Всё будет хорошо - Юлий Буркин

Он успел разломать скамейку и качели, когда приехали гицели.

— Ну все, все, — прогудел коренастый вислоусый мужик, сгребая Кирилла в охапку и отбирая молоток. — Чего буянишь-то?

— Жену, — выдохнул Кирилл яростно. — Жену! Твари, подонки! Убью!

— Изнасиловали? — уточнил гицель. Лицо у него было грубое, потертое, кожа в пигментных пятнах.

— Избили!

— Это еще ничего.

— Ничего?!

— Вон, на прошлой неделе случай. Свадьба у пуберов. Так они двух взрослых баб изнасиловали, а потом убили. Хорошо хоть не съели. Зверье малолетнее.

От холодного ночного воздуха Кирилла начало знобить. Гицеля он узнал — мужик жил в соседнем доме, и звали его, кажется, Матвей Петрович. Когда-то, до Пандемии, работал в милиции, участковым.

— К-кто в-вас в-в-вызвал? — спросил он, с трудом попадая зубом на зуб.

— Никто. Мы по разнарядке. За питерпенами. Сигнал поступил, вот и приехали. Ну-ка, накинь плед, мститель доморощенный.

Кирилл с благодарностью завернулся в плед. Плед оказался хороший, шерстяной. Для питерпенов, небось. Деточкам — все самое лучшее. Забота и уход со стороны государства. Детдом и трехразовое питание.

В теории, конечно.

Кирилл с Таней — когда та носила Глебчика, и искренне верила, что второй ребенок родится здоровеньким — даже хотели отдать туда Дашку, ездили смотреть. Духота, теснота, вонь прокисшего супа, совершенно озверелые питерпены и давно на все забившие воспитатели, драки за место в иерархии, регулярные визиты педофилов, якобы желающих удочерить… Место для беспризорников и индульгенция для тех родителей, что в тщетной попытке родить здорового наплодили слишком много дармоедов.

Но у питерпенов имелось хотя бы это. И закон, дырявый и дурацкий, но все-таки закон о защите детей, не достигший половой зрелости.

А на тех, кто остановился, пережив пубертат, было всем наплевать.

— Что ж вы пуберов не ловите, а? — протянул Кирилл тоскливо. — От них же вреда куда больше.

— Да ловим мы! — крякнул Матвей Петрович. — Только что с ними потом делать? Из колоний они бегут. На заводы, в артели — нельзя, негуманно, детский труд, ё-моё. Вот и выходит: утром поймали, вечером отпустили. Разве что девок стерилизуют, чтобы не плодились, вот и вся работа. Толку ноль, конечно.

— Маразм, — простонал Кирилл. — Какой маразм!

— А ты, — понизил голос гицель, — в следующий раз поосторожнее молотком-то маши. А то заснимет кто, и посадят тебя, за жестокое обращение с детьми. У нас же все добренькие. И такими хотят остаться. Ну все, мужик, иди домой. «Скорую» жене вызови, побои сними. Авось разнарядку дадут. Тогда и отловим этих гаденышей.

Кирилл стряхнул с плеч одеяло и на негнущихся ногах побрел к подъезду.

Следующий день прошел как в тумане. Таню положили в больницу. Про отказ в лицензии на третьего ребенка Кирилл ей говорить не стал, смысла не видел. Врач диагностировал сотрясение мозга и выкидыш. Ребра уцелели. Тане вкололи успокоительное и пообещали выписать через пару дней. Дашка все время ревела. Глеб тоже ревел. А Кирилл, не обращая внимания на детский вой, сидел в интернете.

Решение у проблемы было. Оно не было добрым; оно было правильным.

И люди, которые пришли к этому решению, называли себя кидхантерами. Они устали ждать от государства осмысленных действий. Они начали действовать сами. Втихаря.

Все необходимое свободно продавалось в аптеке. На форумах кидхантеров советовали покупать в разных: препараты в одной, шприцы в другой. За водкой пришлось зайти в супермаркет. На последние деньги Кирилл купил ящик самой дешевой водяры и еле допер его до дома. Остаток вечера он потратил на подготовку.

Около полуночи Кирилл оделся потеплее, замотал лицо шарфом (камеры-то повсюду теперь!), загрузил водку в рюкзак и отправился гулять по району.

Круглосуточный магазин на углу. Три питерпена — отнюдь не голодных, сытые мордашки лоснятся — выбежали навстречу просто поластиться; сердобольные старушки вроде Галины Федоровны всегда погладят, скажут доброе слово, пожалеют сиротинушек, которых родители, неспособные прокормить дармоедов, выкинули на улицу… Кирилл их шуганул и поставил первую бутылку возле урны. Бутылка была полупустая, мол, недопил кто, и отставил.

Скамейки в сквере, возле разгромленной детской площадки. Еще воняют табаком, Кирилл спугнул стаю пуберов только что. Под скамейками — пустые бутылки из-под водки и пива, презервативы, что бесплатно раздают пуберам в центрах защиты детей, окурки. Две бутылки Кирилл уронил за скамейку, на клумбу. Закатились.

