Стена - Владислав Владимирович Тычков

ответили они. Его готовятся отправить завтра. Я взглянул на часы – половина четвертого. До наступления темноты управимся. Я поймал такси и поехал за Мариной.

Потом я также, как несколько часов назад, стоял на холодном ветру, и лишь сигареты были моим спасением. Марина вышла довольно скоро. Лицо ее было застывшим, как отлитая из стекла фигура. Но следов слез заметно не было. Она остановилась прямо передо мной; я внимательно вглядывался в ее глаза, надеясь там прочитать что-то важное для себя. Но они были совершенно непроницаемы. Она просто стояла и смотрела куда-то в район моего живота, но меня для нее словно не существовало. Я постоял так немного. Ничего на ее лице не менялось. Она только тихонько дышала, но дыхание ее даже не превращалось в пар, как будто было холодным, как лед. Я легонько тронул рукой ее плечо. Она медленно подняла на меня глаза.

– Спасибо, что привез меня. И что позаботился о нем. Он считал тебя своим единственным другом.

Я удивленно поднял брови. Значит, Сандер говорил с ней обо мне? С чего бы?

– За сегодняшний день у меня уже перебор с благодарностями. А я всего лишь исполнял свой долг. Делал то, что считал нужным. И все. Давай оставим эту тему, пожалуйста.

– Хорошо.

Она опустила глаза и шагнула ко мне.

– Обними меня, пожалуйста.

Я глубоко вздохнул, обнял ее и тихоньк믤 прижал к себе. Она стояла, недвижная, положив подбородок мне на плечо; руки ее безжизненно свисали. Так мы простояли какое-то время. Потом она отстранилась, опустив голову:

– Спасибо.

По щекам ее протянулись кривые линии от сбежавших слезинок.

– Интересно, как буду выглядеть в гробу я, – тихо сказала она.

Меня вдруг заполнила неконтролируемая злость, быстро переросшая в ярость; я что есть силы ударил кулаком по обшитой деревом двери погребальной конторы, потом еще и еще. Рыча от ярости, я исступленно молотил по дереву двери, словно в ней собралась вся несправедливость этого мира – но бесстрастная дверь не поддавалась моему натиску. Обессилев, я начал медленно оседать на землю. Марина смотрела на меня расширившимися глазами, не говоря ни слова.

– Но почему? Почему? – хрипел я. – Почему ты должна умереть? Зачем это? За что? Чем ты провинилась? Почему ты должна уйти? Господи, знала бы ты, как мне стыдно, что я жив, стыдно, что продолжаю жить, когда все вокруг меня умирают…

Дверь открылась, и из нее выбежали охранник и двое служащих конторы. Сообразив, что я не представляю никакой угрозы, они немного попятились и остановились в сторонке, растерянно наблюдая за происходящим. Я закрыл лицо руками.

– Ты сейчас такой же, как он.

Я поднял на нее глаза. Она смотрела жестко и надменно, пронизывая меня острыми льдинками своих глаз.

– Что ты там говорил мне о пути, помнишь? О Стене, о том, что надо идти вперед, несмотря ни на что. О болоте, в котором утонул Саша. Сам-то где? Что с тобой?

Я закрыл глаза, стараясь успокоить дыхание. Она права. Что со мной? Где я? Что происходит?

– В Таиланде сейчас плюс двадцать восемь, – пробормотал я.

– Что-о-о?

– Хочу, чтобы сейчас было лето. Ненавижу холод. Поехали в Таиланд? – я посмотрел на нее с вызовом.

Она чуть склонила голову, приподняв брови. Тройка наших невольных зрителей с интересом наблюдала за развитием событий.

– Я серьезно. Хочу в Таиланд. Я там еще ни разу не был. И хочу, чтобы ты поехала со мной, – сказал я, поднимаясь.

– Ты… ты вообще понимаешь, что говоришь? Сашу даже похоронить не успели…

– Я знаю, как это может выглядеть, и подозреваю, что ты там себе надумала. Но мне нет до этого дела. Я хочу просто уехать. И думаю, что тебе тоже было бы неплохо сменить обстановку. Больше мне ничего от тебя не нужно. Я не собираюсь за тобой ухаживать. Все, что я предлагаю – просто будь моим спутником в этой поездке. Конечно, ты можешь продолжать приносить свое бесценное время в жертву собственным предрассудкам, потому что, видите ли, так принято, так нужно; нужно плакать и грустить по тому, кто ушел от тебя навсегда, предпочтя мрачное спокойствие могилы тревожному пульсу жизни. Но учти, что времени этого у тебя осталось не так уж много. А Сандеру от твоей грусти уже ни жарко, ни холодно не будет.

Марина прищурила глаза – то ли со злостью, то ли с интересом. Скорее, и с тем, и с другим. «Вот дурак. Зачем я про время сказал? Ничего потактичнее в голову не пришло?» – подумал я, закусив губу.

– В Таиланд? Что ж… Поехали! – она будто испытывала меня взглядом, но терять мне теперь было нечего – надо было идти до конца, и оставалось лишь продолжать исступленно смотреть ей прямо в глаза. Охранник почесал затылок, служащие переглянулись. Наверное, решили, что мы оба окончательно сбрендили.

А мы и вправду поехали в Таиланд.

Конечно, не в тот же день, нет. Тогда я отвез ее на такси до дома, мы сказали друг другу надтреснутое «пока» и разошлись в разные стороны, каждый в свой собственный мир, быстро отстроив заново свои защитные стены, треснувшие под натиском эмоций. Я купил в ближайшем магазине бутылку “black label” и сел в такси. К тому моменту, как я вернулся в гостиницу, было уже темно. Снова пошел острый колючий снег. Я поднялся в номер 2620, открыл запотевшую бутылку, плеснул в граненый стакан немного скотча и двумя глотками выпил его без остатка. В голове словно завис свинцовый шар, я попытался растворить его алкоголем, но он оказался крепким орешком. Как же я устал, подумал я. Как будто все эти люди просто верхом на мне сегодня ездили. Я представил себе картинку: родители Сандера влезают на мою спину, вцепляясь мне в бока острыми пиками шпор; я, превратившийся вдруг в какое-то зеленое подобие огромной толстой ящерицы, начинаю тяжело волочиться вперед, пригнутый к земле их весом, а Марина идет рядом и хлещет кнутом по моим дряблым чешуйчатым бокам. Fuck, ну и фантазия.

Алкоголь наградил мое тело влажным теплом. Я вспомнил, что сегодня даже поесть толком не удалось. Чашка кофе – вся еда за день. Посидев немного в продавленном кресле с затертыми деревянными ручками, я почувствовал, что глаза начинают слипаться. В темно-фиолетовом проеме окна монотонно и беззвучно падал снег, искрящийся в отблесках уличных фонарей внизу; во рту стоял противный привкус спирта. Закусить было нечем, да уже и не хотелось. Я поднялся, пошатываясь от усталости и тяжести собственной головы, добрел до ванной, выпил воды