Все, что блестит - Линда Ховард

Но, когда она вытащила изысканное, прекрасное платье, её сердце и дыхание остановились, и она отбросила его, как будто оно превратилось в змею, потом отвернулась, глядя вдаль невидящими глазами, и жгучие слёзы скатились вниз по щекам. Он сделал это! Он отменил её указания, пока с неё снимали мерки в примерочной комнате, и вместо белого платья, о котором она мечтала, сшили это, которое лежало, скомканное, на кровати и было бледно-персикового цвета. Джессика знала, что салон не допустил ошибки, она была абсолютно уверена, что заказала платье белого цвета. Нет, это было делом рук Николаса, и она чувствовала себя так, словно он вырвал ей сердце.

В ярости она хотела уничтожить платье и сделала бы это, если бы ей попалось под руку что-нибудь подходящее, но ничего не было. И при этом она не могла заставить себя взять его в руки и сидела у окна, чувствуя, как слезы жгут и слепят ей глаза, а горло сжимается от рыданий. Именно такой и застала ее Петра.

Сильные ласковые руки прошлись по ней, и она оказалась прижатой к груди женщины в нежном покачивании.

— Ах, это всегда так, — нараспев сказала Петра своим глубоким голосом. — Ты плачешь, хотя должна смеяться.

— Нет, — Джессика справилась с прерывающимся голосом и указала на кровать. — Это моё платье.

— Свадебное платье? Оно порвано, запачкано? — Петра подошла к кровати и подняла платье, осматривая его.

— Предполагалось, что оно будет белым, — прошептала Джессика, снова поворачивая несчастное, заплаканное лицо к окну.

— Ах! — воскликнула Петра и покинула комнату. Она возвратилась через мгновение с мадам Константинос, которая сразу подошла к Джессике и положила руку ей на плечо в первом тёплом жесте, который она себе позволила.

— Я знаю, что вы расстроены, моя дорогая, но это, тем не менее, прекрасное платье, и вы не должны позволить ошибке испортить день вашей свадьбы. Вы будете очень красивы в нём…

— Николас заменил цвет, — объяснила Джессика напряжённо, справившись с потоком слёз. — Я настаивала на белом, я пыталась заставить его понять, но он не послушал. Он позволил мне думать, что платье будет белым, но, пока я была в примерочной, заменил цвет.

Мадам Константинос вздохнула.

— Вы настаиваете на своих словах?

Джессика устало потёрла лоб, видя, что настало время всё объяснить. Пожалуй, мадам Константинос должна узнать истинную историю. Она не знала, с чего начать и, в конце концов, выпалила:

— Я хочу, чтобы вы знали, мадам, что ничего из того, что вы слышали обо мне, не соответствует действительности.

Медленно, мадам Константинос кивнула, глядя на неё грустными голубыми глазами.

— Я думаю, что уже поняла это, — сказала она мягко. — Женщина, так много повидавшая и познавшая так много любовников, которых ей приписывают, будет иметь на лице отпечаток бурной жизни, а ваше лицо говорит о невинности. Я забыла, что сплетня может распространяться, как раковая опухоль, и питаться сама собой, но вы напомнили мне, и я обещаю, что не забуду этого снова.

Поощренная, Джессика нерешительно продолжила:

— Николас сказал мне, что вы дружили с Робертом.

— Да, — признала мадам Константинос. — Я знала Роберта Стэнтона большую часть своей жизни, он был близким другом моего отца и любим всем нашим семейством. Я должна была бы помнить, что он видел вещи намного более ясно, чем остальные из нас. Я очень плохо думала о вас прежде, моя дорогая, и глубоко стыжусь самой себя. Пожалуйста, вы сможете когда-нибудь простить меня?

— Конечно, — воскликнула Джессика, вскакивая на ноги, чтобы обнять пожилую женщину и вытереть слёзы, которые хлынули снова. — Но я хочу рассказать вам, как всё было, как получилось, что я вышла замуж за Роберта. В конце концов, вы имеете право знать, так как я собираюсь выйти замуж за вашего сына.

— Если вы хотите рассказать мне, пожалуйста, сделайте это, но не чувствуйте себя обязанной объяснять мне, — ответила мадам Константинос. — Если Нико удовлетворён, то и я тоже.

Джессика снова погрустнела.

— Но он не удовлетворён, — сказала она горько. — Он верит всем рассказам, которые слышал, и он ненавидит меня почти так же, как хочет.

— Невозможно, — задохнулась от удивления мать Николаса. — Нико не может быть настолько глупым, ведь очевидно, что вы — не коварная авантюристка!

— О, но он верит этому, совершенно! Отчасти это моя ошибка, — признала она с несчастным видом. — Сначала, когда я хотела удержать его, то позволяла ему думать, что я… была испугана, потому что со мной плохо обращались. Я не раз пыталась все объяснить ему с тех пор, но он попросту не хотел меня слушать. Он отказывается говорить о моих прошлых делах и разъярён, потому что я не стала спать с ним… — она остановилась, ошеломлённая тем, чт? выболтала его матери, но мадам Константинос кинула на неё поражённый взгляд, а затем взорвалась смехом.

— Да, я могу вообразить, что привело его в ярость, потому что у него характер его отца, — она захихикала. — Итак, вы должны убедить моего ослеплённого упрямством сына, что ваша искушённость является полностью вымышленной. У вас есть какие-нибудь идеи, как вы могли бы исправить это?

— Он узнает, — сказала Джессика спокойно. — Сегодня вечером. Тогда он поймёт, что я имею право на белое свадебное платье.

Мадам Константинос задохнулась, когда, наконец, поняла значение платья.

— Моя дорогая! Но Роберт… нет, конечно, нет. Роберт не был тем мужчиной, который мог жениться на юной девушке ради физического удовольствия. Да, я думаю, что должна услышать, как всё это вышло, в конце концов!

Джессика спокойно рассказала ей о том, что была молода и совершенно одинока, и Роберт хотел защитить её, и сколько злобных сплетен она вынесла. Она не утаила ничего, даже того, как Николас добивался её и какие предложения ей делал, и мадам Константинос была глубоко обеспокоена, когда рассказ закончился.

— Порой, — медленно проговорила она, — мне хочется разбить вазу о голову Нико, несмотря на то, что он мой сын! — она посмотрела на свадебное платье. — У тебя нет ничего другого, чтобы надеть? Ничего белого?

Джессика покачала головой.

— Нет, ничего. Я должна буду надеть это.

Петра принесла наколотый лёд, завёрнутый в небольшое полотенце, чтобы приложить его к глазам Джессики, и через полчаса все следы слёз пропали, но она была неестественно бледна. Она двигалась очень медленно, жизненные силы покинули её, все искры радости погасли. Мадам Константинос и Петра бережно одели Джессику в платье персикового цвета и закрепили такого же цвета фату на её голове, потом вывели её из комнаты.