История Индий - Бартоломе Лас Касас

Глава 23

Теперь, когда мы сообщили все сведения, касающиеся размеров Кубы, ее местоположения и богатств, уместно и своевременно перейти к рассказу о людях, которых мы на этом острове застали. Исконными жителями Кубы были индейцы того же племени, что населяло острова Юкайос, люди простосердечнейшие, миролюбивые, кроткие, не знавшие одежды, помышлявшие не о том, чтобы делать кому-то зло, а, напротив, лишь о том, чтобы делать друг другу добро, как явствует из книги первой, где рассказано, как открыл земли этих индейцев первый Адмирал, который пробыл среди них немало времени. Видимо, лет за пятьдесят или около того, до нашего появления на Кубе, туда стали переселяться индейцы с острова Эспаньола, причем переселение это особенно усилилось после того, как они, исконные его обитатели, стали терпеть от испанцев гнет и мучения; перебравшись на Кубу, они поселились здесь то ли с согласия местных жителей — сибонеев, предпоследний слог долгий, как те себя называли, то ли против их воли, подчинив их, быть может, силою. Как бы то ни было, индейцы, которых мы застали на острове, были примерно такие же, как на острове Эспаньола, за исключением только этих самых сибонеев, отличавшихся большой кротостью и простосердечием. У них были свои цари и повелители, в селениях насчитывалось по 200–300 домов, и в каждом доме множество душ, согласно обычаю этого острова. Между собою все индейцы жили в мире; не припомню, чтобы довелось нам услышать или проведать о каких бы то ни было войнах между властителями. Пищи и всего необходимого для жизни имелось у них вволю, возделанных полей было множество, и все содержались в образцовом порядке, и потому припасами располагали они в избытке, о чем мы свидетельствуем как очевидцы, ибо припасы эти не раз спасали нас от голода. Равным образом я упоминал уже, что в сравнении с плясками и пением жителей Эспаньолы пляски и пение кубинских индейцев были куда искуснее, и приятнее, и благозвучнее по напевам. Что касается их веры, то они ее попросту не имели, потому что не было у них ни храмов, ни идолов, ни жертвоприношений, вообще ничего похожего на идолопоклонство; были у них только жрецы, колдуны либо врачеватели, о существовании которых на острове Эспаньола мы уже упоминали в нашей «Апологетической Истории» и которые, как верили индейцы, общались с демонами, и демоны открывали им свои намерения и отвечали на все вопросы. И чтобы сподобиться таких видений и общения с нечистой силой, готовились эти жрецы следующим образом: постились три-четыре месяца кряду, а то и дольше, и в рот ничего не брали, кроме сока каких-то трав, который поддерживал их ровно настолько, чтобы они не испустили дух и не скончались; после того, претерпев столь великие муки голода, они становились худыми до крайности и изможденными, и тут уж они могли удостоиться и сподобиться этих адских видений и общения с нечистой силой и узнать от нее, благоприятный будет год или нет, не нападут ли на племя болезни, много ли родится детей, выживут ли рожденные и прочие вещи; эти люди считались у индейцев прорицателями, ибо так повелось у всех народов на земле, которые не ведают истинного бога: у них всегда были волхвы, либо жрецы, мужчины и женщины, слывущие оракулами и пифиями, и они вступали в сговор с дьяволом, и дьявол либо вселялся в их тело, либо являлся им в том или ином обличье и отвечал на их вопросы, и они узнавали о грядущих событиях, известных демонам в силу самой их природы или по опыту, как например с какого дня пойдут дожди и тому подобное. И следует знать, что нечистая сила искони тщилась уловить в свои тенета именно язычников, и сделать их главными и непосредственными исполнителями своей воли и при их соучастии обманывать всех прочих; и слуг своих демоны избирали среди тех, кто, как было им ведомо, наиболее явно выказывал склонность к суевериям, и этих людей они всяческими путями соблазняли и переманивали на свою сторону, ибо господь отвратил от них взор свой в наказание за грехи; и затем по молчаливому уговору или по взаимному соглашению демоны заставляли их покориться и подчиниться своей воле, обязуясь, в свой черед, выполнять их желания; и так было во всех языческих племенах. Об этом мы весьма подробно рассказали в нашей «Апологетической Истории», и там мы