(не) Его Малыш(ка) (СИ) - Фокс Нана

— Ну и отлично! — облегченно выдыхаю я, но не спешу уходить, грузя его еще несколькими вопросами — так, для закрепления информации.

В палату возвращаюсь в приподнятом настроении, планируя завтрашнюю выписку и небольшое торжество. А еще дома надо бы кое-какие вопросы решить. Сегодня, видимо, ночую я вне стен клиники.

— Давид сказал… — с порога спешу сообщить Агнии отличную новость, но в удивлении замираю там же. — А где малышка?

Поганое предчувствие беды ядовитой лианой оплетает сердце, сживает в тиски и не дает нормально дышать.

— Ее забрали, — нерешительно произносит Кроха, замолкает на миг, а глаза ее делаются большими и испуганными.

— Кто? Куда?

— Медсестра пришла сразу, как только ты ушел, — давясь словами, лепечет она, хватая ртом воздух и захлебываясь им и накатывающей догадкой. — Она сказала, что нужен какой-то анализ на генетические маркеры, его вчера не сделали, а без него не выпишут. Я хотела пойти с ней, но она… она сказала, что мне тоже надо на процедуру и что за мной сейчас придут…

Тревога ознобом пробегает вдоль позвоночника. Осознание неминуемой беды скручивает внутренности, и большие испуганные глаза Крохи, ее дрожащие губы и тихий стон отчаяния, перекатывающийся в дикий крик, рвут реальность на куски.

— Где моя девочка?! — Слезы градом катятся по ее щекам, затапливая мою душу ядом накатывающей злости.

Злости на ту сволочь, что посмела своими грязными лапами посягнуть на самое светлое и, бесспорно, ценное в нашей с Крохой жизни!

На пару минут прижимаю жену к себе так крепко, что кажется слышу, как трещат ее тонкие косточки. Путаюсь пятерней в шелке волос на затылке, удерживая голову прижатой к своей груди и немного глуша безутешный плач. А ярость меж тем нарастает.

— Посмотри на меня, — немного отстраняюсь, говорю я и беру ее лицо в ладони. Наши взгляды встречаются. — Все будет хорошо, слышишь? Я все решу, я найду ее, — обещаю, искренне веря, что по-другому просто быть не может.

— Пожалуйста… — всхлипывает она, растирая слезы, — пожалуйста, верни нашу дочь…

— Обещаю. — Я нежно касаюсь губами мокрой, соленой кожи. — Никуда отсюда не уходи, я скоро вернусь.

Она растерянно кивает, соглашается, но не отпускает. Стоит рядом, цепляясь пальцами за футболку на моей груди, комкает ткань в кулачках. Хрупкие плечики вздрагивают в безмолвном рыдании.

Аккуратно подталкиваю ее в сторону кровати. Мелкими шажками подвожу обессиленную Кроху и помогаю забраться на широкую кровать. Бережно укрыв покрывалом, со щемящим сердцем все же оставляю ее, тихо прикрыв за собою дверь.

Первым делом торможу первую из попавшихся на пути медсестер, желая уточнить координаты лаборатории, — так, на всякий случай стоит заглянуть и туда. Чем черт не шутит, вдруг малышка, и правда, там? Надежда призрачная, тонкая, как нить шелкопряда, но она есть и теплится где-то в районе солнечного сплетения, стараясь выжечь страх их души.

— Но с пациентами она работает только по утрам, исключение — экстренные больные. А вы…

— Мы не такие, да, — безжалостно рвет девушка в спецформе одну из нитей веры в быстрый и положительный исход.

— Тогда мне нужен основной пункт охраны.

— Он на первом этаже, — удивляется она, но все же сообщает номер кабинета и как быстрее до него добраться.

— Спасибо! И вот еще: найдите Давида Германовича и сообщите ему, что он мне срочно нужен.

— Хорошо.

Я лишь взмахиваю рукой, уже спеша в сторону лифтов. По дороге набираю Мирона и, описав сложившуюся ситуацию, прошу прислать толкового спеца. А после все закручивается, словно в плохом кинофильме, где до счастливого конца, вроде, и рукой подать, но финал остается открытым.

Вместе с подоспевшим Давидом мы просматриваем камеры наблюдения. Чертова медсестра, вынесшая из палаты нашу крошку, мастерски увиливает от обзора видеонаблюдения! Мы тратим почти час на то, чтобы найти хотя бы малейшую зацепку, дающую нам возможность действовать дальше.

