Храм ночи - Донован Фрост

Немедиец и Армледер перемолвились парой фраз во время учебного боя на деревянных мечах на дворе порубежного укрепления. Указанный офицер был весьма рад тому обстоятельству, что доставивший ему несколько приятных мгновений своим боевым искусством капитан-аквилонец оказался еще и отпрыском славного пеллийского рода. Полагая, что опять придется выслушивать восторженные словоизлияния о великом путешественнике, отце его Эйольве, гвардеец привычно поскучнел, но речь пошла совсем не о славе родителя. Беседа сильно насторожила Амледера. После осторожных расспросов выяснилось, что «больной и прикованный к постели», как явствовало из редких писем, Торкиль не раз посещал Немедию в компании младших отпрысков окрестных благородных родов, непременно участвуя в шумных попойках, веселых охотах и — подумать только, — турнирах!

Причем приятно поразил немедийцев своими манерами, образованностью и, к полному удивлению своего старшего брата, твердостью руки, смелостью, а также знаниями в военных вопросах. Вот это уже никак не вязалось с образом Торкиля, каковой с юношеских лет сложился у Армледера, и гвардейский офицер доселе не ведал веских причин, чтобы его пересматривать. Без сомнения, в затворнической жизни Торкиля произошли некие решительные перемены, которые он совсем не торопился явить взору старшего брата.

— Митра Милостивый! Совершенно невозможно представить его в охотничьем костюме, с луком или мечом в руке, или беседующим за пиршественным столом об особенностях стратегии и тактики. И с кем! С выпускниками бельверусской академии, рядом с которыми иной толковый офицер выглядит полным олухом!

Это восклицание вырвалось у гвардейца, когда он миновал пограничное ущелье и въезжал под густую сень могучих деревьев урочища. Совиная Гора нависала над лесом, прикрыв путешественника от холодного «дыхания великанов».

«Что же это задумал мой тщедушный братец? Что может быть у него общего с грабителями вкупе с размалеванными древней геральдической мурой немедийскими и аквилонскими дворянами, ведущими непонятную игру с темными личностями соседних государств? Неужели Торкиль мог стать врагом Короны? В голове не укладывается!»

Однако все факты ложились один к одному, словно, стрелы в колчане усердного боссонского стрелка. Армледер вспомнил слухи о том, что Торкиль принялся обновлять замковые укрепления, — тогда старший брат принял это за неопасное чудачество прикованного к постели больного, и рассказ одного торговца лошадьми о том, что на немедийской границе появился истинный ценитель боевых скакунов, сделавший изрядный заказ нескольким именитым купцам.

Был еще один странный случай — сам по себе незначительный, но вместе с другими усугублявший грозную картину. Несколько офицеров Аквилонской армии, а точнее — специалистов по осадным орудиям, пойманные помощниками Троцеро на полном небрежении королевской службой и нечистоплотности, как-то подозрительно легко согласились на вынужденную отставку, туманно намекнув ближайшим друзьям, что-де есть у них на примете новый хозяин. Двое из них попали спустя какое-то время на глаза Армледеру в торговых столичных рядах, где они вели закупки канатов, оленьих жил, медных шаров и иной осадной справы именно для пеллийского замка. Узнав об этом, Армледер лишь усмехнулся чудачествам брата и, послав тому письмо с предложением вести подобные закупки через него, немедленно забыл о случившемся.

— Однако, братец, похоже, заварил серьезную кашу. Митра, какой позор покроет наш приближенный к Короне род, если этот крысенок затеет что-то против власти Тарантии в здешних местах!

Но Армледеру пришлось прервать свои размышления. Он уже находился невдалеке от того места, где всего лишь трое суток назад кипел бой. Его насторожили звуки. Капитан спрыгнул с коня, стараясь успокоить брыкающегося скакуна, и повел его сквозь чащу в поводу, внимательно прислушиваясь. Действительно, гвардейцу не показалось — он явственно расслышал глухой, полный нечеловеческой тоски, вой. К хрипло заливающейся глотке присоединилась еще одна, и еще. Звуки эти раздавались как раз с той стороны, куда и направлялся Армледер. Полный самых черных подозрений, капитан вышел на знакомую поляну. Пронесшийся прошлой ночью скоротечный ливень превратил следы двух погребальных костров в размытые черные пятна, однако стая одичавших собак нашла на поляне чем поживиться. Конь, дико всхрапнув, взвился на дыбы, однако Армледер резким рывком заставил животное опуститься на землю.

— Митра милостивый, — воскликнул он, с омерзением разглядывая окровавленные морды псов и горящие глаза, устремленные на него поверх остатков жуткого пиршества, прерванного ржанием.

Десять трупов, вернее десять безобразных кровавых комьев, — вот все, что осталось от дозора Черных Драконов.

— По всему населенному людьми миру Хват не найдет более места, где ему укрыться от моей мести… и Торкиль тоже, если он хоть краем причастен к деяниям этого змея!

Палаш с шелестом покинул свои ножны и со свистом рассек воздух, подтверждая клятву, что прошептали побелевшие губы Армледера. Меж тем собаки, явно приняв аквилонского офицера за еще одного падальщика, решившего отнять у них добычу, двинулись вперед, грозно рыча и скаля клыки. Было их десятка два. Все — крупные, поджарые, местной пастушьей породы. Кое-где мелькали и явные помеси с горными волками. На местных тропах не было страшнее встречи, чем наткнуться на ничуть не боявшихся людей диких псов, смелых, сильных и хитрых.

Ни блеск стали, ни огонь не могли служить сколь-нибудь надежной защитой от них. Оставалась одна возможность — ускакать: вряд ли стая пустится в погоню, оставив неоконченным кровавый пир, однако капитан был несказанно зол, и красная пелена бешенства вмиг стерла остатки благоразумия. Всадник выпустил поводья и хлопнул жеребца по крупу.

Бесполезный в этой схватке конь, испуганно храпевший, с налитыми кровью глазами, помчался прочь, прямо сквозь чащу, ломая кусты. Армледер же, дико закричав, врубился в стаю.

В эти мгновения он сам стал зверем, вертясь и рыча, как волк, ворвавшийся в оставленную без присмотра отару. Его охватило кровавое безумие. Тяжелый палаш и короткий кинжал кромсали псов на куски, человек шел сквозь стаю, оставляя за собой алую просеку. Плащ уже давно был с него сорван и располосован клыками, по кольчуге то и дело скользили клыки и когти, однако всякий раз капитану удавалось в последний момент извернуться, уйдя от бросившегося на него пса и не давая свирепым бестиям сбить себя с ног. Будь это волки, они давно бы нашли слабое место — пониже доходившей до колен кольчуги и выше толстенных сапог, здесь только тонкая ткань защищала тело гвардейца. Один точный удар острых, словно стилеты, клыков — и двуногий окажется беспомощней младенца. Однако это были не серые охотники — псы оставались псами, атакуя в прыжке или встав на задние ноги, весьма по-человечьи, и гибли один за другим.