Краткий курс истории Русской революции - Дмитрий Лысков

В своей деятельности Временное правительство обогнало самые смелые ожидания революционеров. В ответ на лозунг "Свободу политическим заключенным" были освобождены все заключенные вообще, в том числе и уголовные. Справедливости ради отметим, что "открывать тюрьмы" восставшие в Петрограде начали с первых дней революции, Временное правительство далее лишь не препятствовало процессу, не предпринимая никаких мер к его пресечению или локализации.

Следом Временное правительство ликвидировало полицию и жандармерию. Была сформирована народная милиция - преимущественно из студентов. Эффективность такой милиции стремилась к нулю.

Были уволены все губернаторы и вице-губернаторы, в результате чего на местах возник вакуум власти. Разрушая "старые порядки" Временное правительство уничтожало структуру управления, практически не заботясь о создании новой. Абсурд ситуации заключался в том, что этими действиями оно лишало рычагов управления страной и само себя.

В целом деятельность Временного правительства поражает своей непоследовательностью. А.И.Деникин отмечает: "Само Временное правительство, по-видимому, не отдавало себе ясного отчета о существе своей власти" [229]. Объявив о созыве Учредительного собрания и проведении свободных равных выборов (насколько осуществимы они были и насколько "свободно и равно" прошли - другой вопрос), власть с легкой душой переложила на будущих правителей решение ключевых вопросов, таких, например, как земельный. Здесь явно прослеживалось нежелание брать на себя ответственность за кардинальные преобразования в переходный период. С другой стороны необъяснимы действия, никак, казалось бы, не обусловленные требованием момента: объявление России республикой. Предоставление автономии Украине, подтверждение автономии Финляндии, предоставление независимости Польше. Вопрос государственного устройства и территориального деления страны, исходя из логики переходного периода, как раз следовало бы переложить на будущую власть, получившую легитимность от Учредительного собрания. Его созыв ожидался уже в 1918 - не такой уж большой срок.

Главной проблемой Временного правительства (кроме отсутствия четкой программы действий и сомнений в собственных силах) оставалась неуверенность в окончательной победе революции. Этому моменту много внимания уделяет историк С.П.Мельгунов. Он приводит, в частности, такой факт: многих в Таврическом дворце в первые дни Февраля удивило длинное название Временного Комитета Госдумы - "Комитет членов Гос. Думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями". Однако кадет Герасимов объяснил: "это важно с точки зрения уголовного уложения, если бы революция не удалась бы" [230].

И в дальнейшем над деятельностью Временного правительства первых послереволюционных месяцев довлело это опасение - отсюда стремление максимально уничтожить "старый порядок", форсированно провести изменения, которые сделают его реставрацию невозможной.

Вообще, подобная практика вполне укладывается в логику революционной, а не эволюционной борьбы. Провести революционные преобразования, опираясь на структурные элементы старого строя практически невозможно, они контрреволюционны и будут в лучшем случае тормозить или саботировать процессы преобразований. В этом смысле тезис большевиков "...до основанья, а затем..." вполне имеет право на существование. Разница лишь в том, что большевики четко представляли цели своей деятельности: "...Мы наш, мы новый мир построим" и, в следовании этой задаче, осуществляли планомерные изменения государственного масштаба. Чем не могло похвастаться Временное правительство, сосредоточившись на разрушении и, лишь к лету-осени 1917 года спохватившись, что "затем" при таком подходе может не настать никогда.

Хаос и непоследовательность действий новой власти оказали самое пагубное воздействие на солдат и офицеров действующих фронтов Первой мировой войны. С одной стороны Временное правительство заявляло о верности союзническим обязательствам и готовности вести войну до победного конца. С другой - проводило политику "демократизации армии", как одного из самых сильных и консолидированных государственных институтов (и, следовательно, одного из наиболее опасных).

