Гнозис. Чужестранец (СИ) - Элейский Иван

— Нет, нет, прошу вас, — замахал руками Шантри, едва не сбив со стола кубок, — мы не врём. Я понимаю ваши ассоциации. Врёт, например, Лорд-протектор, искажая историю в своих интересах, заставляя людей думать то, что ему выгодно. Мы оставляем людям выбор, просто стараемся сделать так, чтобы наши истории чему-то учили.

— И как же вы определяете, чему нужно учить людей? — с желчью в голосе спросила Амалзия.

— О, очень просто, моя дорогая. Мы изучили множество разных текстов и слухов, начиная от сказок и заканчивая научными трактатами. И все из них сходятся в понимании того, что для человека хорошо, а что плохо. Быть счастливым — хорошо, умирать — плохо. Радоваться — хорошо, грустить — плохо. Рабство — плохо, свобода — хорошо. Разве вы не согласны?

На лице Амалзии проступила недовольная гримаса, но она всё же кивнула.

— Но разве война — это не что-то плохое? — спросил Платон. — Не лучше ли тогда, показать людям, насколько она ужасна?

— О, друг мой, — Шантри грустно улыбнулся, — война безусловно ужасна, но иногда мир требует войны. Или вы думаете, что сможете победить зло, остановить тиранов, освободить рабов и изгнать разбойников, не пролив крови?

— Иногда достаточно изобличить того, кто делает зло, сбить его авторитет, показать людям, кем он является. В конце концов, любого человека можно переубедить, — ответил Платон.

— Я с ним не согласен по поводу переубеждения, но тоже считаю, что войну не следует писать излишне красиво — это куда чаще вдохновляет тех, кто без сомнений считает свое дело правым, хотя оно таким не является, чем тех, кто реально желает сделать мир лучше, — добавил Лаз.

Шантри погладил бороду, посмотрел внимательно на обоих мужчин. Платону на какой-то момент показалось, что его сейчас оценили и следующие слова будут подобраны исходя из этой оценки.

— Знаете, друзья, я очень много лет этим занимаюсь, и скажу вам так, никакая высказанная правда, неважно пером ли, голосом ли, ничего не стоит, если нет людей, которые за эту правду будут стоять. Есть сотни историй о том, как тираны совершали страшные преступления, а люди продолжали их терпеть, хотя и знали обо всем. Некоторые вещи можно изменить только огнём и мечом, но для этого нужна смелость, которую мы даем. Что касается тех, кто развязывает войны с недобрыми намерениями, то тем более нужны люди, которые смогут им противостоять. Перо и меч могут быть сильными союзниками, если применяются с умом. — Старик залпом осушил весь оставшийся кубок и уже более веселым тоном добавил. — А ум такая штука, он либо есть, либо его нет.

***

Ночью Платон проснулся от шума внизу. Что-то гремело, раздавались приглушенные голоса, какая-то ругань. Внизу должен был дежурить один из караванщиков, молодой парень, который когда-то в Куаре выведывал у кочевника истории об оазисе, так что по идее всё должно было быть нормально, но чутье не дало погрузиться в сон обратно.

Платон приподнялся на кровати, увидел как в темноте блеснули глаза Лаза — тот тоже проснулся. Он приложил палец к губам и показал жестом вниз. Платон как мог натянул одежду, схватил меч, стоявший у изголовья и двинулся вниз, следом за Лазом.

— Что происходит? — прошептал он ему на ухо в коридоре.

— Понятия не имею, — ответил Лаз, — но лучше выяснить это тихо, чем поднимать переполох. Проверим, что там, разбудим остальных, если потребуется.

Они начали спускаться по лестнице, приглушенные голоса стало слышно лучше — четверо мужчин переругиваются на повышенных тонах. Стоп. Ещё один голос. Женщина, хозяйка двора. Что-то отвечает.

Внезапно ступенька лестница громко и протяжно скрипнула. Голоса умолкли, на несколько секунд в воздухе повисла тишина, Платон даже дышать перестал.

— Это ещё что за хрень? — произнёс один из голосов.

— О, представляете, я выхожу по нужде ночью, сами понимаете — возраст, — раздался подозрительно знакомый голос. — А тут вы.

— Вперед, — прошептал Лаз и рванул вниз по лестнице, Платон побежал следом за ним.