поведали обо всех уловках, хитростях и коварных приемах, которые пускали в ход демоны, дабы забрать власть над родом людским. Так случилось и с индейцами Эспаньолы и Кубы, не ведающими благодати и света истинного вероучения, равно как и многие другие племена в этом мире; и волхвы их, которые назывались на том языке «бехике», средний слог долгий, сеяли в соплеменниках своими прорицаниями суеверие и идолопоклонство, следы и признаки которого мы в ту пору не заботились выискивать; такие жрецы были и на острове Эспаньоле, о чем поведали мы в вышеупомянутой книге. Эти самые жрецы, или врачеватели, бехике по-индейски, исцеляли дуновением и другими действиями, бормоча сквозь зубы какие-то слова. Испанцы, чуть что, начинают кричать обо всех этих суевериях и об общении индейцев с дьяволом, дабы очернить их, воображая, что суеверие этих людей дает христианам больше права их грабить, угнетать и убивать; и это происходит от великого невежества наших людей, ибо они не знают о слепоте, и заблуждениях, и суевериях, и идолопоклонстве древнего язычества, которого не миновала и Испания; и это невежество у испанцев неизменно усугублялось и усугубляется бесчестным намерением оправдать свои жестокие дела, как будто делам этим можно найти оправдание; а испанцам следовало бы знать и помнить, что всюду, где не слышится слово божие и молчит истинная вера, люди, будь они хоть самые разумные, и просвещенные, и даже христиане, забывают свой долг и развращаются; и опыт показывает, что там, где часто звучат проповеди, люди обычно отличаются добрыми нравами, воздержанностью и добродетельной жизнью, и чем больше проповедей, тем лучше; напротив, там, где проповедь слова божия звучит редко, а то и вовсе никогда, люди отличаются по большей части распущенностью, разнузданностью и испорченностью нравов и мало-помалу становятся равнодушны ко всему духовному, как звери и бесчувственные скоты; и потому господь, вознамерившись лишить какое-то племя своей благости, оставляет его без слова своего и учения, и это — одна из величайших кар господних и один из бичей его, и господь грозит устами пророков своих: Mittam famem in terram, non famem panis, sed audiendi verbum Dei[72] и т. д. А потому тут нечему дивиться, и нечего гнушаться этими людьми, ибо во всех краях, не осененных благодатью и светом истинной веры, поддаются люди грехам и порокам, и в этом нет ничего диковинного, а скорее стоит подивиться, когда мы не находим у язычников ни грехов, ни изъянов.

Жители Кубы знали, что небо и все сущее было некогда создано, и создали все, по их словам, три божества; одно божество явилось с одной стороны, другое — с другой, и прочие бредни; я говорил им, что на самом деле то был истинный бог в трех лицах и т. д. Они хорошо знали о потопе, когда весь мир был залит водой. Старики старше семидесяти лет рассказывали, как один человек, проведав, что не миновать потопа, соорудил большой корабль и укрылся на нем вместе со всем семейством и множеством животных; и он послал за вестями ворона, но ворон не вернулся, прельстившись на падаль; и тогда он послал голубку, и та вернулась с пением и принесла веточку, на которой был лист вроде масличного, но не масличный. Затем этот человек сошел с корабля и сделал вино из дикого винограда, растущего на Кубе, выпил его и опьянел; а у него было два сына, и один рассмеялся и сказал другому: «Давай побьем его», но брат разбранил его и защитил отца; когда же отец проспался и узнал о бесстыдном намерении сына, он проклял его, а другого сына благословил, и плохой сын стал родоначальником индейцев этих земель, почему и нет у них ни плащей, ни камзолов, а от сына, который чтил отца, пошли испанцы, и потому у них есть одежда и лошади. Об этом рассказал одному испанцу по имени Габриэль Кабрера старик-индеец, которому перевалило за семьдесят; Кабрера однажды стал бранить его и обозвал собакой, и старик сказал в ответ: «Почему ты бранишь меня и обзываешь собакой? Разве все мы не братья? Разве не происходите вы от одного из сыновей человека, который соорудил большой корабль, а мы — от другого его сына?». И потом этот индеец повторил свои слова перед многими другими испанцами, когда Кабрера, его хозяин, попросил его об этом, а мне это рассказал сам Кабрера много лет спустя; он был разумным и честным человеком.

