Завещание фараона - Ольга Митюгина

Мена фыркнул, сдерживая смех, а Агамемнон от такого заявления онемел.

— А чем же я отличаюсь?.. — прежде чем он успел прикусить язык, вырвалось у него.

И сам невольно рассмеялся, таким дурацким показался ему собственный вопрос.

— Ну-у… — протянула девушка, вся искрясь озорством. — Ты… Он… Он такой весь из себя горделивый, важный… А ты — простой парень. Нос, похоже, не задираешь, в отличие от него. И… — она вдруг немного смутилась, опустила голову. — И ты не снисходительный. — Голос ее стал серьезен. — Мне кажется, ты добр и никому не причинишь боль намеренно. А снисходительность всегда унижает человека и всегда причиняет боль! — Глаза девушки гневно сверкнули. — А Агамемнон о-очень снисходительный! — Губы ее изогнулись в презрительной, саркастической усмешке, девушка вызывающе вскинула голову, вся натянутая, как струна лиры — и Атрид вновь увидел ее такой, как на площади, только теперь ее порыв выглядел более оправданным, более разумным и благородным.

«Неужели я так надменно и глупо выглядел на площади?.. — поразился царь. — И неужели мне требуется так много времени, чтобы разглядеть истинно высокую душу?.. Ведь удивительно видеть такие чувства и такие глубокие мысли в простолюдинке. А как она естественна в обращении! Никакого кокетства, но и никакой неловкости, никакой зажатости. Как жаль, что она не принадлежит к кругам знати! Мне удивительно приятно говорить с ней…»

Под взглядом юноши, словно угадав его мысли, девушка покраснела и опустила глаза.

— А что еще ты можешь сказать обо мне? — пытливо спросил Атрид. К своему изумлению, он понял, что ему, царю, отнюдь не безразлично, что ответит ему эта на первый взгляд простая девушка из народа.

Агниппа, краснея под его взглядом, искоса посмотрела на юношу из-под опущенных ресниц.

— Ты… — она запнулась. — Мне кажется, ты хороший человек и… способен на благородные поступки… и на озорные выходки! — внезапно со смехом заявила она. — Которые не поддаются логике. — И вдруг пылко добавила: — Но я люблю таких людей: непредсказуемых в невинных мелочах и твердых в главном — чести и справедливости! А моя сестрица на диво логична! — забывшись, присовокупила она и тут же испуганно прижала руку к губам. — Ах! Боги!

«Верно говорят, что нельзя судить людей по первому впечатлению, — меж тем размышлял Атрид. — Я мог бы совершенно спокойно проехать мимо замечательной девушки, проявив к ней лишь поверхностный интерес! И только благодаря счастливому случаю снова встретился с ней. А мог бы и не встретиться… Как причудливо сплетают Мойры свою нить! Уже вечером я просто из вежливости выслушал Ипатия и ничего толком не помню из его рассказа. А Агниппа необыкновенный человек! Глубокие суждения, что выдают благородную душу, и при том легкость и почти детское озорство. С каким бы наслаждением я говорил с ней еще и еще, сидя где-нибудь наедине в отделанной мрамором комнате с журчащим фонтаном, и чтоб в открытое окно веял прохладный ночной ветер из благоухающего сада… Я взял бы ее руку в свою и нежно перебирал ее пальцы… Смотрел бы в глаза — у этой девушки дивные глаза! Она бы говорила, а я просто слушал бы ее голос, как музыку… Это было бы возможно, боги, если бы она была дочерью кого-нибудь из моих приближенных, но среди них, увы, только кокетливые дуры. Да, среди всех афинских девиц-аристократок нет жемчужины, равной этой! Какое счастье, что я зашел сюда…»

И тут девушка испуганно вскрикнула «Боги!». Атрид, не поняв, в чем дело, стремительно развернулся, готовый встретить любую опасность, но ничего страшного за спиной не обнаружил. Все было спокойно и по-прежнему. Вопросительный взгляд молодого человека встретился со взглядом старика, о котором, признаться, царь почти забыл. А Мена не упустил ни единого слова из их разговора.

— Агниппа, — сказал он. — Хватит болтать. Гость голоден. Пойди и приготовь нам что-нибудь.

Эти слова советник царевны произнес через силу, ведь он прекрасно знал, что дочь Аменхотепа III совершенно не умеет готовить. Однако пойти на кухню сам Мена не мог: во-первых, это означало бы оставить девушку наедине с незнакомым чужим мужчиной, а во-вторых, шло вразрез с обычаями не только Эллады, но и Египта. Во всей Ойкумене, земле обитаемой, было принято, чтобы, если в доме нет слуг, готовила бы женщина, а мужчина принимал гостей. А гость и так уже увидел довольно странного в их доме.

Заметив растерянность во взгляде девушки, Мена только поторопил ее, а молодому путнику предложил сесть на лавку, за стол.

Атриду вовсе не хотелось, чтобы Агниппа уходила, и он проводил ее долгим взглядом, желая запечатлеть в памяти каждую складку на ее гиматии, каждое грациозное движение, даже нежный, приятный запах ее духов. Такими не пользовались греческие аристократки. Они благоухали фиалками, розами или корицей, но не этим трепетным, тончайшим ароматом.

Необыкновенным, неизведанным.

Наверное, что-то египетское.

И сердце юноши забилось, как птица в клетке, когда Атриду почудилось, что у дверных занавесей девушка на секунду остановилась вполоборота и украдкой бросила на него взгляд своих больших черных глаз, а затем тотчас скрылась.

Царь остался со стариком, который не уставал сверлить его изучающим взором.

— Мена зовут Мена, — наконец соизволил произнести хозяин дома и, обойдя стол, сел на сундук. — А как твое имя?

— Зовите меня просто Атрид.

Брови старика изумленно приподнялись.

— Лишь по отчеству?..

Юноша небрежно отмахнулся:

— Правду сказать, я не люблю свое полное имя. Оно слишком длинное… А ласкательное, думаю, вам ни к чему.

— Кто ты? Зачем и откуда приехал в Афины?

Эти вопросы были бы обычными, если бы не еле приметная холодность в голосе Мена.

Царь пожал плечами:

— Я уже говорил. Я фиванец. Сын очень знатного человека. Что ж, расскажу тебе все откровенно, чтобы ты мог знать всю правду. Я был очень дружен с одним молодым человеком нашего круга, тоже аристократом. Как-то вместе мы отправились на охоту, и… — Атрид тяжело вздохнул и закусил губы. — И случайно я убил его. Я не хотел, но… знаю, это не оправдание… — Юноша повесил голову. — Родители погибшего вполне могли требовать у царя моей казни, но, памятуя нашу дружбу и понимая, что никто не