Соколиная магия - Андрэ Нортон

Он посмотрела на «щенка», которого держал в руках, и Эйран прочла его мысли так, словно он заговорил вслух.

— Мы остановимся в первом же укрытом месте, и я позабочусь о нем, — сказала она. — Идем, Дженис…

— Мышь, — сказала белая собака.

— Ну, Мышь. Ты поедешь со мной. — Она взяла собаку на руки и села на лошадь. Не думая, что делает, погладила худые бока животного. Прощупывалась каждая кость. Ализонцы чуть не уморили детей голодом…

Ярет посадил перед собой собаку-Шепелявую, держа ее, Смельчака и управляя лошадью. Каждый из мужчин поступил так же, за исключением Велдина. Только он ехал один.

Глава 40

Как только беглецы решились, они пустили лошадей галопом и поскакали по Ализону. Впервые Эйран радовалась высоким колючим изгородям. Их трудно пройти, но зато они укрывают беглецов от взглядов.

Они не останавливались, пока не подъехали к небольшой роще у ручья. Велдин торопливо убедился, что место безопасное и защищенное.

— Здесь мы можем спрятаться и защищаться, если потребуется, — сказал он. — Делай то, что считаешь необходимым, женщина, а я покараулю.

— Я соберу лекарственные растения, если найду. У вас с Яретом тоже порезы.

— Пустяки, — ответил сокольничий. — Оставь свои снадобья для тех, кому они нужнее. — И он, выпрямившись, гордо ушел.

Во время езды Дженис — Мышь — ослабила линии силы, которые удерживали маскировку. Эйран снова стала женщиной и держала на руках ребенка, а не уродливую белую собаку. Как только Велдин отпустил его, Острый Коготь взлетел в воздух и почти сразу превратился в точку на фоне безоблачного неба.

Дженис и Ярет склонились к Смельчаку. Эйран вскоре вернулась с горстью мха и крапивы. Они почти бесполезны для лечения, но прокипяченные листья крапивы останавливают кровотечение. Эйран надеялась найти хоть кустик паслена, но вместо этого отыскала бузину, коровяк, шалфей и первоцвет. Если бы ей нужно было изготовить крем для кожи, все это подошло бы. Но настоящих лекарственных трав не было. Она могла только извлечь уродливую стрелу из груди Смельчака, приложить прокипяченную крапиву, сделать повязку из мха и надеяться.

Девочки-волшебницы стояли поблизости и наблюдали большими, полными любопытства глазами. Эйран велела им разжечь костер, а Дженис — подогреть немного воды. Потом занялась соколом. Каким-то чудом Смельчак еще жил, хотя был очень вялым и тяжелым и дышал с трудом.

— Не знаю, сумею ли я ему помочь, — сказала Эйран Ярету.

— Сделай, что сможешь.

Как можно осторожнее Эйран взялась за конец стрелы и потянула. Смельчак настолько ослабел, что даже не шевельнулся. Это к лучшему: если бы он сопротивлялся, Эйран могла причинить птице дополнительный ущерб. Она постепенно вытаскивала стрелу из тела сокола, вытирая кровь пучком увлажненного мха.

— Живи, — шептала она. Вытянув стрелу, Эйран начала массировать крылья и лапы птицы, испытывала когти на сопротивление. — Живи. Дженис, быстрее крапиву.

Смельчак напрягся, и сердце Эйран дрогнуло. На мгновение она решила, что теперь, когда стрела извлечена, птице стало легче. Она взглянула на Ярета и увидела, что тот готов улыбнуться. Но продолжал смотреть на Смельчака все более недоумевающим взглядом.

Смельчак содрогнулся на руках Эйран. Она снова посмотрела на него, и дыхание ее застыло в горле. Голова птицы повисла, и из клюва выступила красная капля.

Сокол глубоко вздохнул, вздрогнул и обвис.

— О, нет, — негромко сказала она. — Нет.

Ее слова заглушил болезненный крик Ярета, а вслед за ним такой же горестный вопль Мыши.

Глава 41

Камень на груди Мыши горел. Она коснулась его и впервые в жизни смогла услышать папу так же ясно, как всегда слышала маму. Но, к своему удивлению, обнаружила, что не просто слышит. Все глубже, гораздо глубже, чем даже то, что Звезда называла прикосновением мысли. Мышь поняла, что слилась с папой, стала с ним одним целым. Она больше не Мышь, а он не папа. Они — это Ярет. Сокольничий Ярет. Сознание девочки заполнили картины его жизни, и каждое мгновение было таким ярким и отчетливым, как будто она прожила его сама.

Вместе с ним она вспоминала его детство у суровой и сильной матери, женщины сокольничьих, которая никогда не притрагивалась к сыну без необходимости и никогда — с любовью, потому что так положено. Вспомнила, как он стремился в Гнездо, которого никогда не видел и не знал, хотел занять в нем свое место и стать одним из многих. Вместе с ним служила она моряком на сулкарском корабле, с ним ее начинало тошнить при малейшей качке. Она помнила дрожь восторга, которую он испытал, впервые увидев маму — Эйран — во время своего возвращения с того места, где располагалось Гнездо. Она знала его мечты о восстановлении Гнезда.

Вместе с ним спорила с Эйран и постепенно научилась уважать ее за то, что она никогда не отказывалась от того, что считала правильным, даже в самых трудных обстоятельствах. Вместе с ним сражалась с хищниками в горах, уходила из опустошенных гор, странствовала с ним и Эйран в поисках постоянного дома для них обоих, неуверенно трогала живот Эйран, в котором находилось то, что однажды станет Мышью. Она через его глаза смотрела на собственное младенческое лицо, когда он в первый раз взял ее на руки и положил в колыбель, сделанную собственными руками. Вместе с ним смотрела на первые шаги дочери, видела, как она самостоятельно съела первую ложку. С ним сажала девочку на седло и слушала ее лепет, прочно держала, пока она восторженно пищала, и скакала к его любимым горам.

Сокол, конь и горы — вот что сокольничему позволялось любить открыто и без стыда. К своему смущению и иногда стыду, Ярет допустил в свою жизнь большее. Мышь знала, какой гнев он испытал, когда понял, что его ребенка захватили эсткарпские ведьмы, чувствовала его отчаяние и благодарность Эйран за то, что жена сумела последовать за ним, хотя Он запретил ей это, и его радость, когда он отыскал дочь.

Эйран для него все. Она — то, что он потерял, то, чего никогда не имел, и то, что всегда искал. И из их любви родилась Мышь, в жизнь сокольничего вошли двое, но его чувства к Эйран не изменились. Без нее и Эйран Ярет стал бы таким одиноким, каким никогда в жизни не был.

И, зная то, что знает он, чувствуя то же, что и он, она купалась в тепле его любви к ней, к Эйран, к Смельчаку.

Она поняла, наконец, почему он так редко говорит о своих чувствах, почему сокольничьи вообще не говорят о своих чувствах, как они настраивают себя против красоты и любви, чтобы их ошибочно не сочли слабыми.

Но Мышь знала, что он не слаб, хотя даже сам сокольничий Ярет в глубине души в этом иногда сомневается.