Вход в подземный переход. Пуберы жмутся внизу, окружив одного с гитарой, и разноголосо поют что-то старое, чуть ли не из Цоя. Пытаются заработать на хлеб и водяру. Кирилл, пьяно пошатываясь, прошел мимо и поставил чекушку в футляр от гитары.

Центр защиты детей. Бесплатная столовка. Питерпены — от семи и до десяти — стоят в очереди за бульоном, пуберы хищно барражируют неподалеку, готовые отнять у слабых последнее. Тут Кирилл оставил рюкзак, стеклянно звякнувший об землю.

Автобусная остановка. Последние две бутылки Кирилл вытащил из кармана и протянул худющей проститутке из пуберов. Тусклые глаза девки вспыхнули жадно:

— У тебя место есть? Или в парк пойдем?

— Не надо, — сказал Кирилл. — Подарок. Тебе и твоему сутенеру.

— Правда, чо ли? — не поверила девка.

— Правда. День рожденья у меня… — Кирилл развернулся и пошел домой, оставив счастливую шлюху с двумя бутылками смерти.

На все про все ушло не больше часа.

Вернувшись домой, Кирилл принял горячий душ, выпил коньяку и лег спать.

На следующий день на работу он не пошел. Позвонил и соврал, что заболел.

К Тане в больницу тоже не поехал. Со слов врача, состояние стабильное, спит.

Отправил Дашку в школу. Покормил Глебушку. Сел на подоконник и стал курить одну сигарету за другой, ожидая, пока стемнеет.

Стемнело рано. Пуберы потянулись в сквер. Вскоре оттуда донеслось знакомое гоготание и визг. Сейчас они выжрут найденную водку, а через пару часов…

Кирилл затушил последнюю сигарету и скомкал пачку. Во рту горчило. Голова немножко кружилась.

Я все сделал правильно, сказал он себе. Ведь так?

В дверь позвонили. Кирилл слез с подоконника и пошел открывать. Дашка — обычно жизнерадостная и бойкая — вошла молча, чуть пошатываясь. Взгляд у нее был снулый, кожа бледная.

— Ты чего? — испугался Кирилл при виде вялой дочки. — Заболела?

— Не-е, — протянула Дашка и Кирилл отшатнулся. От дочери несло перегаром.

— Ты пила?!

— Да… ик! Мальчишки… в сквере угостили. Я не… ик!.. хотела. Но они заставили… Ой, — пробасила вдруг Дашка совершенно чужим, низким голосом. — Что-то мне нехорошо.

Она ломанулась в ванную и скорчилась над унитазом. Ее долго и мучительно вырвало.

Это первый симптом, подумал Кирилл. Дальше будет хуже. А может, так и надо? Может, так правильно?!

И только с этой гадкой мыслью до него дошло.

Что же я наделал?!

Он упал на колени, схватился за голову и завыл.

В спальне заплакал младенец.

Утренняя прогулка

Александр Сорокин

Прыг-скок, прыг-скок, разворот, прыг-скок, прыг-скок...

Квадратики постёрлись: линии бледные. Нужно где-нить мелок взять, заново прочертить.

Прыг-скок. Пакет мешает, щас на лавку его брошу и...

Окно вверху громыхнуло:

— Светка! Кому сказала: одна нога здесь, другая тут! Бегом за молоком — отцу на работу пора!

— Щас, мам! Уже бегу!..

Шрэк побери! Уже попрыгать нельзя... Еще разик туда и все!.. Нет: и обратно тоже...

— Светка!

Вот так всегда! Какие же эти взрослые нудные! «Бегом за молоком! Блинчики на завтрак! Отцу на работу!» Как будто я не иду, не бегу. Я вон даже прыгаю! Подумаешь, скакнула два раза. Ой, хлястик расстегнулся — должна ж я его поправить! Красный ремешок под блескучую застежечку. Как я люблю эти красные тапки-босолапки! Ишь как солнышком играют! Ой, царапина! Мам, если увидит, не разрешит их надевать: это выходные босоножки, скажет. А я в них что, захожу что ли? Я в них — и выхожу! Зачем идти в прошлогодних? Они, пусть и удобные, но серые! И потертые... А эти такие ладные-нарядные! А царапинку фломастером намазать — никто и не заметит...

Маринка!.. Ух-ты, какой у нее сарафанчик! Чо-т я такого не видела...

— Привет, Марин! Ты куда это?

— На-адо!

— Что, секрет?

— Нет. Но тебе не скажу! Видела, какой у меня салафан? Зелёновый! Бабушка вчела купила! Италия!

— Скажешь, тоже... Италия! Его, небось, делают на фабрике, где Наташкина сестра работает!

— Ее сестла на обувной фаблике лаботает! А ты — дула, лаз Италию от фаблики отличить не можешь!

— Сама ты — дура! И кривляка-задавака ин-фан-тиль-ная!

— Ты чего лугаешься? Я вот твоей маме ласскажу, какие ты слова гадкие говолишь!