Фантастика 2008 - Серей Палий

— Настя, я пришел за тобой! — тихо сказал Сергей. — Пойдем домой!

— Она не может пойти с тобой, — услышал он голос Муфлона.

— Почему?

— Мы пленники этого города.

— Неужели отсюда нет выхода?

— Выход есть, но уйти отсюда можешь только ты. Знаешь городские ворота?

Сергей молча кивнул.

— Это портал в твой мир. На закате они закроются, если ты не успеешь, то тоже останешься здесь навсегда.

— Почему мы не можем уйти все вместе? Ведь вы же еще живы!

— Мы умираем, нас убивает «Шамбала»… и ты.

— Все равно нужно бороться! Вы идти сможете?

— У нас мало сил, уходи один.

— Возьмите мои, ведь по правилам игры это возможно?

— Никто еще в «Шамбале» не отдавал свою жизненную силу добровольно!

— Ну так я буду первым! Ты знаешь, как это делается?

— Не стоит тебе…

— Скажи, как это делается!

— Есть заклинание, и ты должен пролить свою кровь.

— Ты знаешь это заклинание?

— Оно написано на обороте твоего амулета.

Сергею до сих пор не приходило в голову посмотреть, что находится на обратной стороне солнечного амулета. Среди мусора, валявшегося на полу, он нашел осколок стекла и рассек себе руку, затем стал читать заклинание. Кровь медленно потекла на пол, в то же время Сергей почувствовал, как медленно вытекает его жизненная энергия. Но вместе с тем он увидел, как оживают и наливаются соком его друзья.

— Остановись! — сказал Муфлон. — Иначе ты сам не сможешь идти!

— Как ты? — спросил Сергей у Насти.

— Я в порядке! — улыбнулась девушка.

— Я тоже в порядке, — передразнил ее Муфлон.

— Так идем! — воскликнул Сергей. — Надо спешить! Ребята вышли на улицу. В городе не было ни одной живой души, даже крыс. Улицы города словно вымерли. Исчезли даже звуки. Город превратился в кладбище самому себе. Муфлон хорошо помнил дорогу. Он как и всегда был впереди. Город не мог его запутать, и через несколько минут ребята добежали до городских ворот. Они уже закрывались.

— Быстрее! — закричал Муфлон.

Они кинулись к воротам, но дорогу им преградила старая колдунья.

— Куда же вы, касатики? Вы мне все нужны!

— Уходите! — крикнул Сергей своим друзьям. — Я ее задержу!

— А как же ты? — закричала Настя.

Из-за домов стали появляться черные волки — слуги старой колдуньи. Через минуту уже вся улица стала черной.

— Уходите! — кричал Сергей, хватая за руки колдунью. — Муфлон, уведи ее!

— Нет! — закричала Настя. Но Муфлон силой подтащил ее к воротам. Еще через мгновение они прошли через портал. Последнее, что увидела Настя, что на Сергея набросилась целая стая волков.

Сергей очнулся в больничной палате. Сознание возвращалось медленно и тягуче, словно он выныривал в реальность с большой глубины. Он не мог понять, снится все это ему или нет. Он пошевелил левой рукой, она была тяжелая, как гиря, и не слушалась его. Зато он заметил, что запястье у него почему-то забинтовано. Попробовав шевельнуть другой рукой, он почувствовал, что в нее воткнута игла. Он попытался сфокусировать взгляд и понял, что лежит под капельницей. Через несколько минут вошла молоденькая сестра.

— С добрым утром! — улыбнулась она ему и ловко вытащила иглу.

— Привет! — попытался бодро ответить ей Сергей, но получилось что-то невнятное.

Медсестра забрала капельницу и вышла, чуть было не столкнувшись в дверях с его мамой. На ней был накинут медицинский халат поверх пальто, а на голове смешная шапочка, словно она собралась идти в душ. Мать тяжело дышала и раскраснелась, то ли от усталости, то ли от волнения.

— Слава Богу, ты живой! — выдохнула она, увидев, что он пришел в себя. — Как же ты так мог!

Сергей попробовал вспомнить, что произошло, но перед глазами мелькали только красные огоньки.

— Что… — Голос его тоже не слушался. — Мама, что произошло?

— Ты что, не помнишь? — Мать заплакала. — Ты перерезал себе вены, вот что произошло! Спасибо Настеньке, она вовремя, «скорую» вызвала!

— Так она жива?

— Типун тебе на язык! Жива твоя Настя! Обещала тебя навестить. Зачем же ты это сделал, Сережа? Тебя кто-то обидел?

— Я и сам не знаю…

Через пару дней Сергей пошел на поправку. Врач пообещала выписать его на выходные. Настя пришла его навестить, принесла ему букет роз и кучу всякой вкуснятины. От нее он узнал еще одну приятную новость: Муфлон пришел в себя. А так как он находился в том же самом корпусе, только на этаж ниже, они решили его навестить вдвоем.