Перед ними предстала странная картина. В тускло освещенном зале стояли четверо крупных мужчин, у всех были в руках топоры, лица их выглядели помятыми жизнью, что контрастировало с аккуратной одеждой из плотной ткани и длинными толстыми плащами, которые даже не выглядели старыми. За одним из столов сидел тот самый караванщик, который должен был дежурить. Из груди у него торчал небольшой топор, голова запрокинулась назад так, что коса почти касалась пола, а по телу на пол стекала кровь, создав небольшую кровавую лужицу. Владелица двора, укрывшаяся за стойкой, вытаращив глаза смотрела на дверной проем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В дверном проеме же стоял Шантри. На летописце не было ничего, кроме набедренной повязки, так что было очтетливо видно, что абсолютно всё его тело покрыто татуировками. По торчащим ребрами переползали уродливые щупальца, на впалом животе бурлил неровный черный круг из которого периодически на чистую кожу выплевывались протуберанцы чернил, а по сухим стариковским ногам струилось нечто напоминающее арабскую вязь.

Лаз и Платон замерли на секунду, не зная, что им делать, зато северяне среагировали почти мгновенно. Самый крупный из них крикнул:

— Вали деда! — и бросил в него топор.

Абсолютно необъяснимым для Платона образом топор оказался в почерневшей руке Шантри, а сам Шантри оказался на пять шагов ближе к бандитам.

— Не дипломатично, — жестко произнес он и бросился вперед.

Лаз, не мешкая, бросился в спину одному из бандитов, Платон вытащил меч из ножен, но растерялся — даже забыл про возможность активировать свои способности.

Рукоятка топора врезалась одному из незваных гостей в челюсть, отправляя его зубы в полёт. Смачный звук хруста издало колено другого бандита, когда нога Шантри врезалось в него. Третий зарычал и попытался схватить старика, но получил удар такой силы, что перелетел через два стола и оказался рядом с Платоном.

Тот тут же сориентировался и пнул грабителя в голову ногой. Он в ответ захрипел и начал подниматься. Платон занес меч, собираясь нанести удар, но противник, не вставая до конца, бросился на него вперёд с неизвестно откуда взявшимся ножом. Пришлось уходить от удара в сторону. Вдох, выдох. Бандит сплюнул кровь, поднялся на ноги и перехватив нож прям хватом, ухмыльнулся. Где-то в стороне раздался протяжный булькающий стон, но это было неважно.

Платон оценил обстановку: противник крупнее и сильнее, но у него преимущество в дистанции даже с коротким мечом. Вопрос только в том, как его реализовать в тесном помещении, заставленном столами.

Разбойник же не мешкал и снова бросился на Платона, целя ножом в живот. Платон сделал шаг в сторону, запрыгнул на лавку, затем на рядом стоящий стол. Его противник взревел и попытался вонзить нож в ногу Платону, но тот отступил назад по столу, и ударил противника сверху. Бронза не столько разрезала, сколько разорвала ткани плеча, брызнула кровь.

— Всё кончено. Я стою выше тебя, — сказал Платон неожиданно всплывшую в голове фразу и тут же нанёс рубящий удар сверху.

Меч врезался в голову, раскалывая кости, раздался мерзкий хлюпающий звук и бандит ударился лицо об стол, а потом медленно сполз вниз.

Платон оглядел зал. Двое бандитов возле Шантри явно мертвы — у одного голова смотрела в ту сторону, куда у живых людей не может смотреть никак, у второго грудная клетка была пробита так, что наружу торчали ребра. Шантри спокойно оттирал с рук кровь какой-то тряпкой. Татуировки продолжали медленно переползать по его коже, словно удовлетворенные произошедшим.

Лаз тяжело дышал и стоял над трупом ещё одного бандита, пронзенного мечом. Хозяйка же быстро пришла в себя и начала причитать, что, дескать, совсем люди озверели нынче.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Возился долго, но фразочка хорошая. Запомню её, если захочу написать историю про тебя, — показал ему большой палец Шантри. — Что дальше?

— А дальше ты объяснишь, кто ты такой, — Лаз держал обнаженный меч в руках, хоть и не стал направлять его на Шантри, в голосе его сквозило недоверие и, казалось, даже страх.