дом подпалить! Или дохлого кобеля в колодец…

Они свернули за угол.

— Ряшка, душа моя! Дай чмокну…

— Наливай!

— Дурного не скажу! Но и доброго!.. Свиньей жил, свиньей дожил!..

— Ряшенька! Ну дай щипнуть…

— А хату кому?

— За хату деточки судиться хотят!

Из-за щелястого забора несся пьяный гогот. Визжала девка: ее тискали. Визг был скорее радостный, для приличия, чтоб соседи не ославили. Кто-то горланил песню о рыбаке и кривом удилище. Ему не в лад подпевали. Чавканье, бульканье, топот плясунов — гомон мутной волной растекался по улочке.

— Что там? Свадьба?

— Поминки. Хромого Тузла закопали, гори он синим пламенем. Теперь провожают…

— Хороший человек был?

— А тебе не один ляд? Пошли зайдем: нальют…

— Нет, я в трактир.

— Ну и я в трактир…

В трактире сидели те строгали, кто был побогаче. Дородный хозяин сновал меж столами, разнося пиво и мясо. Он внимательно следил за едоками: чтоб не сбежали, «забыв» о плате. В дверях скучал верзила с дубинкой на поясе. Охранник посторонился, впуская Нихона со спутником.

— Зачнешь, бузить, — предупредил верзила мелкого гостеприимца, — скулу набок сворочу. Я тя знаю, ты шиш бузинный. Заваришь кашу и сбежишь. Уразумел?

Мужичок плюнул ему под ноги и увернулся от подзатыльника.

— Вот так ушлый плут Требля, — толстяк за центральным столом возвысил голос, заканчивая какую-то историю, — объегорил глупого купца Цыбулю!