Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

Таким образом, проблема интеграции технологий, сформулированная С. Лемом на шестистах страницах «Суммы технологии», ныне представляется даже более важной, нежели сорок лет назад.

БЕГ С БАРЬЕРАМИ, ИЛИ ЧЕРЕЗ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ КРИЗИС

1. Ипотечный кризис в среднесрочной перспективе

Всего лишь год назад было модно говорить об успехах глобализации, о перспективах расширения ВТО, о совместных усилиях стран G8 по преодолению нехватки электроэнергии (в развивающихся странах), о прогрессе новых технологий. Господствовала концепция устойчивого развития мира, и если что–то и омрачало настроение политикам и политологам, так это «мировой терроризм», борьба с которым оказалась долгой и малорезультативной.

Сегодняшняя ситуация выглядит совершенно противоположной: газеты, телевидение и Интернет говорят об экономическом кризисе, политической нестабильности, нарастающих социальных проблемах. Эксперты прозрачно сравнивают ситуацию с 1929 годом и намекают, что худшее впереди.

Такое шараханье из одной крайности в другую свидетельствует, конечно, о непонимании содержания процессов, которые на наших глазах развертываются в глобализованном мире.

«Философствование без системы не может иметь ничего научного, поскольку не только выражает субъективное умонастроение, но еще и случайно по своему содержанию»[213].

Настроение в связи с кризисом в экспертном мире довольно подавленное, тем более что сам этот кризис предсказывался лишь наиболее маргинальными группами специалистов.

Я сам предсказал ипотечный кризис (кризис деривативов) несколько лет назад, хотя отнес его начало Не На осень 2008 года, а на зиму 2009 года. Я полагал тогда что американцы предпочтут «создавать впечатление гармонии» вплоть до дня президентских выборов, а Там рукой подать до Рождества и инаугурации, омрачать которые взрывным ростом экономических проблем неправильно. Поэтому ипотечные трудности будут «заметаться под ковер» где–то до конца января. Потом, конечно, проблему отрыва деривативной экономики от реального производства придется решать, и решать через кризис, потому что другого способа переустройства экономики никто пока не придумал.

Скорее всего, так и получилось бы, если бы не события в игрушечном закавказском государстве на самой границе глобализованного мира.

Грузия имела опыт независимого существования. При царице Тамаре она даже относилась к числу великих региональных держав. Грузия через ряд значимых фигур, не последней из которых был И. Сталин, была включена в мировую историю. Грузия обладала конвенционально признанной культурой. Страна не была обделена и природными ресурсами — от теплого моря и богатого бухтами побережья до рудных ископаемых и минеральных источников, от посевов зерновых до виноградников, пользующихся всемирном известностью. После распада СССР на территории Грузии остался ряд промышленных предприятии, в том числе оборонных, и развитая военная инфраструктура. Наконец, в советское время банковская система всего Закавказья была ориентирована на Тбилиси, то есть формирование собственных финансов проходило в независимой Грузии в благоприятных условиях.

Так–то оно так, но сразу же выяснилось, что воспользоваться накопленным потенциалом сколько–нибудь разумно правители Грузии не способны. Оказалось, что за столетие промышленного переворота в Российской империи и за семьдесят лет советской власти грузины не осознали себя единым народом, и как только давление сверху ослабло, Грузия сразу же превратилась в конгломерат кланов и народностей. Центробежные процессы привели к отделению от собственно Грузии Абхазии и Осетии, и невооруженным глазом было видно, что процесс фрагментации Грузии на этом не остановится. Понятной задачей каждого из сменяющих друг друга грузинских лидеров было как–то удержать целостность страны, а при возможности вернуть отделившиеся феодальные княжества.

В том, что «революция роз» была спроектирована Соединенными Штатами, сейчас уже никто не сомневается. Другое дело, что для американцев вопрос стоял лишь в испытании новой геополитической стратегии — интересы самой Грузии стояли на десятом месте. Но М. Саакашвили остался связан с США как отношениями личной верности, так и через супругу, входящую корнями в один из второстепенных американских политических кланов. Грузинский президент принимал факт наличия у него обязательств перед США и справедливо считал эти обязательства до некоторой степени взаимными.

