Ведьма княгини - Симона Вилар

От размышлений волхва отвлек стук в дверь. Он не подал голоса, просто послал приказ, и стучавший понял, что ему разрешено войти. Страж-воротник, изумленно пялясь на восседавшего на княжеском месте кудесника, сообщил, что прибыл посыльный от Мала.

Посыльным оказался недавно принятый на службу молодой древлянин Мокей вдовий сын. Маланич видел, как этот парень кланяется от порога, идет по алому войлоку дорожки от двери. Этот Маланич был из лесных древлян, но предпочел служить в Искоростене, проявил себя как рачительный и смекалистый в услужении, поэтому Маланич приблизил его, после приставил к Малу как своего соглядатая.

Сейчас Мокей скинул меховой колпак, поклонился низко верховному волхву, коснувшись пальцами половиц.

– Поздненько ты прибыл, Мокей, – обратился к нему волхв. – Что, страшно было ехать по ночи-то?

– Страшно, мудрый, – не стал таиться Мокей. С волхвом-то не сильно и притворишься.

– Зря опасался, нет у тебя веры в чародейство, а ведь я тебе сильно заговоренный амулет дал.

– Знаю, мудрый. Да вот только… Пока скакал в сумерках, они все в чащах таились, я их слышал да и замечал порой, но амулет твой их отваживал. А как совсем стемнело… Конь подо мной был добрый, только он и вынес, когда сама чаща ко мне тянуться лапами начала, пущевики[92] коряги на дорогу высовывали. Где уж тут было не бояться.

– И все же ты поехал.

– Как ты и велел.

Маланич видел, что его гонец еще не отошел от испуга: бледный, взмокшие пряди прилипли ко лбу, глаза бегают. Наконец остановились на ровном пламени горевших светильников, и он как будто только теперь перевел дух, поняв, что опасность позади, что подле могучего Маланича ему ничего не угрожает. Значит, верность его сильнее страха. И если страх побеждает только храбрый, то слово держит только верный. Но Мокей, как знал Маланич, еще и честолюбив. Для него служить верховному волхву значит подняться. Это Маланич понимал, ведь и сам в свое время не желал провести всю жизнь в чащах, потому теперь имеет право хозяйничать в тереме. А Мокей… Волхв вдруг подумал, что такой удалец бабам должен нравиться: вон какой ладный, статный да сильный, голову вскидывает без робости, лицо смазливое, губы мягкие, глаза ясные, бритый, как у иного щеголя киевского, подбородок разделен красивой ямочкой. Маланич знал, что некогда принятый в один из лесных родов Мокей сумел обворожить дочку самого старосты, женился на ней, но все же потом решил дальше идти. С такой родней, как у его жены, он бы сам однажды старостой мог стать, но не захотел терпеливо ожидать своего времени, предпочел добиваться милости у правителей. И уж он старается, им довольны, Мал даже ему десяток воинов под руку выделил, к себе приблизил.

Маланич разглядывал Мокея, пока не решил, что выждал достаточно и не будет выглядеть нетерпеливым. Теперь же сделал знак, позволяя рассказывать.

Сперва Мокей сообщал лишь то, что Маланич и сам предвидел. Поклонился прибывшей Ольге князь Мал, гостьей дорогой назвал, уважил приличествующие законы гостеприимства. Но оказалось, что Мал не просто радушие проявил, а стал заискивать перед ней, спрашивать, что может сделать для желанной, чтобы она к нему расположение проявила.

При этом Маланич нахмурил темные брови. У Мала сейчас сила, он должен ставить условия, на этот счет Маланич особо наставлял князя перед отъездом. А вышло, что Ольга указывает Малу. Ну, допустим, она княгиня и повелевать еще у себя в Киеве привыкла, допустим, она еще обижена за смерть своего мужа, но должна же она уже уразуметь, что ее не править позвали к древлянам, а передать свою власть Малу. И она должна это понимать, раз сама согласилась стать его женой. Она же, со слов Мокея, даже не заикнулась о поездке с супругом в Киев, да и на пиру сидела сдержанная и молчаливая, не притронулась к выставленному угощению.

– Что ты говоришь? – остановил знаком рассказчика Маланич. – Говоришь, от угощения на пиру Ольга отказалась?

– Да, мудрый. Она сказала, что пока не отпразднует тризну по мужу, в доме его убийцы ничего пробовать не станет.

