Небоскребы магов - Гай Орловский

Правда, пока начали осторожно закладывать корпус бригантины, я велел быстро соорудить когг. На мой взгляд, это та же лодка с парусом, только увеличил размеры и добавил поперечные брусья от борта к борту, что делает корпус по-настоящему прочным, мачту оставил такую же, но парус велел поставить вместо прямого косой и, конечно, велел нарастить борта.

Здесь, в спокойных водах местного моря, в них нет особой нужды, но, как догадываюсь, море не такое уж и огромное, а если выйти в океан, то даже для моряков, привыкших только к каботажному плаванию, будет хорошим потрясением.

Фицрой прислушивался к моим объяснениям, как строить корабль, с огромным уважением, стараясь не только запомнить, но и понять, почему так, а не иначе.

– Ты в самом деле Улучшатель, – сказал он однажды. – Только не верю, что где-то есть такие корабли.

– Почему?

– Давно бы завоевали нас, – ответил он откровенно. – Мне кажется, все придумываешь сам. Как – не знаю!.. А еще у Рундельштотта тянешь всякое полезное… И непонятное.

– Что непонятного в корабле? – спросил я. – Корабль – это та же самая лодка, но только с настилом между бортами, иначе волны их просто раздавят.

Он хмыкнул.

– Лодку же не раздавливает.

– Дело в размерах, – сказал я. – Вон муравья с любой высоты бросай – не убьется, кошку с высокого дерева – уцелеет, а коню или корове стоит упасть в ров, как ломает ноги и ребра. Тебе никогда не отжаться от земли, как кто-нить мелкий, или подтянуться на руках, как он же, но все равно ты сильнее, не так ли?

Он кивнул, буркнул настороженно:

– Понял.

– Корабль строить дольше и труднее, – сообщил я. – Да еще и уметь надо… Зато королями на море будем мы. Только пока об этом молчок, понял?

Он кивнул, посмотрел по сторонам и шепнул счастливо:

– Прям королями?

– Точно, – сказал я. – Никто не посмеет бросить вызов нашей власти. Ни один король. Вообще-то у меня есть дикая идея… очень даже дикая… И сумасбродная…

Он посмотрел на меня свысока.

– Сумасбродная? У тебя?.. Ты мне вообще кажешься большой толстой жабой с холодной кровью. Чаще всего.

– Да? – спросил я. – Тогда хорошо. Не покажется тебе сумасбродной. А если и покажется, то уже стыдно будет трусить и отказываться…

Он фыркнул.

– Мне стыдно? За кого меня принимаешь? Посмотри в мои бесстыжие глаза и скажи, что меня может устыдить?

– Тогда слушай, – сказал я. – Идея простая. Но все гениальное просто…

Часть третья

Глава 1

Я еще раз тщательно осмотрел стапели; все идет не так быстро, как мне бы хотелось, но работа продолжается днем и ночью. Плотники из кожи лезут вон, одновременно с выполнением сложного заказа еще и повышают свою квалификацию, что каждому из них, понимают, еще важнее.

Фицрой нервно потирает ладони, его бьет дрожь, я предложил такое, что у него точно подобного вызова еще не было, поглядывает так, будто надеется, что я пошутил, сейчас расхохочусь и скажу, что здорово поддел, а?

Оставив охрану на Вэнсэна Ваддингтона, работу над кораблям на Роннера Дорригана, бригадира плотников, которого я возвел в ранг управляющего верфью, мы отбыли осуществлять мою идею, я все-таки надеюсь, что моя грозная слава и без меня защитит замок, хотя он и сам по себе орешек крепче некуда.

Отправились сразу вдоль побережья и через двое суток увидели впереди огромный город Готверг, как показалось вначале даже мне, потом только понял, что это всего лишь склады вдоль причала, а дальше вглубь трактиры и гостиницы, а сам город – это обслуживающий персонал для, как говорили где-то, градообразующего предприятия.

Фицрой присвистнул.

– Похоже, вся Дронтария сюда тащит все свои товары…

– Монополисты, – согласился я, пояснил: – Пиксия и Гарн. Им очень удобно все брать в одном месте.

– А дронтарцам?

– Централизация, – ответил я непонятно, – не есть хорошо… Поехали в гостиницу. Нужно где-то оставить коней.

– Продадим, – предложил Фицрой.

– Да, – согласился я, – все равно к ним не вернемся.

Через полчаса мы двинулись в сторону пристани, изображая из себя мелких купцов, которым и хочется поучаствовать в заморской торговле, и страшновато по своей провинциальности.

Фицрой ошарашен, что понятно, но и я пришалел: причал здесь не просто место, где корабли остаются на привязи, как лошади у коновязи, а хорошо работающее предприятие, вдоль берега высокий забор из камня и торчащих кверху острых копий, земля покрыта где плитами, где булыжником, а вдоль обоих берегов Дорнеса бесчисленные склады, амбары, площадки для выгрузки товаров.

