Улан. Экстремал из будущего - Василий Панфилов

Намек на содомию был очевиден, и статс-дама слегка сморщилась.

– Кстати, не могли бы вы взять на себя этот вопрос? Понимаете, хочу, чтобы в спектаклях участвовали и девушки… С дуэньями, разумеется, – успокоил он вскинувшуюся было женщину, с возрастом ставшую изрядной ханжой. Та задумалась, и Грифич «добил»: – Насколько проще станет устраивать браки… Возьметесь?

Такое предложение Анастасия Михайловна пропустить не смогла – возможность стать свахой для высшего общества означала колоссальное влияние. Ну да пускай, зато у Игоря прибавилось сторонников при Дворе, дама была особой весьма влиятельной.

С этим предложением он выступил в конце февраля, а в середине апреля уже подал Петру проект Института благородных девиц, и Измайлова с остальными статс-дамами были в числе тех, кто яростно поддерживал это начинание.

– Ну и как вы это видите? – спросил государь.

– Сперва наметим структуры Института и подберем преподавателей, – неторопливо отвечал князь, раскладывая перед Петром выкладки.

– Девиц можно разместить в Новодевичьем монастыре[97]. Предлагаю набирать двести или триста девочек из благородных домов и столько же – сироток из солдатских семей.

– Последних будут учить попроще, – веско добавила Измайлова, – на выходе из них будут хорошие гувернантки и компаньонки[98]. А может, и кто из дворян рангом пониже соблазнится взять их в жены.

– Согласись, государь, – подхватил попаданец. – Институт этот – дело необходимое, пора уже.

– А солдатских-то дочек зачем? – вяло трепыхался Петр.

– Так мы ж не всяких будем, – решительно сказала Анастасия Михайловна, – а только тех солдат и унтеров, что успели проявить себя геройски. Согласись, государь (да, повтор, но зачатки НЛП известны уже давно – «Согласись, государь»), – так-то солдатикам легче будет в боях умирать, надежда будет, что кровиночки в люди выйдут.

На том и порешили.

Директором нового Института решили поставить Измайлову – женщина в возрасте, зарекомендовать себя успела как особа умная, властная, решительная и склонная к интригам. В помощь же вызвался Грифич:

– Опыт-то у меня уже есть, так что помогу Анастасии Михайловне вначале, а потом она и сама справится.

Статс-дама благосклонно согласилась, все-таки Институт предстояло налаживать с ноля, и помощь Игоря, успевшего зарекомендовать себя человеком умным и энергичным, была весьма кстати.

Сам же попаданец, выходя из кабинета Петра, поставил в мысленном списке галочку – он приобрел еще немного сторонников и немного – влияния. Впрочем, учитывая связи его «напарницы», речь шла о весьма солидных величинах…

– Нет денег! – раздраженно бросил Петр в ответ на просьбу Грифича о строительстве Гимнастической[99] школы. – Воруют! Найдешь – дам!

Князь нашел…

– Что-о? – побагровел государь. Узкоплечий, широкобедрый, откровенно не воинственный и «домашний», выглядел он в этот момент устрашающе.

– Цалмейстер (казначей) Канцелярии главной артиллерии и фортификации Григорий Орлов[100], – повторил Грифич, – гребет хорошо.

– Снова Орлов, – с ненавистью повторил будущий император, оттягивая воротник мундира. – И на что тратит?

– На гвардию.

– Ты доигралась, Като… – прошипел Петр и стремительными шагами вышел из кабинета.

Он устроил грандиозный разнос супруге:

– Знаю, что рогат, но имей же совесть и не выставляй мои рога напоказ!

Орлов был уволен со всех постов и получил предписания направиться в один из пехотных полков, расположенных на южной границе. Однако излишне мягкий Петр Федорович так и не довел дело до конца. Наорав на супругу и ее приближенных, репрессиями он не увлекся, и почти все получили разве что символические взыскания о недопустимости подобного поведения.

К этому Екатерина уже привыкла, последние пару лет она регулярно получала выволочки от супруга. Если вначале он был весьма снисходителен к ее изменам, то теперь потерял всякое терпение. Мало того, что она выставляла напоказ своих любовников, так еще и не стеснялась клянчить деньги у иностранных дипломатов[101]. Весной и вовсе – родила от Орлова сына…[102] А теперь еще ухитрилась посадить Орлова на денежный поток, из которого тот черпал, ни капли не стесняясь. Да, собственно говоря, воровал большую часть поступающих средств…

Грифич остался недоволен результатами. Петр был в своем репертуаре. Позже, сидя с вернувшимся из ссылки (благодаря Петру) Минихом за бочонком пива в кабинете у старого немца, на вопросы фельдмаршала «об известном деле» он только мрачно буркнул:

– Государь ослеп.