Маланич нарочито медленно огладил левой рукой свою роскошную бороду. На руке не было одного пальца, зато указательный украшал железный перстень со скалящейся зубастой безглазой личиной – изображение железнолицего Чернобога. Маланич взглянул на перстень, будто вопрошая совета. Тааак… По обычаю гость не прикоснется к угощению под кровом хозяина, если не хочет с угощавшим дело миром оканчивать. И все же Ольга здесь, а ее охрана, как отметил Мокей, не чета войску в Малино. Ну да ведь известно, что витязи киевские лучше обучены ратному делу, чем воины-охотники из древлян, пусть даже те в броню, в том же Киеве кованную, обряжены. Мокей особо отметил, что Ольга сейчас не столько гостья, сколько пленница. И все же она смеет держаться с Малом дерзко, о послах, ранее отбывших ее сватать, говорит, что те прибудут уже к свадебному пиру. А вот пир тот случится не ранее, чем она тризну по убиенному мужу отметит.

За внешним спокойствием Маланич скрывал гнев. Ну уж этот Мал… Да и Малкиня чего жмется, не напоминает, что именно Мал должен диктовать условия, а не эта… невесть где найденная Олегом для Игоря девка из каких-то псковских селищ затерянных. И все же Мокей пояснял, что княгиня держалась непреклонно: сказала, что и суженым Мала признает, и людей из Киева вызовет, и приданое привезет, – все только после того, как насыплет над прахом мужа своего курган и устроит поминки-игрища. Да еще повелела, чтобы Мал прислал на тризну самых лучших своих витязей и воевод, чтобы вся знать древлянская туда прибыла. И в итоге Мал поклялся ей, что завтра же разошлет гонцов по всем подвластным ему землям, и не минет и трех дней, как все нарочитые мужи древлянские съедутся, а сам он уже завтра поедет с княгиней к тому месту на берегу речки Ужи, где прах Игоря покоится.

Маланичу было о чем задуматься. Еще недавно он был уверен в покорности своего князя, а вот Ольга только топнула ножкой, и Мал забыл все, чему его волхвы обучали, да кинулся выполнять ее прихоти.

Тут Мокей отвлек волхва от размышлений, неожиданно подойдя ближе, чем полагалось подходить к кудесникам, едва за руку не взял.

– Выслушай меня, о мудрый! Выслушай, ибо все это только присказка, а сказка… Сказ главный мой в том, что…

– Отойди! – гневно приказал ему Маланич. После проведенной в уединении жизни ему и поныне была тяжела близость простых смертных. – На место, сказал!

Мокей послушно отступил, а взгляд у самого странный – глаза горят, длинные русые волосы руками отвел с лица, почти вцепившись в них.

– Главная моя весть даже не в этом, – сказал торопливым шепотом, оглянулся, словно опасался увидеть кого в полумраке гридницы. – Главное, что Ольга с собой Малфриду привезла!

Маланич поднялся столь резко, что пламя в пастях-светильниках заколебалось, отбрасывая его тень до самых перекрытий свода, раздваивая ее, растраивая, и казалось, что из Маланича темные духи прыснули во все стороны. Сам же стоит прямо, дышит так бурно, что блестят посеребренные амулеты, гроздьями висящие у пояса.

– Малфриду?!

Он оседал на место так медленно, точно за вспышкой на него нашла безмерная усталость. Да и было от чего. Машинально он коснулся беспалой руки, словно вспоминая, как отдал мизинец, чтобы подземный дух поведал ему будущее. И было тогда Маланичу предсказано, что погубит его именно та ученица волхвов, которую они взялись обучить колдовскому умению, которая служить им и подчиняться должна была, а на деле… На деле она выскользнула из-под их власти как угорь, стала жить сама по себе, и сколько бы Маланич ни пытался перехитрить судьбу да разделаться с ней, она всякий раз ускользала, пока однажды не уехала, покинула древлянские края, став женой ни много ни мало как самого посадника Свенельда. Тогда Маланич даже немного успокоился, решив, что без древлянской земли Малфрида и силы особой иметь не будет, к тому же Малкиня заверил его, что вернул ведьме ее былую сущность, сделав девкой Малфуткой, какая и заклятий никаких упомнить не сможет. Правда, признался, что порой Малфутка будет кое-что вспоминать, но восстановить все, чему ее волхвы обучили, у нее вряд ли получится. Разве что ее вернет к прошлому некто столь могущественный, кого и у людей встретить трудно. А уж боги и духи простой смертной помогать не станут. Незачем им наделять такими знаниями сильную от рождения ведьму, ибо Малфриду волхвы учили именно убивать, причем ее сила может так возрасти, что и для богов начнет представлять опасность.

Взяв себя в руки, Маланич стал расспрашивать Мокея. Как тот заподозрил, что Малфрида тут? Да и она ли это? Может, схожая какая? Хотя… Маланич понимал, что в качестве столь знатной особы, как боярыня Свенельда, Малфутка вполне могла оказаться в свите княгини. Да и Мокей стоял на своем: Малфрида это, и все.