Что касается законов и обычаев кубинских индейцев, то законы и обычаи эти держались здесь недолго по той же причине, что и на Эспаньоле, и никто о них ничего не узнал, ни мы, пришедшие на Кубу первыми, ни те испанцы, которые позже опустошили этот остров. Единственно, о чем мы можем судить с наибольшей достоверностью, это о том, что их цари и повелители правили без свода законов, manu regia[73], подобно тому как римляне в древнейшую пору повиновались не законам, а разумению и воле царя; и индейцы на этом острове тоже, должно быть, управлялись своими царьками, и те правили ими, как велит миролюбие и справедливость, ибо мы застали в их селениях покой и порядок. А когда жители какого-то царства, города или селения живут в мире, довольствуясь собственным достоянием, это ясно и непреложно свидетельствует о том, что в этом царстве, городе или селении существует и соблюдается правосудие, либо люди эти добродетельны по самой своей сути; ведь, как говорит философ{46}, а также св. Августин в «De Civitate Dei»[74] книга II, глава 21, без правосудия люди не могут держаться вместе и прожить долго даже в одном доме. И так как мы видели, что обитатели Эспаньолы, и Кубы, и всех этих Индий живут в селах и больших поселениях вроде городов, мы можем, даже не зная о них ничего, кроме этого, с полным правом заключить, что либо властители их правили ими по справедливости, либо сами они в силу естественной своей природы жили, не обижая и не притесняя ближних. Как мы рассказали в нашей «Апологетической Истории», жители этих четырех островов — Эспаньолы, Кубы, Сан Хуан и Ямайки, а также островов Лукайос не ели человеческого мяса и не знали, что такое противоестественный грех, и воровство, и другие дурные обычаи; в первом до сей поры никто не усомнился; что касается второго, то ни один человек из тех, кто знал этих индейцев и общался с ними, не обвинял их в подобном грехе; и только Овьедо, который осмелился писать о том, чего не знал и не ведал, и о людях, которых отроду не видывал, ложно приписал им этот гнусный порок, сказав, что все они — содомиты, и сделал это с такой легкостью и решительностью, будто сообщал, что цветом кожи эти люди немного темнее и смуглее испанцев. То, что я говорю здесь, — правда, ибо я прожил на этом острове долгие годы, видел его обитателей и знал их, и был знаком с испанцами, как со священнослужителями, так и с мирянами, которые приехали сюда первыми с первым Адмиралом, да и сам отец мой в ту пору прибыл сюда с ним; и никогда ни разу я не слышал, чтобы кто-то обвинил или заподозрил индейцев в таком пороке, так же как не обвиняли и не подозревали в нем наших испанцев; наоборот, я не раз слышал от самих испанцев, которые угнетали индейцев и в конце концов уничтожали их: «О, какие праведники вышли бы из Этих людей, будь они христианами!», ибо наши знали, как добры индейцы от природы и насколько чужды им пороки; и позже я нарочно стал обращать на это внимание и расспрашивал всех, кто мог знать что-то или заподозрить, и мне неизменно отвечали, что ничего подобного и в помине не было. Среди тех, кого я расспрашивал, была одна старуха-индианка из рода касиков и вождей, которая в свое время вышла замуж за одного из первых на этом острове испанцев; во время исповеди мне пришло в голову спросить ее, водился ли за мужчинами острова такой порок и позорный грех до прихода сюда испанцев, и она отвечала: «Падре, ничего подобного не было и быть не могло, не то мы, женщины, разорвали бы мужчин в клочья, и ни один не уцелел бы». Когда мы вступили на Кубу, нам попался только один индеец в женском одеянии, которое называется нагуас и прикрывает тело от пояса до колен, и потому мы заподозрили, что дело нечисто, но точно ничего не узнали, и, может статься, этот человек (и подобные ему, если таковые имелись) по какой-то причине занимался женской работой и потому носил эту одежду, а вовсе не с порочной целью; Гален и Гиппократ рассказывают, что некоторые скифы заболевают особой болезнью, вызванной тем, что они много времени проводят в седле; чтобы излечиться, они делают себе кровопускание из неких вен, в конце концов теряют мужскую силу и, зная за собой этот изъян, меняют платье на женское не с какой-то позорной целью, а потому что начинают заниматься женскими делами, и ремеслами, и работой; то же самое могло случиться на Кубе или в других местах этих Индий, где встречались мужчины в женском одеянии; могли быть на то и другие причины, связанные с обрядами и обычаями индейцев, а отнюдь не какие-то постыдные побуждения. И у Овьедо хватает духу утверждать, что все индейцы с Кубы и с Эспаньолы — содомиты! Думается мне, что где бы ни пребывал ныне Овьедо, не миновать ему расплаты за этот вымысел, и дай боже, чтобы постиг он, за что именно расплачивается; поистине, облыжные возвел он поклепы на жителей этих островов и многих других мест в Индиях, обвинив их в чудовищных грехах и в скотоподобии; ведь стоит ему коснуться в своем повествовании индейцев, он слова сказать не может, не изрыгая хулы, и его поклепы облетели почти весь мир, ибо немало времени прошло с тех пор, как Овьедо дерзнул напечатать свою лживую историю, и мир принял ее на веру, которой не заслуживает писавший, потому что все, сказанное им об индейцах, — по большей части неправда и вымысел; но мир готов чтить любые бредни, какие только сходят с печатного станка, лишь бы там было что-нибудь новенькое и занятное, либо такое, что льстит обычной в миру склонности к стяжательству; к тому же издревле повелось, что всему плохому верят скорее, чем хорошему. Вот если бы на заглавном листе истории Овьедо стояло, что составитель ее — конкистадор и лютый враг индейцев, убивавший их и губивший в рудниках, о чем будет сказано ниже и в чем сам он сознается, то по крайней мере среди людей вдумчивых, и разумных, и добрых христиан его история не пользовалась бы уважением и не внушила бы веры.