Френдзона для бэдбоя - Яна Лари

торопливо… по крайней мере, поначалу. Ведь заканчивается всё сбитым вхлам, хрипящим у обоих дыханием и просыпавшимся из крайнего мешка зерном.

Третий… третий это больше про эстетику. Эстетику обнажённых душ.

А кот совсем не страшный

Разобравшись с безнадёжно измятой одеждой, убираем устроенный бардак и выходим на улицу. Объятый сумерками двор продирает внутренности тревогой.

Это как мы так безответственно выпали из реальности? Ребёнку без присмотра хватит пары секунд, чтобы изрисовать все обои древнекитайскими кракозябрами, а тут времени прошло — на что угодно хватит!

Но Ксюша девочка смышлёная, Ксюша молодец. Хозяйничает деловито на кухне, вся такая умильная в припорошенном мукой переднике, по локоть в тесте и черничном джеме.

— Что у нас на ужин? — бодро спрашивает Мартышев, будто не он только что выскочил из моей пустой спальни с белым как мел лицом.

— Пирог. — Дочурка сдувает с носа прядь волос и с укоризной осматривает наш, мягко говоря, помятый внешний вид. — А где вы были?

— Да, где мы были? — Вопросительно смотрю на Макса.

— Айву собирали, — моментально находится он. Вот и верь потом его честным глазам.

— С дерева упали?

Если бы я чуть хуже знала свою дочь, сочла этот вопрос за лютый стёб. Но, слава богу, все дети по природе своей прямолинейны и любознательны. Ксюша не исключение.

— Упали, ага. Пару раз… — закашливается Мартышев, пряча смех в кулаке. — Мари, у меня в машине сумка с вещами, покажешь, где можно привести себя в порядок? А то боюсь твой отец меня, работничка, не только морально разочек уронит.

— Можешь занять комнату Амиля. Последняя по коридору, рядом с ванной, — усмехаюсь, соскребая «тесто» со стола. — Ксюша, а ты иди вымой хорошенько руки. Я твой пирог в форму выложу. Будем запекать.

Разумеется, десерт приходится быстро делать заново, тщательно следя, чтобы ребёнок был занят и ничего не заподозрил. Оно ведь как. Стоит один раз осадить кулинарный порыв, потом на кухню палкой не загонишь.

Пока наш с Ксюшей шедевр выпекается, наспех принимаю душ. Под отрезвляющими струями воды выхватываю, наконец, причину своей невнятной нервозности.

— Мартышев! — Врываюсь в комнату брата, готовая отлупить мерзавца поганой шваброй. — Тебя предохраняться учили — нет?!

— Не ори на меня, женщина, — бесстыже ухмыляется он, сыто потягиваясь на диване. — Мы обещали ребёнку братика…

У меня нет слов. Одни междометия! Которые я заменяю, брошенным в гада полотенцем.

Цепляемся слово за слово, пока не расходимся вдрызг перессорившимися. Спать укладываемся порознь — я с Ксюшей, а Мартышев в обнимку с телефоном, с которого бесперебойно шлёт мне саркастичные мемы с участием аистов, чем лишь усугубляет затянувшийся бойкот.

Вообще, мне не свойственно дуть губы, изображая вселенскую обиду. Но почему-то именно сейчас страхи лезут в голову с назойливостью москитов. Полночи и так верчусь на кровати и сяк. Впустую всё. Не получается о нём не думать. Не могу и не хочу. Раз за разом накручиваю себя размышлениями о вероятности того, что Макс рядом со мной опять заскучает и его внимание перетянет кто-то менее мнительный и более беззаботный.

Фантазия наотрез отказывается совмещать образ Мартышева с какой-то посторонней красоткой, хотя в душе я понимаю, что все эти годы он мне верность ни черта не хранил. И нет, я не собираюсь упрекать его за дела минувшие. Это глупо после всего, что мы себе позволили. А вот выяснить, что стало с той девушкой, о которой рассказывала Катя, надо бы. Ведь абы кого с матерью не знакомят. Макс с ней каждые выходные домой явно не просто так мотался.

Хочу знать, почему они расстались.

Ладно, связь со мной была ошибкой, но может история тех его отношений поможет отпустить ситуацию. Я так мало о нём знаю, что практически воспитываю ребёнка от незнакомца. Только спрашивать надо в лоб. И желательно ответ получить сразу. Так больше шансов услышать правду.

Приняв решение, набираю сообщение.

«Сходим куда-нибудь среди недели? Вдвоём».

Дома поговорить по душам не вариант. Ксюша от отца на миг не отлипает.

«Надо подумать. Ты плохо себя вела».

Ох, вот как?! Волна нездорового жара опаляет щёки. Пальцы, опережая мысли, набирают текст.

«Лады, забудь. Я буду хорошо себя вести… С кем-нибудь другим».

«В таком случае плохо себя вести буду уже я. Очень-очень плохо, детка! И начну прямо сейчас. Выходи по-хорошему. Жду».

«Зачем?».

«На сеновал пойдём. Напомню тебе, чья ты».

Мартышев, блин! Улыбка расплывается по моему лицу вопреки намеренью проучить нахала.

«Здесь нет сеновала. Но зато у отца есть армейский ремень, которым он с радостью отходит тебя по неугомонной заднице. Спокойной ночи, милый».

Мирный и крепкий сон, нарушаемый лишь лаем соседской собаки, на рассвете прерывается самым неожиданным образом. Во всяком случае мне, успевшей распланировать дела на воскресенье до минуты, такой подлянки от Мартышева в страшном сне не снилось.

— Просыпайся, соня, — напевает он подозрительно елейным голосом, расчёсывая чем-то жутко довольную Ксению. — У нас сегодня много дел.

— Не знаю, как у вас, а у меня генеральная уборка и стирка. Дайте сил на всё набраться, а? — Прячу лицо в подушку. И подрываюсь в холодном поту, когда над ухом раздаётся бодрый детский вопль:

— Мам, хватит спать! Мы едем знакомиться с бабушкой!

Скрути меня радикулит! Это с той бабушкой, которая завуч?! Да в жизни не поверю, что высокоморальная интеллигентка в надцатом поколении будет счастлива иметь хоть что-то общее с дочерью простого сантехника!

Я слишком хорошо помню, как будучи школьницей, вздрагивала от одного стука её каблуков. Инга ими сердце в пятки заколачивала, а сверху окатывала таким ледяным взглядом, что озноб по спине ещё неделю гулял!

— Ну к чёрту… — бормочу, без разбора кидая вещи в сумку. — Это без меня.

— Мам, ты почему ругаешься? Макс сказал, что я обязательно ей понравлюсь, — обиженно тянет Ксюша. Тонкие пальчики дёргают меня за пижамные шорты, взывая к материнской совести.

— Так, Ахметова, прекращай истерить.

Это уже Мартышев решительно отбрасывает в сторону сумку и прижимает мои ладони к своим бокам.

— Да не истерю я! — В панике смотрю в его серые глаза, сейчас такие же жёсткие, как у Инги. — Просто твоя мать ещё со школьных лет меня не переваривает.

— Не нагнетай, — фыркает он. — Просто моя мать… вегетарианка! Она в принципе людей как носителей мяса на дух не переносит. Но! Ради счастья детей способна переварить даже гвозди. Доказано Ромой.

Не знаю, кто такой Рома, а мне испытывать судьбу и психику на прочность что-то совсем не хочется.

А придётся.

Кормлю семью завтраком, прощаюсь с отцом.