— Ты оставайся здесь, — тоном, не терпящим возражения, заявляет мне Мирон, когда на нужном отрезке записи, увеличенном до размеров размытых мегапикселей, нам удается разобрать номер автомобиля, на котором уехала предполагаемая похитительница.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты сдурел! — возмущаюсь я. — Там моя дочь, и я не могу сидеть и ждать, я должен… — Его спокойный тон бесит, но в то же время внушает уверенность, да и прав он. — Оставь это нам. Сейчас на поиски малышки задействованы все спецслужбы. Дело на особом контроле. Не спрашивай, не скажу: секретно. Но как только все разрешится, ты первым узнаешь все подробности.

Он спешно уходит, не сказав больше ни слова, по пути кому-то отзванивается и исчезает за широкими дверями центрального входа. А мне ничего не остается, как вернуться к Крохе и попытаться ее успокоить, а еще молиться, чтобы все побыстрее закончилось.

Мои парни сообщают, что Стас ведет себя смирно, подозрительно смирно, и это меня тоже настораживает. Но сейчас все же важнее малышка, а потому прошу их по-прежнему не спускать с него глаз.

Ждать — самое отвратительное занятие, а ждать, когда сердце разрывается и ты от безысходности и бессилия не находишь себе места, вдвойне тяжелей.

Мы сидим на кровати. Кроха, выплакав океаны слез, прижимается ко мне и лишь тихо вздыхает, уставившись остекленевшим взглядом куда-то вдаль. Через силу удается накормить ее почти остывшим ужином и в гнетущей тишине опостылевшей палаты считать минуты, неумолимо складывающиеся в часы.

Звонок от Мирона разрывает полумрак, врезается острым клинком прямо в сердце. Вздрагиваю и хватаюсь за орущий телефон. За секунду до ответа успеваю прокрутить в голове все возможнее варианты того, что сейчас услышу, и приготовиться к самому ужасному.

— Она у нас. — Усталый голос друга звучит ангельским песнопением. — Буду у вас через полчаса.

Разговор обрывается, но мне большего и не надо. Делюсь потрясающей новостью с Крохой и вновь утопаю в ее слезах. Только теперь это слезы радости.

Эпилог

*Степан*

— Не помешал? — раздается бодрый голос Мирона в ответ на мое уставшее «алло». — Можешь подъехать в управление? — не дожидаясь моего ответа спрашивает друг, пробуждая во мне желание стукнуть его за столь бодрый голос в этот ранний утренний час.

Стрелки часов только-только дружно сходятся на цифре «шесть», и я жутко хочу спать, несмотря на то, что ранний подъем — мой привычный ритм жизни. Но так было раньше, до появления в доме маленького требовательного комочка, полночи возмущавшегося из-за режущихся зубок, а сейчас мирно сопящего в своей кроватке.

— Что случилось? — сонно интересуется Кроха, повернувшись ко мне и ткнувшись носом между лопаток.

— Все хорошо, Кроха, спи. — Я прикрываю динамик телефона и аккуратно, стараясь не потревожить своих девочек, встаю с кровати и выхожу за дверь.

— Ну, так тебя ждать или… — нетерпеливо подгоняет меня с ответом начальник УВД.

— Вы его задержали?

— Да. Гаденыш уже и документы успел сменить, и следы почти подчистил, но твои парни неплохо реабилитировались после прошлого провала. Так что смотри, я могу его и сам допросить, а могу и тебя дождаться.

Прикрываю глаза ладонью, делаю глубокий вздох, а в голове, словно кадры с кинопленки, мелькают нервные события последних месяцев. С содроганием вспоминаю тот день, когда ублюдок, назвавшийся моим сыном, похитил малышку — пусть не сам, но похищение произошло с его подачи и при его прямом участии. И то, что нашу девочку удалось быстро найти и вернуть, не умаляет вины отморозков, наживавшихся на продажи новорожденных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Жутко звучит, но это так. Под красивым названием организация, якобы с благородными намерениями, по сути, занималась криминальной деятельностью. Добрые побуждения помочь брошенным детям найти семью на деле выглядели совсем не благородно. Стас был одним из активных организаторов и участников всего процесса. Выгоднее «организовать хорошую жизнь» ребенку с чистой генетикой и анамнезом, а где таких взять? Правильно: родить. Вот этим он и несколько его подельников активно промышляли.