Муфлон вальяжно лежал в постели, смотрел ужасы по DVD и потягивал сок из баночки. Увидев ребят, он царственно махнул им рукой.

— Умеешь ты устраиваться в жизни! — с завистью протянул Сергей.

— Надо уметь не устраиваться, а жить! — снисходительно ответил Муфлон. — Хотя ты тоже молоток! — добавил он.

— Это в каком смысле? — не понял Сергей.

— Ты все-таки сумел взломать «Шамбалу»!

— Но как?! Я думал, что это иная реальность!

— Правильно. Но в этой реальности не предусмотрена любовь и самопожертвование. Когда ты пожертвовал собой ради нас с Настей, ты разрушил магию «Шамбалы», или что-то вроде того.

— Значит, мы все-таки победили «Шамбалу»? — радостно вскричали Сергей и Настя.

— Возможно, что мы закрыли один из порталов, ведущих в наш мир, но есть и другие.

— Какие другие? — спросила Настя.

Муфлон посмотрел на монстров на экране, выругался сквозь зубы, выключил телевизор и отшвырнул пульт.

— Чем черт не шутит!

© Е. Шаталина, 2007

Евгений Лукин

ДЕНЬ ДУРАКА

Казнь невиновного не менее полезна для общества, чем казнь виноватого, ибо ни с тем ни с другим общество не знакомо.

С каждым новым ремонтом крохотный бар местного Дома литераторов становился все непригляднее, обретая помаленьку черты заурядной забегаловки. Повылиняла былая роскошь: исчезли зеркала с потолка, взамен панелей из тёмного дерева стены обметал бледный пластик, незыблемые кожаные диваны уступили место подозрительным по прочности трубчатым стульям. Впрочем, на отчётных собраниях очередная перелицовка неизменно ставилась в заслугу правлению, причём особо подчёркивалось, что бар стал выглядеть гораздо современнее.

В чём-то это соответствовало истине. В конце концов пенсионер, шарящий по мусорным бакам, тоже, как ни крути, примета нашего времени.

Кажется, богадельня доживала последние годы. Когда-то владевшие нераздельно первым этажом, а ныне ютящиеся в двух кабинетах, писатели держались за пресловутый бар, как белые за Перекоп. Сдача его буржуинам означала бы гибель культуры в целом. Ходили, правда, слухи, что власти вот-вот утратят остатки совести и взвинтят арендную плату. На лакомые квадратные метры в самом центре города охотников было более чем достаточно. Какое бы вышло казино!

А пока что бывшие проводники идей и властители дум заглядывали сюда на сиротливо съёжившийся огонёк, пили дешёвую водку, ругали размножившееся низкопробное чтиво и тосковали вслух по незабвенным временам, когда человек человеку был ещё товарищем, а не господином.

Отдали Родине жизнь без остатка. Ни слова для себя, всё для народа. И таких людей бросить на произвол судьбы! Подобный поступок можно было бы назвать свинским, умей государство совершать иные поступки.

— М-мерзавец! — с негодованием выговорил прозаик областного масштаба Арсений Сторицын, швырнув газету на стол. — И мы ещё за него голосовали! — Залпом допил остывший кофе и уничтожающе покосился на равнодушного Мстишу Оборышева. — А всё ты!.. — сварливо попрекнул он сотрапезника.

— Всё я… — безропотно согласился тот.

— Ты и твоя телебанда! — поддал жару Сторицын.

— Телебанда — это такой африканский танец, — меланхолично отозвался Оборышев. Подумал — и добавил: — А может, латиноамериканский…

Народное выражение «сидит, как нагорелая свеча» с поразительной точностью соответствовало облику Мстислава Оборышева. Начать с того, что в профиль черты его и впрямь напоминали вислую гроздь застывших восковых струек. Да и анфас тоже. Словно бы лицо совсем уже изготовилось стечь в рюмку, над которой его обладатель горбился без малого четверть часа, но затвердело на полдороге. Последним, очевидно, схватился длинный каплевидный нос.

Физия неизменно кислая, однако это была особенная кислота, скорее свойственная уксусной эссенции, нежели тронувшемуся молоку. Даже когда Мстиша молчал, мнилось, будто мысли его так же едки и внезапны, как суждения вслух. Писателем Оборышев не был, хотя, говорят, тайком что-то кропал. Всю жизнь проработал на телевидении. Карьеры не сделал. В ханжескую советскую эпоху явный цинизм, пусть даже и тихий, начальством не одобрялся, а когда времена сменились, то быстро превзошли в цинизме самого Мстишу, так что взойти по головам на вершину жизни в бурные девяностые ему, как ни странно, помешало ханжество, стыдливо называемое порядочностью.