Затерянные в смерти (сборник) - Гэфни Патриция

Слава богу, вопрос был риторическим. Но все мы очень долго шли к тому. После пробуждения от комы у меня были чудовищные приступы головокружения, которые сейчас уже прошли. А еще был период «смешения». Я вдруг начинала говорить что-то странное. Например, что-то такое, что могло быть известно лишь Сономе. А потом не знала, как это объяснить.

Как, например, в тот вечер, когда я сказала Бенни, собравшемуся скормить собаке свой десерт:

– Не давай ей это. Она плохо переносит жирную пищу.

– Хорошо переносит, – заупрямился Бенни.

– Нет, плохо. Вспомни тот раз, когда Соному вырвало в столовой после… – Упс! – Хотя нет, это было с другой собакой.

– С какой собакой? – спросил заинтригованный Сэм. – Соному действительно вырвало…

– Нет, нет, речь идет о другой собаке. О собаке Хетти. Она рассказывала мне как-то. У нее есть большая…

– Не-ет! У Хетти кошки.

– Значит, не Хетти. Я что – сказала «Хетти»? Нет, это у Карлы, у другой медсестры. У нее есть большая собака, которую как-то вырвало…

– А когда Карла рассказала тебе об этом?

– Ну уж, конечно, не тогда. Когда я спала… ха-ха…

– Значит…

– Думаю, потом. Когда же еще? Или… или это была не Карла? Ах да, это была миссис Спиксмен. Она живет напротив Моники. У миссис Спиксмен немецкая овчарка Труди. Вот ее-то и стошнило в гостиной, после того как она съела… пирог. Да, она съела пирог, стоявший на подоконнике, как в том рассказе, и… А кто хочет кофе? Сэм? То есть я хотела сказать… Сэм, ты будешь кофе?

Мне очень хотелось рассказать им правду. Я даже начинала несколько раз разговор на эту тему. По крайней мере с Сэмом. Но тут же прокручивала в мозгах первую фразу и понимала, что продолжать не стоит.

«Никогда не поверишь, где я была на самом деле, когда все думали, что я в коме». Или: «Я знаю, что вы сбили Соному на Джорджтаун-роуд, а теперь представьте, ребята, что на самом-то деле вы сбили меня».

Надо смотреть правде в глаза: мне не поверил бы даже Бенни. Даже если бы я рассказала Сэму в мельчайших подробностях такие вещи, которые могли знать только он и собака, мой муж наверняка нашел бы этому рациональное объяснение. И я на его месте нашла бы. Да и кто поступил бы иначе? «Ты просто вспоминаешь о вещах, которые я рассказывал тебе, сидя рядом, пока ты была в коме», – сказал бы Сэм. Он нашел бы мне оправдание, как все мы находим оправдание людям, видевшим призраков, НЛО или чудо господне. Что бы они ни говорили, мы все равно найдем этому какое-нибудь рациональное объяснение.

Ведь даже я сама иногда думаю о том, что всего этого не могло быть. Что мне просто приснились эти несколько недель жизни в теле собаки по имени Сонома. Люди не возвращаются к своим близким в собачьем теле. Я даже не могу больше ничего доказать, потому что Бенни вернул мне после возвращения все сокровища из жестяной коробки, спрятанной во дворе в домике для игр. Все, о чем не знал никто, кроме Бенни и Сономы. Это был мой единственный шанс, но я не успела им воспользоваться. В первый же день после приезда из Хоуп-Спрингз Бенни положил передо мной на кровать мою старую кофейную кружку, коврик для мыши и сережки.

– Смотри, мам, я сохранил это для тебя, – гордо сказал он.

Я поплакала немного, а потом мы долго сидели, крепко прижавшись друг к другу.

– Приходи скорей, – вывел меня из задумчивости голос Сэма.

– Через пять минут буду с вами, – обещаю я.

Собрав свои вещи, мой муж и сын направляются в сторону дома. Когда-то Сонома повсюду следовала за Бенни или за Сэмом – я даже знаю почему, но теперь она не отходит ни на секунду от меня. Это моя собака. Чувства Бенни не пострадали: он воспринял это как должное. Сэм тоже. Единственным человеком, у кого возникли проблемы в связи с этой неожиданной демонстрацией собачьей преданности, была я.

Сонома все это время плескалась рядом, а теперь подошла и села в воду, положив морду на ручку моего шезлонга.

