Эпоха викингов в Северной Европе - Глеб Лебедев

Вторая группа названий прибалтийской зоны — морские ориентиры на Балтике: сюда относится известное в рунической письменности название Финского залива Hólmshaf («Хольмский залив» от Хольмгард = Новгород); скандинавское название острова Сааремаа — Eysysla (где Ey = Saari, «остров», a sysla = maa, «округ, корабельный или сотенный округ», отсюда искаженное немецкое Esel); Runö (о. Рухну) в Рижском заливе, и расположенный невдалеке мыс Demesnes [140, с. 204]. Сюда же примыкает пласт скандинавской или финно-скандинавской микротопонимики Аландских островов и южного побережья Финляндии. Эта система названий очерчивает зону давних прибалтийско-финских и скандинавских контактов, восходящих, судя по археологическим материалам, к середине I тыс. н. э. [342; 306; 307].

Вторая зона, примыкающая к «прибалтийской» с юго-востока, охватывает территорию Древней Руси и насыщена главным образом названиями городов и рек (последние известны в основном из средневековых исландских географических сочинений). Ближайшие к «прибалтийской зоне» топонимы [141, с. 201] образованы по распространенной скандинавской модели «X-borg»: Aldeigjuborg — Ладога и загадочный Alaborg где-то на севере Новгородской земли (возможно, городище Лопотти на северо-западном берегу Ладожского озера — 265, с. 148–151; 367, с. 102–120). Скандинавы, судя по материалам Старой Ладоги, появляются здесь уже в середине VIII в., т. е. в пределах вендельского периода [95, с. 123–130]. По частоте упоминаний в текстах, повествующих о событиях эпохи викингов, Ладога (Aldeigjuborg) значительно превосходит все остальные восточноевропейские центры вместе взятые.

Наиболее значимые топонимы второй «древнерусской зоны» образованы по особой модели «X-garðr», возникшей, как доказала советский скандинавист Е.А.Мельникова, в условиях русско-скандинавских контактов и продуктивной только для территории Восточной Европы (ни в Скандинавии, ни в Западной Европе названия городов, построенные по этой модели, неизвестны, а корень garð— используется для обозначения поселений другого типа) [141, с. 199–209]. К этим топонимам относится Нólmgarðr = Новгород, Kaenugarðr = Киев; сюда же примыкает Miklagarðr = Константинополь (букв. «Великий Город»), лежащий в третьей, «понтийско-византийской зоне», но непосредственно связанный с Новгородом и Киевом «Путем из варяг в греки» и в силу этого, видимо, подчиненный данной словообразовательной модели [178, с. 62; 141, с. 206].

Е.А.Мельникова выделяет Hólmgarðr в качестве древнейшего известного скандинавам названия на территории Древней Руси и вычленяет его раннюю форму Garðar, первоначально обозначавшую собственно Новгород (или поселения IX — начала X в. на месте будущего города), а позднее осмысленное как название страны: «Гарды» (книжное XIII–XIV вв. «Гардарики» [141, с. 202–205; 189, с. 143–158]).

Для образования названий других древнерусских центров, кроме Новгорода и Киева, модель «X-garðr» не применялась; но связь с нею в скандинавской традиции проявилась, видимо, в обозначении «главных городов» Руси — hófuð garðar в исландском сочинении XIV в. Хаука Эрлендссона [138, с. 148]. Кроме Ладоги, Новгорода и Киева скандинавам были известны Полоцк (Palteskja) и Смоленск (Smaleskia) на Двинско-Днепровском пути, Ростов (Rostofa), Суздаль (Surdalar) и Муром (Moramar) в Волго-Окском междуречье и какие-то другие центры. Как и эти названия городов, непосредственно из восточноевропейской традиции были заимствованы важнейшие гидронимы, обозначавшие основные магистрали системы речных путей: Нева (Nyia), Западная Двина (Dúna), Северная Двина (Vina), Волхов (или Волга? — Olkoga), Днепр (Nepr, форма, близкая былинному Нъпръ, Нъпра). Степень осведомленности скандинавов о городах и реках Восточной Европы довольно высока: «Материалы местной традиции о Руси и смежных с ней землях более обширны, чем почерпнутые из западноевропейской хорографии сведения о Западной и Южной Европе» [138, с. 156]. Свидетельством непосредственного и длительного знакомства норманнов с магистралями и центрами «древнерусской зоны» является упоминание в рунических надписях некоторых местных названий и микротопонимов, относящихся к различным участкам Днепровского пути: Vitahólmr (Витичев?) и Ustahólmr (Устье?) в Среднем Поднепровье, днепровские пороги Aiforr, Rófsteinn, Ulfshali, сопоставимые с данными Константина Багрянородного [140, с. 198–209].