У причала с десяток кораблей, на трех флаги со вздыбленным львом и семь со взъерошенным кабаном. Которые из них пиксийские, а которые гарнские, еще не знаю, но кабан, судя по количеству кораблей, явно заполучил больше веса в торговле.

Фицрой сказал с нервным смешком:

– Сколько же народу не страшится выходить в море… Будем договариваться с купцами?

– А как? – спросил я. – Если нужно в Пиксию или в Гарн – проще промчаться на коне… Корабли не продаются, по крайней мере в Дронтарии. Да и вообще, дронтарцев здесь предпочитают держать на расстоянии.

– Точно, – ответил он. – У приплывших даже грузчики только свои.

Я повертел головой.

– Правда? Я не обратил внимания.

Он хмыкнул.

– Ты даже уламров и нижнедолинцев не различаешь, а это ж так заметно!.. Здесь тоже видно. Дронтарцы товары носят на пристань, а оттуда на корабли перетаскивают уже те, кто будет на веслах да за парусом.

– Не заметил, – признался я пристыженно. – Ты прав, невнимательный я.

– Женщин ты различаешь, – сказал он. – Тогда подкупить кого-то из команды? Чтобы помог спрятаться среди мешков с товаром?

– Тоже риск, – сказал я.

Он вздохнул.

– Ну да, тот деньги возьмет, а потом выдаст… Все самим?

– Как всегда.

Нагулявшись, вернулись в район таверн, хорошо поужинали, за это время солнце опустилось за темный край земли, но огромная багровая луна уже на небе, мир стал сразу нереальным.

Мы снова явились на пристань, где народу стало уже втрое меньше. У причала только три корабля, два под загрузкой, третий уже готов к отплытию, но глупо поднимать парус на ночь, лучше отоспаться, чтобы на рассвете и выйти в море.

– Нужно пробираться вон на тот, – шепнул Фицрой и указал глазами на корабль.

Я оглянулся, все три корабля, как близнецы, ничем не отличаются друг от друга.

– Чем он лучше?

– Товара больше, – сообщил он. – И не какая-то руда, как на вон том, а слитки железа и шерсть бегарских овец, а она знаешь, сколько стоит?

– Сколько?

– Обалдеть, – заверил он. – Берем?

– Погоди, – ответил я, – может быть, может быть… Жаль, капитана я еще не увидел.

– Вон тот главный! Я сразу заметил.

Я поморщился.

– То хозяин, а не капитан.

– А какая разница?

– Увидишь, – заверил я. – Ладно, согласен. Слитки можно и за борт…

Он охнул.

– Ты чего? За них везде золотом платят!

– Наши жизни дороже, – ответил я сурово. – Твоя вообще для меня драгоценная. Сколько смотрю на тебя, никак не могу налюбоваться на твои бесстыжие повадки.

Он отшатнулся.

– Ты чего? А то я о тебе вообще скажу такое…

– Все, – заверил я, – что угодно, лишь бы не правду.

– Что, – спросил он, – такая ужасная? Как же мне повезло, как повезло… С каким злодеем напарничаю.

– Тихо, – сказал я, – уходим. А то слишком уж…

Причал постепенно пустел, в потемках работать глуповато, а мы ушли вроде бы прочь, но выждали момент и спрятались сперва в тень, а потом забились в щель между двумя складами, где мощно пахнет вяленой рыбой и плохо очищенными от мездры кожами.

– Как будем действовать? – спросил он и, уловив мой непонимающий взгляд, уточнил: – Мягко или жестко?

– Полужестко, – ответил я. – Вообще-то Пиксию и Гарн можно рассматривать как противников, навязавших Дронтарии невыгодный, даже кабальный договор. Наше королевство… ну, это королевство вынудили отказаться от флота, а это нарушение наших прав! Чего ржешь? Мы здесь – значит, наших. Общечеловеческих. Мы же за справедливость и равноправие?

Он вскинул брови.

– Равноправие?

– Между королевствами, – пояснил я. – А потом со временем и до человечков дойдем.

Он кивнул.

– А пока никакой жалости?

– Не переборщи, – сказал я. – Вдвоем такую махину не приведем в бухту. Должно остаться не меньше половины народа. Особенно тех, кто занимается кораблем, а не товарами.

– Значит, будем гуманистами?

– В меру, – уточнил я. – Гуманизм без меры – это тот же фашизм… потом объясню.

Он буркнул:

– Это «потом объясню» я от тебя по сто раз в день слышу. В общем, рубим всех, пока не остается их мало? Тогда вспоминаем, что мы гуманисты, так?