Наследие - Роберт Сальваторе

Кэтти-бри перевела взгляд на Вулфгара, ища у него поддержки, и увидела, что он смотрит на нее со столь же беспомощным выражением в глазах, что и Бруенор.

Девушка отвела глаза, не имея ни времени, ни желания спорить с варваром. Она знала, что Вулфгар продолжает беспокоиться скорее за нее, чем за себя самого – и она не могла винить его за это – но Кэтти-бри была воином, и прекрасно понимала, что пока его взгляд направлен в ее сторону, он будет слеп к возможной опасности.

В подобной ситуации она должна была нести за варвара личную ответственность – не из-за отсутствия у него воинского умения, вовсе нет – но потому что у Вулфгара была своя слабость, проявлявшаяся в том, что он не видел в Кэтти-бри равного ему по силам друга и союзника.

А теперь, когда вокруг было столько темных эльфов, союзники им были нужны как никогда прежде!

Используя свою врожденную способность к левитации, идущий по следу воин дроу выскользнул из ската и его взгляд тотчас остановился на обмякшей фигуре под темным плащом, лежавшей на полу коридора. Он быстро извлек тяжелую дубинку и бросился вперед, мысленно уже радуясь той награде, которая ожидает его за поимку Дриззта. Дубинка опустилась вниз, но вместо глухого удара, раздался резкий стук, словно под плащом Дриззта находился камень (что было недалеко от истины). Бесшумно, словно сама смерть, Дриззт скользнул из своего укрытия над выходом из ската, оказавшись прямо за спиной у своего противника. Глаза злого дроу расширились от ужаса, когда он распознал обман. Первым желанием Дриззта, было нанести удар рукоятью скимитара; его сердце взывало к исполнению его клятвы, требовало сохранить жизнь этому дроу. Точно направленный удар мог вырубить врага, лишить его сознания. Затем Дриззт мог бы обезоружить и связать его.

Если бы Дриззт был один в этих туннелях, если единственным его стремлением было спастись от Виерны и Энтрери, то он, несомненно, последовал бы зову своего великодушного сердца. Однако, он не мог забывать о своих друзьях, без сомнения вступивших в схватку с теми, кого он оставил у себя за спиной. Он не мог допустить, чтобы этот воин, освободившись от пут, причинил вред Бруенору, Вулфгару или Кэтти-бри.

Твинкл вступил в дело первым, прошив позвоночник и сердце обреченного дроу и выйдя через грудь. Его клинок светился голубоватым сиянием с кровавым оттенком.

Когда Дриззт До’Урден вытащил клинок, его руки вновь обагрились кровью.

Он вновь подумал о своих друзьях, которых он мог подвергнуть опасности, и, стиснув зубы, решил, что кровь всегда можно смыть.

Часть 4

Кошка и Мышка

Как ужасно я себя чувствовал, впервые нарушив свою самую священную клятву: что я никогда не отниму жизнь у одного из своих сородичей. Боль, чувство пустоты и потери, буквально поглотили меня, когда я полностью осознал, что за страшную работу проделали мои скимитары.

Однако чувство вины прошло быстро – нет, не потому что я оправдываю себя за свои ошибки. Просто я пришел к мысли, что моей настоящей ошибкой была сама клятва, а не то, что я нарушил ее. Когда я покидал свою родину, слова, произнесенные мною тогда, шли от моей невинности, наивной возвышенной юности, и тогда я искренне верил в них. Однако я пришел к заключению, что моя клятва была неосуществимой, что если я иду по жизни, защищая столь ценимые мною идеалы, я не должен винить себя в поступках, направленных против моих врагов, пусть этими врагами будут и сами дроу. Проще говоря, я не могу соблюдать клятву в ситуациях, которые находятся не под моим контролем. Если бы, после того как я покинул Мензоберранзан, я никогда бы не повстречал темного эльфа в схватке, то мне никогда бы не пришлось нарушить свою клятву. Но я не пытаюсь найти оправдание своим поступкам.

Однако когда темные эльфы стали угрозой моим самым близким друзьям, как я мог, несмотря на все свои клятвы, держать свои скимитары в ножнах? Что стоит мой обет, если на кон поставлены жизни Бруенора, Вулфгара и Кэтти-бри, или, если уж быть точным, жизнь любого невинного создания? Если во время своих путешествий я наткнусь на отряд дроу, напавший на поверхностных эльфов, или на маленькую деревушку, я более чем уверен, что присоединюсь к схватке и буду из последних сил сражаться против агрессоров.

Не сомневаюсь, что на какой-то миг я почувствую острый укол совести, но вскоре забуду о нем, как я сделал это сейчас.

Следовательно я не жалею о том, что нарушил свою клятву – хотя это и причиняет мне боль, но боль я испытываю всякий раз, когда приходится убивать. Как не жалею я и о том, что дал эту клятву. Однако, если бы я попытался оставаться верным своим словам произнесенным в годы юности, если бы сдерживал свои клинки из-за фальшивого чувства гордости, и если бы из-за этого пострадало невинное существо, то боль причиненная Дриззту До’Урдену была бы несравнимо сильнее.

Есть еще кое-что, что касается моего заявления, еще одна истина, которая, как я верю, поведет меня дальше по избранному мною жизненному пути. Я говорил, что никогда больше не убью эльфа дроу. Я сделал это заявление почти ничего не зная о других расах обитающих в огромном мире, на поверхности и в Подземье. Я сказал, что никогда не убью дроу, но что же тогда насчет свирфнеблинов, глубинных гномов? Или халфлингов, эльфов и дварфов? А людей?

Мне приходилось убивать людей, когда соплеменники Вулфгара вторглись в Десять Городов. Чтобы защитить невиновных, необходимо было сражаться, возможно, даже убивать врагов. И все же это никак не повлияло на мою самую священную клятву, несмотря на тот факт, что репутация человечества гораздо безупречнее, чем у темных эльфов.

По правде говоря, мысль о том, что я никогда не убью дроу лишь потому, что они и я принадлежим к одному биологическому виду, кажется мне сейчас противоестественной, по сути, делая из меня простого расиста. Ценить одно живое существо превыше другого лишь из-за того, что у этого живого существа кожа такого же цвета, как и у меня, идет вразрез с моими принципами. Фальшивым ценностям, воплощенным в той дальней клятве, нет места в моем мире, в обширном мире бесчисленных телесных и культурных различий. Именно эти различия делают мои путешествия столь захватывающими, именно они закладывают новые цвета и формы в универсальную идею красоты.

Теперь я готов дать новую клятву, основанную на опыте, которую я произношу с широко раскрытыми глазами: Я не подниму свои скимитары, кроме как во имя защиты – защиты своих принципов и жизни, своей и тех, кто сам не может постоять за себя. Я не буду сражаться во имя лживых обещаний, ради сокровищ королей, или чтобы отомстить за свою уязвленную гордость.