Несмотря на все интриги попаданца, непотопляемая Екатерина все оставалась супругой будущего императора. Можно, разумеется, и не увлекаться «игрой», став по-настоящему нейтральным. Но… князь прекрасно помнил, как на одном из балов хорошо подпившая Като принялась приставать к нему в углу за портьерами.

Не желая лезть в чужую супружескую жизнь… да, откровенно говоря, женщина вдобавок не была в его вкусе. Так вот – князь просто отстранил ее и ушел. Через несколько дней в зеркальной поверхности он увидел взгляд Екатерины, смотревшей на него. Там была такая ненависть…

Офицер не знал – играет ли обида отверженной женщины или что-то другое. Однако такие глаза он часто видел у врагов, несущихся на тебя с клинком наголо и желающих непременно, любой ценой убить врага.

После этого случая, и без того расположенный к Петру, он сделал свою ставку – на законного императора. Возможно, та Екатерина и впрямь была Великой и многое сделала для страны. Но эта… Эта заводила любовников без всякого стеснения, брала деньги у дипломатов вражеских держав и желала власти – власти любой ценой. Попаданец принял решение – она не должна прийти к власти и если понадобится…

Глава 8

Повлиять на Петра Грифич так и не смог. Не смог Миних, Воронцов… Петр Федорович был твердо убежден, что поскольку он законный государь, то идти против него никто не посмеет. Вот вроде умный же человек, но откуда в нем этакая прекраснодушность? Сколько переворотов совершилось уже в России, и все равно – «не посмеют»…

Однако и сделать ничего Игорь толком не мог – влияния не хватало. Ну и, помимо всего прочего, сейчас как раз был своеобразный период междувластия, когда не ушли еще прежние сановники и не уселись достаточно уверенно нынешние. И естественно, были игроки, игравшие только за себя.

Не только Екатерина – хватало и других ловцов удачи помельче. Были партии английские и французские, австрийские, прусские… даже шведская, вот позорище-то! Были желающие посадить на трон так называемого императора Ивана – сына Анны Леопольдовны, который почти всю жизнь провел в заточении, свергнутый Елизаветой.

Все, что князь мог реально сделать, так это способствовать собственной популярности и популярности Петра. Семеновский полк он мог считать «своим», хорошие шансы при заварухе он имел и у измайловцев. Поднимутся за него и армейские полки, расквартированные под Петербургом. Не все, разумеется, да и гвардия просто-напросто ближе… Но хоть что-то надо делать?!

Пьянки-гулянки попаданец отмел, зато идея с песнями показалась разумной. В итоге он буквально «изнасиловал» свою память, но написал каждому гвардейскому полку собственную песню и собственный марш. Понятное дело, что написал (точнее будет, вспомнил и записал) он не только для гвардии, но и песни вообще, запустив «в народ» такие нетленки, как «Враги сожгли родную хату» и «Черный ворон». Популярность поднялась, но…

Против Петра уже практически в открытую играли французы и англичане, снабжая сторонников деньгами. К великому сожалению Грифича, на такое в эти времена практически не обращали внимания – норма, ети…[103] Кошели с серебром раздавались практически в открытую[104]. А Петр? Пребывал в благодушном настроении и наслаждался жизнью, в открытую поселив фаворитку в своих покоях и выселив супругу в другое крыло дворца.

Князь здорово подружился с Павлом, воспринимая его, скорее, как младшего брата. Мальчишка чувствовал такое отношение и тоже относился к князю очень тепло. Если Панин был скорее некий надзиратель, пусть и достаточно либеральный, то Игорю просто не приходилось прибегать к розгам или угрозам таковых. Достаточно было сказать: «Я обиделся на тебя» – и мальчик старался исправиться. Возможно, такое влияние попаданец приобрел благодаря привычке честно и открыто отвечать на все вопросы. Ну… почти на все – на некоторые он просто признавался, что не знает ответа, или говорил, что «для твоего возраста такие знания не нужны».

Павел крайне тяжело воспринял смерть Елизаветы и окончательную размолвку отца с матерью. Отца он любил, и нужно сказать, что Петр старался уделять мальчику внимание, играя с ним в солдатики, чехарду или прятки. А вот мать… К матери он и раньше относился не слишком тепло – Екатерина была откровенной «кукушкой», забегая пару раз в неделю и обычно в самое неподходящее время. Для нее было нормой зайти к сыну после бала и потискать его как игрушку, обдавая винными парами. Несколько минут нежностей, и она убегала с очередным кавалером.