Исчезнувший клад - Наталья Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуй, хозяюшка, и бабоньки — вежливо поздоровалась Серафима.
— И тебе доброго здоровья, — ответила та за всех.
— Мне бы с Прокофием переговорить надо. Дома он?
— Да он как вчера с утра на прииск ушел, так до сих пор и не ворочался.
— И ночью дома не ночевал? — спросила Серафима.
— Нет, сегодня к вечеру жду. Если он нужен тебе, приходи вечером.
— Хорошо, зайду потом.
С этими словами Серафима вышла за ворота.
Глава 10
Выйдя из дома Прокофия и его жены, Серафима медленно побрела вдоль улицы. Ей навстречу попадались знакомые, дальние сродственники, некоторые здоровались с ней, кто-то просто проходил мимо нее, кивнув головой, но Серафима почти не замечала их, настолько глубоко она была погружена в свои мысли.
«Может, я зря переполошилась? Что это мне в голову вдруг втемяшилось? И сразу на него думать стало? Если он вчера весь день на прииске провел… Оттуда не больно-то по лесам побегаешь».
Она шла по улице и ничего не видела вокруг.
«Дуню-то жалко, конечно, совсем молодая еще. Неужели и у нас в уезде лихие люди завелись? — перескочили ее мысли на другое. — Последний раз тут разбойники шарили лет двадцать назад. И Тимошу жалко, не мог он. Наверно, просто рядом оказался. Что с него возьмешь, божий человек».
Тимоша был известный в поселке человек, старые люди называли его «наш блаженный», а молодежь по-простому — «городской сумасшедший». Появился он в поселке очень давно, лет двадцать назад, просто однажды пришел и сел на ступеньки церкви. На все вопросы отвечал, что зовут его Тимоша, а откуда он пришел, и сам не помнит. Урядник в поселке тогда еще был старый Фрол Егорович, он пытался выяснить в силу служебного рвения, кто Тимоша такой, да откуда он, но ни до чего не смог докопаться.
Так и прижился в поселке Тимоша. Был он тихий, неразговорчивый. Зимой жил при церкви, батюшка по доброте душевной его привечал, да и сердобольные жители приносили ему иногда кое-что из одежды и еды. А весной и летом Тимоша любил уходить в леса, иногда в поселке его по нескольку недель кряду не видели.
«Надо пойти со Степаном Григорьевичем поговорить, — продолжала раздумывать Серафима. — Он мне все расскажет».
Степан Григорьевич был урядником в поселке. Его назначили сюда года два назад, когда Фрол Егорович выслужил свой срок. Новый урядник был помоложе, и, как он сам про себя говорил, «человек прогрессивных взглядов». Поначалу он свысока поглядывал на местную знахарку, говорил, что все эти «бабкины рецепты и наговоры» должны вызывать смех у современных людей. Во всеуслышание он объявил, что сейчас медицина шагнула так далеко вперед, что все эти «бабушкины сказки» надо оставить в прошлом.
А буквально год назад настигла Степана Григорьевича беда, и именно по части здоровья. У него разыгралась страшная мигрень. Головные боли у него и до этого бывали, но сначала сами проходили, потом, когда они сильнее стали, Степан Григорьевич перешел на новомодные микстуры и порошки, однако, через пару месяцев и они перестали помогать. Весной голова стала болеть немилосердно, и вконец отчаявшись, урядник пришел на поклон к местной знахарке Серафиме.
Той потребовался стакан чистой воды, настой из нескольких трав, известных только ей, и несколько приходов к ней, чтобы навсегда избавить Степана Григорьевича от его болячки. Голова у него еще время от времени побаливала, но Серафима оставила ему травяной состав и объяснила, как его заваривать и когда пить.
С той поры Степан Григорьевич проникся к Серафиме огромным доверием, звал ее только по имени-отчеству, и постоянно повторял, что в случае чего, поможет ей всем, чем сможет.
Полицейский участок находился рядом с местным рынком, он занимал просторный одноэтажный дом, очень давно здесь располагалась конюшня, потом здание перестроили. В этом же здании была и так называемая арестантская, где сейчас томился бедный Тимоша.
Поселок был небольшой, и, хоть кругом были прииски и заводы, в самом поселке у урядника было немного обязанностей. Если на заводах случались среди рабочих какие-то волнения или драки, и приходилось брать смутьянов под стражу, в поселке их не оставляли, а отправляли в уездный город. Под арест иногда Степан Григорьевич садил разбуянившихся мужиков после сильных возлияний, но это был редкий случай, и в основном арестантская пустовала.
Когда Серафима Митрофановна зашла в кабинет к уряднику, Степан Григорьевич оказался на месте. Это был невысокого роста мужчина, средних лет и слегка располневший. Его полнота еще не бросалась в глаза, но чувствовалось, что через несколько лет он примет совсем другие габариты, если не изменит свой образ жизни. Кабинет полицейского отличался простотой: массивный деревянный прямоугольный стол, обитый зеленым сукном, стулья вокруг него, несколько шкафов, забитых бумагами, и лавка около стены.
Степан Григорьевич сначала хмуро воззрился из-за стола на вошедшую женщину, но, узнав Серафиму, улыбнулся и приветливо заговорил:
— А, Серафима Митрофановна, входите-входите! Очень рад видеть. Проходите, присаживайтесь, не стесняйтесь.
— Доброго вас дня, Степан Григорьевич, — поздоровалась Серафима и осторожно присела на стул. В присутственных и официальных местах она испытывала необъяснимую робость.
— С чем пожаловала? — спросил хозяин кабинета. — Так просто или по делу зашла?
— По делу, Степан Григорьевич, — кивнула Серафима.
— Слушаю, — перешел на деловой тон урядник.
— Я насчет Евдокии, которую нашли в лесу, — сбивчиво начала посетительница. — Неужели и правда, Тимоша наш убивцем оказался?
— Да, — заметно погрустнел Степан Григорьевич. — Жалко девку. Мы-то на место уже в сумерках приехали, осмотрели там все, как могли. Евдокию закололи ножом, одна рана всего у нее на теле и была. Нож прямо в сердце попал, она сразу умерла, не мучилась совсем.
— Ножом закололи? — побелевшими губами спросила Серафима Митрофановна. — А нож нашли? И почему Тимошу арестовали?
— Когда мы подъехали, этот Тимоша рядом с телом сидел, и руки у него в крови были. А ножа у него не было, это да. Ну, может, он потерял его, или отбросил от себя, испугался, что человека убил, — предположил урядник.
— Он же у нас в поселке больше двадцати лет уже живет, — всплеснула руками Серафима. — И никто никогда не жаловался на него. Да он таракана не задавит, пожалеет. И что он сам говорит?
— Говорить-то он ничего не говорит, только кивает и плачет, а руки-то у него в крови были, — значительно сказал Степан Григорьевич. — Отправлю его в уездный город, пусть там с ним разбираются.
— Так он здесь, у вас? Я
