Синьора да Винчи - Робин Максвелл

Сандро, обернувшись к нам, просиял и осторожно снял с рамы покров. Едва он отступил в сторону, мы все разинули рты от изумления, не в силах издать ни звука и упиваясь несказанной красотой.

— Я назвал ее «Рождение Венеры», — пояснил Боттичелли.

Картина завораживала с первого взгляда. От нее веяло откровенным язычеством и неприкрытым эротизмом. Она была живым свидетельством гениальности своего создателя.

На кромке воды и земли обнаженная красавица величаво выходила из половинки раковины, легкой ногой ступая на плодородный берег, а за ней простиралась безмятежная морская гладь. Черты ее лица были утонченны и гармоничны, словно замысел Творца. Светлая, чуть розоватая, нежнейшая кожа казалась прозрачной, как и все тело. Восхитительны были и волосы девушки — огненно-золотистые, густые, длинные, они слегка развевались, ниспадая до самых бедер, где, присобрав их ручкой, Венера целомудренно прикрывала свой срам.

Ее образ настолько поглотил мое воображение, что лишь благодаря развеянным ветерком летучим локонам я обратила внимание на прочих персонажей картины.

Вверху слева реяли, обнявшись, два крылатых божества — он и она, — надувая щеки, они обвевали бризом богиню любви. Справа от Венеры художник воплотил еще один женский образ — возможно, богиню весны. Наряженная в прелестное цветастое платье, она держала наготове расшитую букетиками накидку, вероятно понуждая новорожденную богиню поскорее прикрыть ею наготу.

Впрочем, мне трудно было надолго отвлечься от самой Венеры. Она была стройна, а одна грудь, не прикрытая правой ладонью, была невелика, зато живот и бедра чудесно круглились. Только левая рука привносила странное несоответствие в пропорции тела — непомерно длинная, она будто бы отделялась от плеча. Однако общее впечатление от Венериной телесной красоты и невыразимой кротости ее лица невозможно было ничем испортить.

Думаю, Боттичелли и сам не ожидал от зрителей такой глубины потрясения и восхищения.

— Видишь, Марсилио? — наконец прервал он молчание, обратившись к Фичино. — Я придумал, как в образе отразить идею. Зеленые тона у меня здесь означают Юпитера, голубые — Венеру, а золотые — Солнце. Правда же, лучше нет талисмана для привлечения энергии планеты Венеры, всех животворных небесных сил, чтобы сохранить их отголосок… их послевкусие… квинтэссенцию божественного образа любви?

Глаза впечатлительного Сандро слегка увлажнились, одну руку он прижимал к сердцу. Наставник же братьев Медичи не проронил ни звука. Он шевелил губами, бормоча что-то бессвязное, словно все еще не мог облечь мысли в слова.

— Милый мой мальчик, — подала голос Лукреция, — ты не просто написал на холсте магический талисман. Ты создал шедевр на все времена.

— Держу пари, что женщины прекраснее этой еще никто не рисовал, — заявил Лоренцо, — за всю историю мира.

— Какие же нужны заклинания, чтобы оживить ее? — зачарованно прошептал Джулиано. — Я не прочь с ней возлечь, прямо тут.

Все засмеялись, и волшебство будто бы рассеялось… но краем глаза я успела заметить, как странно смотрит на меня Лоренцо. Сам он вряд ли понял, насколько я наблюдательна.

— Подойди, Сандро, — суровым, веским голосом велел Пьеро своему воспитаннику, которого вместе с отцом растил с детских лет.

Боттичелли приблизился и преклонил колени перед главой клана Медичи, щекой прижавшись к его вспухшему колену.

— Это все твое влияние, Марсилио, я же вижу… — глядя на Фичино, произнес патриарх. — Сам сегодня слышал… твои поучения о духах, об оккультных силах, о магах, ведающих, как приручить влияние звезд…

Все примолкли, боясь даже шелохнуться. Пьеро бросил взгляд на полотно и снова заговорил, запинаясь от волнения:

— Глядя на эту картину… мне хочется жить еще и еще.

У Лукреции вырвалось невольное рыдание, и она стиснула руку мужа. Остальные воскликнули с облегчением и принялись поздравлять автора. Сам Сандро покрывал руки Пьеро поцелуями признательности. Понемногу все повставали с мест и столпились у картины, чтобы налюбоваться ею вблизи. Клариче тихонько квохтала на ухо свекрови о том, что неприлично Венере вылупляться из раковины совершенно неодетой. До моих ушей донесся разговор Фичино с братьями Медичи.

— Я всегда вам твердил, — убеждал Марсилио, — что образы способны заменять лечение.

— Порой не хуже, чем лекарства, — поддержал его Лоренцо.

— Несомненно, — охотно согласился с ним наставник и едва слышно повторил:

— Несомненно.

ГЛАВА 11

— Дядюшка Катон!

Я не успела обернуться, а мой сын уже переступил порог аптеки и теперь стоял на том самом месте, где несколько недель назад меня застиг врасплох наследник Медичи. Когда вошел Леонардо, колокольчик, который мы вешали вместе с Лоренцо, конечно же, зазвенел, но я была так поглощена наставлениями своим новым заказчикам, Бенито и его бабушке, синьоре Анне Россо, что ничего не услышала.

Очевидно, на моем лице разом отразились и изумление, и безмерная радость, потому что Анна с готовностью обернулась, желая поглядеть на моего «племянника», я же уповала на то, что они не заметили моего смущения: я еще не совсем отвыкла от обращения «мамочка».

— Леонардо! — весело поприветствовала я сына низким сипловатым голосом, успевшим войти у меня в привычку.

Моя лавка мгновенно начала процветать благодаря не только отсутствию поблизости других знахарей, но и славословиям в адрес моих дарований, которые щедро рассыпал направо и налево юный друг Бенито. Стоило мне открыть двери для посетителей, даже не дожидаясь вывески, как в аптеку потянулись пациенты с самыми разнообразными недомоганиями: от бородавок и прочих инфекций до лихорадки и женских дисфункций. Большинство моей клиентуры составляли женщины, по секрету признававшиеся, что никогда еще им не приходилось с такой доверительностью обсуждать свои «интимные дела» с мужчиной. Вскоре ко мне в лавку стали заглядывать дамы и девицы из отдаленных флорентийских кварталов, приходили даже из-за реки Арно.

Торговля и консультирование клиентов очень поспособствовали развитию моей новой личности и голоса. Однако — хотя я не говорила об этом своим соседям и покупателям — дружба с Лоренцо и сближение с его семейством более всего прочего укрепило мою уверенность в себе и в моем нынешнем образе жизни. Лекарство, отосланное мною Пьеро де Медичи, конечно, не излечило его от подагры, зато благотворно подействовало на худшие проявления этой болезни, и признательность Лукреции не знала границ. После этого она буквально засыпала меня заказами на каждодневные лечебные и косметические снадобья, а порой и на красители для Сандро Боттичелли. Мне боязно было даже помыслить, что матриарх рода Медичи постепенно становилась моей покровительницей.