Третья зона, «понтийско-византийская», связана со второй, «древнерусской», именно этой цепочкой точечных названий по Днепру, замыкающейся на Миклагард-Константинополь. Остальные названия этой зоны — неопределенно собирательные. За ними стоят крупные этнополитические образования: Ромейская империя — «Греки, Греция» (Grikland, Grikkjar), Италия — «Страна Лангобардов» (Langbardaland), не вполне ясная «Земля Влахов» (? Blökumenn ср. слав, «влахи»), мусульманский мир (Serkland). По семантической неопределенности сюда примыкает этноним Biarmar — «бьярмы», сопредельный, местами даже совпадающий, с периферией Древней Руси: бьярмы названы русскими данниками, в «Саге об Эймунде» они составляют войско Бурислава, Бориса Ростовского [138, с. 152; 189, с. 95–96]. В целом, однако, «Бьярмы» — за пределами политической карты Древней Руси, а их простирающаяся до северного океана страна составляет, по существу, продолжение той же зоны «географической неопределенности», где размещаются «Греки», «Влахи», «Сарацины». Эта зона словно гигантским кольцом охватывает «Гарды», Русь.

В «древнерусской» зоне норманны хорошо знали важнейшие географические и политические ориентиры. В то же время структура этого географического пространства — качественно иная, нежели ближайшей к скандинавам и давно знакомой «прибалтийской» зоны, заполненной разнообразными, не связанными между собой этническими группировками балтов и финнов. Показательно, что для древнерусской территории скандинавская традиция не знает ни одного этнонима (хотя ряд прибалтийских племенных названий совпадает с данными «Повести временных лет»). «Гарды», воспринимались не как конгломерат племён, а как монолитное политическое образование, подчиненное власти одного князя, конунга (в восприятии варягов, правда, более связанного с Хольмгардом-Новгородом, чем с Киевом). Перечень важнейших русских центров в скандинавской литературе, в общем, соответствующий летописным характеристикам основных древнерусских «стольных градов» демонстрирует длительную и подробную осведомленность норманнов о политической ситуации на Руси. В то же время показательны и расхождения между той пространственно-политической структурой, которая выступает в скандинавских памятниках, и этногеографией Восточной Европы, какой она представлена в древнерусской письменной традиции.

2. Этногеография Восточной Европы по «Повести временных лет»

Этнонимия ПВЛ уже использовалась как основа для реконструкции процесса восточнославянского этногенеза [229]; источник, однако, остается неисчерпаемым: «Каждое слово Пов. вр. л. представляет проблему, требующую всестороннего рассмотрения» [129, с. 5]. В частности, вводная, недатированная часть текста «Повести временных лет», где дана широкая панорама расселения восточноевропейских народов и событий их ранней истории (от библейского потопа до середины IX в.) содержит богатый материал, позволяющий восстановить определенную этногеографическую систему представлений, выработанную древнерусской книжной традицией в конце X — начале XII в. и последовательно подчиненную взаимосвязанным ценностным категориям [116, с. 103–112].

Вводная часть ПВЛ завершается первым датированным событием, которое по летописи отнесено к 852 г. (правильнее — 842 г., первому году царствования Михаила III Исавра): «Въ лето 6360, индикта 15 день наченшю Михаилу царствовати, начася прозывати Руская земля» [ПВЛ 852 г. — 204, с. 131]. Дата, если принять указанную поправку, оказывается чрезвычайно близкой к известию 838–839 года в знаменитом сообщении Вертинских анналов о посольстве «русов» к византийскому императору Феофилу II, предшественнику Михаила: именно к Феофилу в Константинополь явились некие люди, «которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос (Rhos — ср. ПВЛ: „нача ся прозывати Руская земля“. — Г. Л.) и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Chacanus), отправил к нему ради дружбы» [Памятники, с. 23]. Два известия, хотя и расходящиеся в важных деталях (точное время посольства, правящий кесарь), в не зависимых друг от друга и русском, и западноевропейском источниках фиксируют важнейшее политическое событие: провозглашение, на рубеже 830-х — 840-х годов, нового государства — «Руская земля», принятие главой этого государства титула «хакан», уравнивавшего его в правах и претензиях с главой соседнего Хазарского каганата (именно Феофил помогал хазарам в строительстве Саркела на Дону, крепости, которая могла быть направлена не только против мадьяр, кочевавших в припонтийских степях, но и против нового, враждебного Хазарии государственного образования в Среднем Поднепровье [16, с. 296–300]). Новое государство, судя по его политическим акциям, стремилось заручиться если не поддержкой, то хотя бы нейтралитетом Византии.