– Привет, малышка, – говорю я, тихонько сжав теплое и упругое ухо. Сонома оказалась меньше, чем я думала. Точнее, меньше, чем я себя чувствовала. Она едва достает мне до колена, и ее очень удобно гладить, когда Сонома вертится рядом. У нее влажные светло-карие глаза, заглядывающие прямо в душу. Она любит скрещивать перед собой передние лапы, когда ложится. Настоящая женщина! У нас волосы одного цвета – рыжевато-русые, но у Сономы они прямее. И еще меня восхищает ее тонкая талия. Когда я хожу с ней в лес на футбольное поле и там спускаю Соному с поводка (разумеется, нелегально), Сонома гоняется за низколетящими ласточками, пока не устанет так, что возвращается ко мне, высунув язык. А я могу наблюдать за ее играми часами.

Сонома протягивает лапу, чтобы я пожала ее. И я с удовольствием это делаю. Сонома меняет лапы – и я пожимаю вторую. Но она снова меняет лапы. Это почти как тик.

– Что ты хочешь, малышка?

Она не может мне ответить. Но я, кажется, знаю. Она хочет меня обнять. Хочет, чтобы мы снова стали ближе.

Сначала Сонома немного пугала меня. Разумеется, я была в восторге, узнав, что она не утонула. Но когда меня привезли домой, первое, что сделала Сонома, это запрыгнула на постель и приблизила морду к моему лицу, стараясь заглянуть в глаза. И тут я почувствовала себя как-то странно.

– Кто ты? – прошептала я, как только мы остались одни. – Ты – это я? Кивни, если так.

Ничего.

Я еще много раз пробовала установить с ней контакт («Мигни глазами», «Подними одну лапу», «Повиляй хвостом», «Пролай дважды»), но ничего не получалось. Либо я просто еще не сумела подобрать к ней ключик, что маловероятно, либо Сонома – просто собака (именно «просто собака», а не «только собака»). Замечательная, красивая, умная, преданная собака, и ничего больше. И никто не заключен в ловушку внутри ее тела и не пытается выбраться наружу. Это совершенно очевидно.

Я не знаю, что случилось со мной. Иногда я представляю себе, что абсолютно все собаки в какие-то моменты своей жизни бывают людьми, что существует всемирный заговор людей, переживших то же, что пережила я, которые молчат, чтобы не оказаться в сумасшедшем доме. И еще я думаю: а почему только собаки? Почему не кошки? Или птицы? Белки, киты, ежики? Что, если происходит постоянный обмен телами между разными видами живых существ, но нигде не говорят и не пишут об этом, кроме как в детских книжках и научной фантастике?

А бывают дни, когда я абсолютно уверена, что просто видела все случившееся во сне.

Одно точно: жизнь в собачьем теле очень изменила меня. Я превратилась из одиночки в стайное животное. Семья теперь для меня все. Сэм и Бенни не просто дополняют мое «я», в каком-то глубинном смысле мы с ними составляем единое целое. И не только с ними. Концепция семьи куда шире. Она простирается до самых дальних планет Солнечной системы. А может быть, и еще дальше. Моя семья – это все мои друзья, и Делия с мужем и детьми, и Чарли, и Моника с близнецами, и Ронни Льюис, и соседи, и жители нашего пригорода – все, кого я люблю, и даже мистер Хортон, – все мы одна стая. Когда я провожу время с ближайшими членами стаи – Сэмом и Бенни, меня по-прежнему иногда охватывает безотчетное желание поваляться по полу, что же касается друзей и соседей, с ними я просто хочу жить в мире и согласии. И это, как ни сложно поверить, отлично помогает в работе агента по недвижимости. Ронни утверждает, что я стала работать еще лучше, чем раньше, и при всей моей скромности не могу не признать: это о чем-то говорит. Оказалось, что честность, надежность, открытость и доброта подходят не только ретриверу. Все эти качества помогают стать хорошим продавцом недвижимости. Это стало для меня новостью. Я всегда думала, что в моей профессии надо стараться укусить первой, пока не укусили тебя.

– Пойдем домой? – спрашиваю я.

Но Сонома, виляя хвостом, пятится в воду. Она любит перемены, любит, когда происходит что-то новое. Такой же была когда-то и я. Я складываю шезлонг, кладу в карман телефон, беру под мышку договор, который только что читала. Надеваю босоножки. Какой отличный день! Может быть, отправимся сегодня на прогулку? Национальный парк Шенандо начинается прямо за нашим домом.