Гордость и предубеждение и зомби - Джейн Остин

Его порочные наклонности и отсутствие нравственных устоев, тщательно скрываемые им от своего благодетеля, не могли быть тайной для юноши одного с ним возраста, у которого к тому же имелась возможность видеть его в те моменты, когда он не считал нужным следить за своим поведением. Именно так мне удалось услышать, как мистер Уикэм беззаботно похвалялся своим намерением отработать удары ногой с разворота на служившем у нас глухом мальчике-конюхе, выражая надежду, что сломанная шея послужит тому достаточным наказанием за плохо вычищенное седло. Я был привязан к несчастному слуге, и поэтому мне пришлось перебить Уикэму ноги, чтобы тот не мог воплотить в жизнь свой омерзительный замысел. Тут я снова вынужден причинить вам боль, в какой мере — известно лишь вам самой. Но какие бы чувства ни вызывал у вас мистер Уикэм, догадки об их природе не помешают мне раскрыть его истинную сущность, а, напротив, лишь укрепят в желании сделать это.

Мой досточтимый отец скончался около пяти лет тому назад, и до самого конца его привязанность к мистеру Уикэму была столь велика, что в своем завещании он настоятельно рекомендовал мне всячески способствовать его карьере в борьбе с ужасной нежитью. К этому пожеланию прилагалось наследство в тысячу фунтов. Отец мистера Уикэма ненадолго пережил моего, и не прошло и полугода, как мистер Уикэм написал мне, что пожелал заняться изучением новейших оружейных технологий и доход с одной тысячи фунтов не покроет этого увлечения. Я скорее желал, чтобы его намерения оказались искренними, чем верил в них, но все равно с готовностью откликнулся на его просьбу и устроил так, чтобы ему выплатили три тысячи фунтов. После чего, казалось, всякая связь между нами прервалась. Я был о нем слишком дурного мнения, чтобы приглашать его в Пемберли или возобновлять общение с ним в столице.

Полагаю, именно там он и поселился, однако изучение оружейных технологий было сущим притворством, и теперь, не зная ограничений, он вел праздный и беспутный образ жизни. Три года я почти не получал о нем вестей, но, поиздержавшись, он снова написал мне письмо. Он уверял меня, что находится в крайне стесненных обстоятельствах, что оружейные технологии оказались вовсе невыгодным занятием и что он полон решимости принять сан, если я положу ему ежегодное содержание. Вряд ли вы осудите меня за то, что я отказался выполнить его просьбу и решительно пресекал любое ее повторение. Его недовольство было соразмерно его бедственному положению, и, не сомневаюсь, он порочил мое имя в обществе так же яростно, как и упрекал меня лично. После этого между нами не осталось даже намека на какие-либо отношения. Как он жил, мне неведомо. Однако прошлым летом он вновь довольно болезненным образом напомнил о себе.

Теперь мне предстоит описать события, о которых сам бы я хотел позабыть, и если бы не нынешние обстоятельства, я не рассказал бы о них ни одной живой душе. Говоря это, я не сомневаюсь, что и вы сохраните все в тайне.

Опека над моей сестрой, которая младше меня более чем на десять лет, была доверена мне и племяннику моей матери, полковнику Фицуильяму.

Около года назад мы забрали ее из школы и поселили в Лондоне под присмотром компаньонки, миссис Янг, вместе с которой летом она отправилась в Рамсгейт. Вскоре туда же приехал мистер Уикэм, и, несомненно, с умыслом, поскольку выяснилось, что он был ранее знаком с миссис Янг, в характере которой мы жестоко обманулись. При помощи и поощрении этой дамы он настолько завладел доверием Джорджианы, чье искреннее сердце еще хранило память о том, как он был добр к ней в детстве, что она позволила внушить себе, что влюблена, и согласилась бежать с ним.

Ей было тогда всего пятнадцать, что может послужить ей оправданием. За день или два до предполагаемого побега я неожиданно приехал в Рамсгейт, и Джорджиана, будучи не в силах вынести мысли о том, что она может причинить боль и огорчения брату, который во многом заменил ей отца, во всем мне призналась. Можете представить, что я почувствовал и как поступил. Заботясь о добром имени и чувствах моей сестры, я не мог публично изобличить мистера Уикэма. Честь требовала вызвать его на дуэль, но он спешно покинул город.

Миссис Янг, разумеется, жестоко выпороли в присутствии всей прислуги. Несомненно, мистер Уикэм прежде всего охотился за приданым моей сестры, которое составляет тридцать тысяч фунтов, однако я не могу избавиться от мысли о том, что его также привлекала возможность отомстить мне. Да, тогда бы он отомстил мне сполна. Таково, сударыня, правдивое изложение всех обстоятельств, касающихся меня и этого человека, и если вы не сочтете эту историю полнейшей выдумкой, то, надеюсь, не станете более винить меня в жестокости по отношению к мистеру Уикэму. Мне неизвестно, каким образом, с помощью каких уловок он ввел вас в заблуждение, однако тому, что его обман удался, вероятно, не стоит удивляться. Не зная всех подробностей, вы не сумели бы его уличить, а подозрительность чужда вашей природе. Быть может, вас удивит, что я не рассказал всего этого вчера вечером, однако тогда я недостаточно владел собой, чтобы решить, насколько я могу быть с вами откровенен. За подтверждением всего вышеизложенного вы можете обратиться к полковнику Фицуильяму. Как моему родственнику, близкому другу и, более того, одному из душеприказчиков моего отца, ему неизбежно становились известны все подробности описанных мной событий. Если ваша неприязнь ко мне обесценивает все мои заверения, то поверить словам полковника Фицуильяма подобные причины вам не помешают, и дабы вы могли сразу справиться обо всем у него, я постараюсь найти способ передать вам это письмо в утренние часы. Пусть Господь хранит вас и избавит Англию от ее нынешних бедствий.

Фицуильям Дарси

Глава 36

Когда мистер Дарси вручил Элизабет письмо, она отнюдь не ожидала того, что он вновь станет просить ее руки, однако и вовсе не могла предположить, что бы он мог еще написать. Она так торопилась это выяснить, что едва осознавала смысл написанного, и, спеша перейти к следующей фразе, не успевала сосредоточиться на той, которую только что прочитала. Она сразу сочла притворством веру мистера Дарси в то, что ее сестра была поражена недугом, а его перечисление истинных, более тяжких возражений против этого брака слишком разгневало ее, чтобы судить о них здраво.

Но когда этот предмет сменился рассказом о мистере Уикэме, Элизабет смогла несколько более внимательно прочесть описание событий. Если описание это было правдивым, то все ее представления о благородстве мистера Уикэма рассыпались прахом — и в то же время оно поразительно сходилось с историей, рассказанной им самим. Ее чувства становились все более мучительными и все менее определенными. Изумление, тревога, даже ужас полностью завладели ею. Элизабет желала, чтобы все это оказалось ложью, и непрерывно восклицала: