Худеющий - Ричард Бахман

В воздухе витали ароматы пиццы, мороженого, жареного лука. Время от времени видишь блюющего мальчишку, который слишком долго находился на карусели. Большинство медленно двигавшихся машин в Олд Оркарде, были старыми, подернутыми снизу ржавчиной, и слишком большими. У многих подтекало масло.

Олд Оркард был вульгарен, но при этом было что-то невинное в его откровенности. Вот этого и не хватало Бар Харбору.

Многое здесь было прямой противоположностью Олд Оркарду, словно проходишь сквозь зеркало. Мало видно старых женщин и совсем не видно толстых. Мало кто из женщин гуляет в купальных костюмах. Похоже, что униформой Бар Харбора были теннисные костюмчики, белые туфли, поблекшие джинсы, рубашки-регби или матроски. Билли увидел совсем немного старых автомобилей и еще меньше машин американских марок. Большинство — «саабы», «вольво», «датсуны», «БМВ», «хонды». И на всех — непременно наклейки с дурацкими надписями. Были здесь и велосипедисты, лавировавшие среди толпы прохожих и машин на дорогих десятискоростных велосипедах. Как правило, они носили поляризованные темные очки и козырьки от солнца. В ушах маленькие наушники: с отсутствующими улыбками эти создания слушали кассеты Сони Уокмена. В гавани виднелся лес мачт, правда, не очень густой, окрашенный не в тусклые тона рыбацких лодок, а сверкавший белизной яхт, которые после празднования Дня Труда отправлялись в сухие доки.

Публика, слоняющаяся по Бар Харбору, была, в основном, молодая, сообразительная, модно либеральная и богатая. Ночи напролет они проводили на гулянках и вечеринках. Билли кое-как доехал до мотеля «Френчмен Бэй» и до рассвета пролежал, слушая разноголосицу рока, доносившуюся из шести, а может быть, и восьми баров. В местной газете сводки об автомобильных авариях и нарушениях правил были впечатляющими и немного удручающими.

Билли подумал: «Хочешь знать, почему это место и эти люди производят на тебя удручающее впечатление? Я скажу тебе. Они учатся жить в таких городках, как Фэйрвью, вот почему. Закончат учебу, женятся на девушках, которые завершают их любовные приключения, и осядут на лантерн драйвах Америки. Там они будут надевать красные брюки, чтобы поиграть в гольф, и каждый канун Нового Года станет для них возможностью полапать чужих жен».

— Да, это удручает, — пробормотал он, и проходившая мимо пара с удивлением обернулась на него.

«Они все еще здесь».

Да, они еще находились где-то тут. Мысль оказалась столь естественной, что он не удивился и особенно не возбудился. Он отставал от них на неделю. Теперь они могли находиться в Маритаймсе или двигаться дальше вдоль побережья. Их прежний распорядок предполагал, что к данному моменту они уже уехали. Бар Харбор, разумеется, был неподходящим местом для пестрой толпы цыган, поскольку здесь даже сувенирные лавки выглядели дорогими.

Все верно. Кроме одного: они все еще находились здесь, и он это знал.

— Чую тебя, старик, — прошептал он.

«Конечно же чуешь. Ты теперь должен их чуять».

Мысль на миг встревожила его. Он встал, выбросил остаток своего мороженого в мусорную корзину и отправился обратно к продавцу мороженого. Тот не слишком обрадовался, увидев, что Билли направляется к нему.

— Не могли бы вы мне помочь? — сказал Билли.

— Нет, уважаемый. Не думаю, — ответил торговец, и Билли заметил отвращение в его взгляде.

— Вас это может удивить. — Билли ощутил полное спокойствие и предрешенность. Не «дежа вю», а именно предрешенность. Продавец мороженого хотел отвернуться, но Билли удержал его взглядом. Он обнаружил в себе такую способность, словно сам начал обретать сверхъестественные способности. Он извлек фотографии, которые уже успели помяться и запачкаться и разложил их, как карты, на прилавке будки мороженщика.

Продавец посмотрел на них, и Билли не удивился, что тот их сразу узнал. Удовольствия от этого не было — только смутный страх, который испытываешь, когда местный наркоз начинает проходить. В воздухе отчетливо пахло морской солью, и чайки кричали над гаванью.

— Вот этот тип, — сказал продавец мороженого, зачарованно уставившись на снимок Тадуза Лемке. Этот… — ну и кошмар.

— Они еще здесь?

— Здесь, — ответил продавец. — Думаю, что тут еще. Менты вытолкали их из города на второй же день, но им удалось арендовать место у фермера в Текноре. Это недалеко отсюда. Полицейские к ним прицепились из-за какой-то ерунды: разбитые задние фары и прочее. Они намек, видать, поняли.

— Благодарю вас. — Билли собрал фотографии.

— Еще мороженого хотите?

— Нет, спасибо. — Теперь страх стал вполне осознанным, но он был смешан с гневом, став обычным его настроением.

— Ну, тогда, может, пойдете своей дорогой, мистер? Вы бизнесу не способствуете.

— Да, полагаю, что не способствую.

Билли направился к своей машине. Усталость покинула его.

В тот вечер, в четверть десятого, Билли припарковал машину на обочине шоссе 37-а, которое уходило к северо-западу от Бар Харбора. Он оказался на вершине холма. Морской бриз шевелил его волосы, одежда развевалась и хлопала на ветру. Откуда-то сзади, издалека, доносились слабые звуки рока, открывавшие очередную вечеринку в Бар Харборе.

Внизу справа он увидел большой костер, окруженный автомашинами, фургонами, трейлерами. На фоне костра мелькали силуэты фигур, слышались звуки разговоров, смех.

Он их догнал.

«Старик там ждет тебя, Билли. Он знает, что ты здесь».

Да. Да, конечно. Старик смог бы всю эту компанию отправить на край света, если бы пожелал. Но в этом для него было мало удовольствия. Он заманил Билли именно сюда. Именно этого он захотел.

Страх. Он, как струи дыма, блуждал по пустотам его тела, и таких пустот, казалось ему, становилось в нем все больше. Но и ярость жила там тоже.

«Я этого хотел и, возможно, стану для него сюрпризом. Он ожидает от меня страха — наверняка. Злость — вот, что может стать сюрпризом».

Билли на мгновение обернулся и посмотрел на свой автомобиль, покачал головой. Потом начал спускаться вниз по травяному склону к табору.

19. В ЦЫГАНСКОМ ТАБОРЕ

Он остановился за фургоном с изображением женщины и единорога — одна из множества теней, трепещущих от отблеска костра. Прислушался к их негромкому разговору, к взрывам смеха, к потрескиванию дров в костре.

«Туда я выйти не могу», — настаивал его рассудок. В этой настойчивости был страх, смешанный со стыдом. Нет, он больше не желал входить в концентрические круги их костра, вторгаться в их разговоры и личные дела. Ведь, в конце концов, он был виновником. Он…