«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

Алексей осадил «Урал» возле деревьев, я тоже хотела, лихо затормозив, сделать тоже самое, но ничего не вышло: Щенок в азарте продолжал ехать. Я испугалась, — за березняком был обрыв, и сделала единственное, что могла придумать, — завалила мотоцикл на бок. Я упала в мягкие березовые объятья, ветви спружинили, и меня вместе со Щенком нежно опустило вниз. Пахло молодыми, нежесткими еще листьями березы, осокой, землей… Я дотянулась до мотоцикла, выключила зажигание, двигатель устало замолчал, и откинулась назад. Хотелось лежать и не шевелиться.

Но лежать мне не дали. Первым подскочил Алексей, вторым — Мика. Алексей, увидев мои манипуляции с зажиганием и блаженную физиономию, захохотал первым, вторым начал смеяться Мика, потом не выдержала я. Алексей передразнивал меня, демонстрируя, как я поворачиваю ключик, и мы смеялись еще сильнее.

На следующий день, уже перед Ангарском, произошел забавный случай. Мы решили накормить Мику шашлыками, которых он еще не ел, и заехали в придорожное кафе.

Официантка — румяная деревенская девка в не очень чистом переднике, приняла заказ и ушла. Через десять минут нам принесли три тарелочки. То, что на них лежало, мало напоминало шашлык. Скорее это была поджарка, сдобренная хорошей порцией кетчупа. Мика посмотрел на три больших кусочка, лежавших на тарелке, и потребовал от девки нож.

— I need нож… and… вилка! — всю дорогу он никак не желал учить русские слова, отговариваясь тем, что скоро уедет из России, да и вообще, лишние знания засоряют голову, но это он выучил.

Девка в смущении постояла рядом, обдумывая необычную просьбу иностранца, а потом ушла в вагончик — посоветоваться с хозяином. Появилась она не скоро, в руке она держала топорик для разделки мяса. Увидев, что она несет, Мика сполз под стол от хохота.

— Мачете! — выдал Алексей и тоже засмеялся.

Раскрасневшаяся девка недоуменно смотрела, как мы корчимся на скамейке. В конце концов, Мика просто достал свой перочинный ножик и съел все, что лежало на тарелке.

Пока в Ангарске я ехала четыре квартала от Китойского моста до дома, меня три раза подрезала одна и та же машина, кажется, парень искал пиво, и тормозил, не глядя в мою сторону, перед каждым ларьком, мне сигналили, меня оттирали и едва не сбили уже у самого дома. Я тихо ехала, недоуменно глядя по сторонам, — за время путешествия я как-то отвыкла от местного хамства. Что вы хотите, город построили зэки, кругом города стоят зоны, а жители в большинстве своем либо сами «сиделые», либо потомки таких же «сиделых». Что ж, здравствуй, родная «зона»!

Дома мы выгрузили вещи и поехали ставить мотоциклы на стоянку.

— Надоели вы нам до черта! — парковщик глядел на нас ненавидящими глазами. — Ставить ваши мотоциклы некуда!

Места на самом деле было навалом, он просто завидовал нам, нашим мотоциклам, нашему загару и беззаботному, довольному виду. Я уже встречалась с таким отношением, обычно выяснялось, что такие люди либо просто завидуют, либо когда-то давным-давно они упали с мотоцикла, и больше не смогли на него сесть из-за страха, или он у них сломался, и они не смогли его наладить, опозорившись, таким образом, перед товарищами или перед девушкой. Исключений из этого правила не бывало.

Вместо квитанций об оплате нам выдали по металлическому номерку. Немец недоуменно повертел его в руке, и пробормотал что-то про театр. Дома мы наконец-то вымылись, я приготовила отличный ужин, и мы провели отличный вечер на кухне — в ход пошло купленное Микой пиво.

А на следующее утро он уехал дальше, его ждала Монголия, Япония, Тайвань, Вьетнам, Лаос и Бангладеш.

А мы остались. Вместе с нами осталось ощущение, что живем мы как-то не так. Ведь могут же люди, если захотят! Могут! Нам было грустно, потому что казалось, что все в этом сезоне уже позади, и ничего нового уже не будет. Наотрез отказался заводится мой мотоцикл, — он каменной глыбой стоял на стоянке и уезжать оттуда не собирался. Мы мучились долго, не понимая, что с ним, проверяли зажигание, карбюраторы, электронику. Наконец, причина нашлась — погасла контрольная лампа аккумулятора, недвусмысленно давая понять, что батарея села. Мы, наконец, посмотрели её: в ней было сухо! Как Щенок проработал до самого города, для нас оставалось загадкой. Вот и говори после этого, что у мотоциклов нет души…

Ильчир (2000 год, июль)

…Второе путешествие было гораздо более коротким, но оставило еще больше впечатлений, впрочем, впечатления эти носили совсем другой характер. Листая путеводитель по Иркутской области, я наткнулась на описание Тункинской долины.