Нужно понимать, что армия Российской империи и без того пребывала не в лучшем виде. В ноябре 1914 года председатель Центрального военно-промышленного комитета А.Гучков сообщал с фронта, что «войска плохо кормлены, плохо одеты, завшивлены в конец, в каких-то гнилых лохмотьях вместо белья» [231]

Череда военных поражений и революционная неразбериха лишь усугубили все предыдущие пороки. Улучшения в снабжении и оснащении войск, достигнутые к 1916 году, были враз дезорганизованы разрушением тыла вследствие ряда указов Временного правительства, разрушившего управление на местах.

Как выглядела российская армия накануне и в первые дни Февральской революции? Достаточное представление об этом дают очерки Антона Деникина, которого трудно заподозрить в симпатиях к большевикам (и шире - ко всей "революционной демократии"). Не склонен генерал и излишне драматизировать ситуацию, предпринимая попытку поставить непредвзятый "диагноз", будучи достаточно, в меру сил, объективным.

Армии коснулись все пороки царского периода, причем развал начался задолго до революционных событий второй декады XX века. Абсурдным следствием революции 1905 года полагает А.И.Деникин фактическое введение в армии политического сыска (в самом плохом смысле этого понятия), серьезно повлиявшее на настроения офицерского корпуса, в том числе и на его отношение к монархии:

"...после японской войны, как следствие первой революции, офицерский корпус почему-то был взят под особый надзор департамента полиции, и командирам полков периодически присылались черные списки, весь трагизм которых заключался в том, что оспаривать «неблагонадежность» было почти бесполезно, а производить свое, хотя бы негласное, расследование не разрешалось...

Не ограничиваясь этим, Сухомлинов создал еще свою сеть шпионажа (контрразведки), возглавлявшуюся неофициально казненным впоследствии за шпионаж в пользу Германии полковником Мясоедовым. В каждом штабе округа учрежден был орган, во главе которого стоял переодетый в штабную форму жандармский офицер. Круг деятельности его официально определялся борьбою с иностранным шпионажем – цель весьма полезная; неофициально – это было типичное воспроизведение аракчеевских «профостов». Покойный Духонин до войны, будучи еще начальником разведывательного отделения киевского штаба, горько жаловался мне на тяжелую атмосферу, внесенную в штабную службу новым органом, который, официально подчиняясь генерал-квартирмейстеру, фактически держал под подозрением и следил не только за штабом, но и за своими начальниками" [232].

Февральскую революцию офицерский корпус воспринял если и не лояльно, то, по крайней мере, без особого трагизма. Деникин вспоминает лишь три случая (на всю армию!) "монархических выступлений": "движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные государю командирами 3-го конного и гвардейского конного корпусов, графом Келлером и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение государя для подавления «мятежа» [233].

При этом Деникин, словно бы в оправдание офицерского корпуса, пишет:

"Едва ли нужно доказывать, что громадное большинство командного состава было совершенно лояльно по отношению к идее монархизма, и к личности государя. Позднейшие эволюции старших военачальников-монархистов вызывались чаще карьерными соображениями, малодушием или желанием, надев «личину», удержаться у власти для проведения своих планов. Реже – крушением идеалов, переменой мировоззрения или мотивами государственной целесообразности".

Здесь же, правда, генерал допускает оговорку, позволяющую судить о масштабах и глубине "перемен мировоззрения" в результате отречения Николая II: "Наивно было, например, верить заявлениям генерала Брусилова, что он с молодых лет «социалист и республиканец».

Нужно, тем не менее, отметить, что Антон Деникин либо добросовестно заблуждается, либо выдает желаемое за действительное. Искренний и глубокий монархизм отнюдь не был общим свойством офицерского корпуса царской армии.

Не только Брусилов вмиг стал «социалистом и республиканцем». Историк-иммигрант Ю.В.Изместьев в изданной в США работе «Россия в XX веке» цитирует запись из дневника генерал-адъютанта Куропаткина от 8 марта 1917 года: «Чувствую себя помолодевшим и, ловя себя на радостном настроении, несколько смущаюсь: точно и неприлично ген.-адъютанту так радоваться революционному движению и перевороту...»