Свои проблемы были у Штатов, по неосмотрительности втянувшихся в две непопулярные и экономически бесперспективные войны. Курс доллара постепенно падал, американское влияние ослабевало даже в Латинской Америке, конкурентоспособность экономики США снижалась. Крепло понимание того, что США повторяют ошибки, сделанные предыдущими мировыми лидерами, перегружены обязательствами по всему свету и теряют цивилизационный приоритет. Это был понятный и многократно изученный сценарий «гибели Рима».

Перед выборами 2004 года в американских элитах господствовали настроения, что все проблемы пока еще могут быть решены жесткой, последовательной и бескомпромиссной политикой силы. Это означало, что республиканской администрации предстоял второй срок Второй, но никак не третий. В 2008 году корабль американской политики, внутренней и внешней, должен был совершить резкий поворот и для этой цели как нельзя лучше подходили демократы — не суть важно, во главе с Хиллари Клинтон или с Бараком Обамой.

Так понимали ситуацию все, кроме республиканцев, которые пока еще находились у власти. Буш и Маккейн толкают М. Саакашвили на явную авантюру. Последний не заставил себя упрашивать, и 8 августа началась короткая и несчастливая Осетинская война, в которой Грузия потерпела военное поражение, Россия — дипломатическое, Абхазия и Южная Осетия превратились в никем, кроме России, не признанные квазигосударственные образования, а Маккейн резко поднял свои шансы на близких выборах заранее продуманной фразой: «Мы теперь все грузины».

Этого, конечно, делать не стоило. Рейтинг республиканцев вырос, выборы были близко, а с ними внятная перспектива еще четырех, если не восьми лет республиканской политики в исполнении Дж. Маккейна. Подобного нарушения ранее достигнутых договоренностей американская «национальная корпорация», разумеется, не стерпела, и ровно за шесть недель до выборов ипотечный кризис, наблюдаемый аналитиками с середины 2006 года, внезапно переходит из скрытой в манифестную форму.

Время выбрано очень удачно: шесть недель совершенно достаточно для того, чтобы кризис раскрутился полностью, население осознало бы его и связало с деятельностью республиканской администрации. Но с учетом инертности экономики шести недель, конечно, не хватит для того, чтобы сработали антикризисные меры, пусть и самые гениальные.

Республиканцы потерпели унизительное поражение, Барак Обама одержал внушительную победу, но ценой всего этого стал преждевременный кризис. Думаю, что в первые недели своего развития этот кризис еще и «подогревался» американскими СМИ, в него закачивалась дополнительная энергия разрушения. И сейчас нам предстоит ответить на вопрос: чем же все кончится на этот раз?

Начнем с очевидного. Сам по себе ипотечный кризис значим лишь в тех странах, где развернута экономика деривативов, существенен ипотечный сектор, а работа менеджеров банков оценивается по числу выданных кредитов. Последнее возможно, только если цены на недвижимость растут быстрее банковского процента.

В 1970‑х годах американцы столкнулись с серьезными проблемами в секторе банковского кредитования. Тогда банки тоже соревновались по объемам выданных кредитов, формальная валюта баланса раздувалась до небес, а об обеспечении и возврате никто не заботился. В конце концов разразился острый кризис ликвидности. Положение было спасено отчасти государством, отчасти Федеральной резервной системой, но ценой резкого усиления контроля над инвестиционными банками. При ипотечных кредитах ситуация вроде бы иная: всегда имеется залог — недвижимость, под которую взят кредит. И пока недвижимость растет в цене, все в порядке.

Проблемы начинаются, если переоцененная недвижимость резко дешевеет, в результате чего стоимость залога (а по большей части, это еще и «недострой») оказывается значительно меньше суммы кредита с начисление» ми процентами. В этом случае ликвидность ипотечных банков, разумеется, падает, и если они не смогут быстро получить дешевые межбанковские кредиты, происходит банкротство. Если банков–банкротов достаточно много начинается финансовый кризис, который постепенно распространяется на сектора реальной экономики.