Оказалось, что Аршан — это только начало этого удивительного края, дальше было живописное ущелье Иркута, поселок Монды на самой границе с Монголией, — а дальше, дальше начиналось неизвестное: гравийная дорога с осыпями и промоинами, истоки Черного и Белого Иркута, а, главное, где-то там, на высоте, было живописное горное озеро Ильчир, которое и давало жизнь Иркуту. Описание в путеводителе оставило у меня впечатление какого-то райского места, там говорилось о деревянных летниках, которые буряты устраивают на берегах, и в которых можно укрыться от непогоды, о нежном вкусном хариусе, который водится в озере, о бесчисленных стадах лошадей и яков, которые пасутся на высокогорных лугах. Там говорилось о духе перевала Нуху-Дабан, о земле Гэсэра, на которой этот мифический герой Абай Гэсэр Богдо-Хан сражался с демоном Гал Дулмэ-ханом. Там говорилось о павшем коне героя и о его окаменелом мече.

Эти земли местные жители сойеты называли «Маленьким Тибетом», сюда из Внутренней Монголии специально на буддистские праздники приезжали высокородные ламы.

Находясь под чарами этих странных рассказов, я решила, что мы просто обязаны туда съездить.

У Алексея все еще был отпуск, мы засобирались было, но тут обнаружилось, что он, не сказав ничего мне, отдал своему брату костюм химзащиты и спальник, чтобы тот съездил куда-то на Байкал. Я засомневалась, стоит ли ехать без дождевой защиты, но Алексей легкомысленно отмахнулся:

— Второй костюм химзащиты у нас есть, если что, ты его оденешь, а меня спасет косуха и кожаные штаны, они, вон, из какой толстой кожи. Не замерзну, не надейся!

Он был не прав, но сам еще не знал об этом. Мы выехали сереньким хмурым утром, и первый дождик поймали на Култукском серпантине. Проходящие мимо грузовики обдавали нас потоками грязи, было холодно и неуютно. Погода улучшилась, когда мы въехали в Тункинскую долину. Над головами снова было синее небо, кругом расстилался простор, рыжие коровы все так же мерно жевали свою бесконечную жвачку и не хотели уступать дорогу. Темно-синие горы на горизонте были далекими и манили, манили…

Долина то распахивалась, то сужалась, и в один прекрасный момент, когда она снова внезапно открылась перед нами во всей своей красе, я увидела высокий горный хребет цвета индиго. Сверкающие ярко-белые вершины возносились к небесам, а черные провалы напоминали о неприступности вершин и о том, какие мы на самом деле крохотные. Я удивленно смотрела на них, поражаясь тому, что какие-то маленькие, слабенькие, состоящие из плоти и крови человечки осмеливаются бросать вызов этим прекрасным гигантам. Сколько им лет? Миллион? Миллиард? Саяны — самые старые горы, они старше тибетских Гималаев, и даже старше Байкала… Что наша жизнь по сравнению с существованием этих громад?

По обочинам росли тополя, дорога весело бежала через бурятские деревни с их широкими безлюдными подворьями и коровами, которые стояли на автобусных остановках, словно колхозники, поджидающие нужный рейс, по обочинам шли мужики с косами на плечах, загорелые бурятки с повязанными на головах яркими платками несли какие-то узелки, на лугах паслись неказистые темные лошадки с черными гривами. Дорога шла через аккуратные мосты с железными крашеными перилами, под которыми бежали каменистые маленькие речки, на зеленых берегах резвилась и визжала загорелая, черноголовая ребятня. Они тыкали в нас пальцами, махали и кричали что-то звонкое, и невозможно было понять, по-русски или по-бурятски они говорят. Мы сигналили им в ответ и тоже махали.

В первый раз я почувствовала, что мотоцикл мне подчиняется полностью. То, чего я не могла сделать руками, я могла сделать, сидя верхом и отталкиваясь ногами, например, могла спокойно развернуть его даже на узкой дороге. Я уже привыкла к нему, а он — ко мне.

Мы переночевали на сухом комарином пригорке и поехали дальше. А дальше начались настоящие чудеса, дорога сперва превратилась в песчаную грунтовку и пошла через лес, а потом долина сузилась до ущелья, асфальтовое, идеально ровное шоссе, плавно покачиваясь, пошло где-то высоко-высоко под синим небом, прямо под белыми кучеряшками облаков. Молочно-белый Иркут тёк далеко внизу по беловатым песчаным берегам, на берегах росли тополя, а кое-где на сером галечнике стояли сухие скелеты осин. Нас окружали яркие, оранжевые, охристые, известково-белые скалы, облака цеплялись за них белесыми брюшками и надолго зависали над торчащими на макушках скал булавками деревьев. На самой высокой точке перевала был бурхан, на камнях лежали подношения шаманистов — сигареты, монеты, на балясинах беседки были завязаны многочисленные вязочки, платки и ленты, и даже туалет здесь был. В этом краю вообще все было по-европейски прибрано, чистенько, дорога была ухоженной, обочины пострижены, а все столбики аккуратно побелены. Местные трепетно относились к дорожному покрытию — как только на асфальте появлялись трещины, дорожные рабочие замазывали их гудроном, чтобы влага не проникала внутрь, и асфальт не разрушался, дорожное покрытие оставалось целым.