История России XVIII-XIX веков - Леонид Милов

Вообще-то активнейший радетель казны не обижал себя и в других делах. В 1748–1751 гг. в его руках оказались сальные промыслы у Архангельска и на Кольском полуострове, китобойный промысел у берегов Гренландии и тюлений промысел на Каспии. На Урале им захвачены были Горноблагодатские заводы (П. И. Шувалов, как и его брат А. И. Шувалов, а также М. И. Воронцов, С. П. Ягужинский за полученные от казны заводы так и не расплатились). А богатства горы Благодатной были несметными («руды в оной горе не токмо наружной, которая из гор вверх столбами торчат», но и «всюдулежит сливная, одним камнем в глубину»). Таланты изобретателя П. И. Шувалова были многогранны (вспомним хотя бы шуваловские гаубицы-единороги), но богатство его было буквально сказочным. Французский дипломат Ж. Л. Фавье отметил поистине азиатскую роскошь его дома. Сам же Петр Иванович «всегда был покрыт бриллиантами, как Могол, и окружен свитой из конюхов, адъютантов и ординарцев».

Расстройство денежной системы. Стремясь выбраться из крепких тенет финансового кризиса, правительство в 1727–1731 гг. стало энергично портить медную монету, уменьшая ее действительную стоимость. Эта практика, как мы видели, началась еще с Петра I. При цене пуда меди в 6–8 руб. из него стали чеканить медных пятаков в 5 с лишним раз больше, чем следовало, т. е. на 40 руб. В итоге внутренний рынок стал наводняться легковесными пятаками, что вызвало немедленный рост цен на предметы торговли и в конечном счете ухудшило положение крестьянства и горожан. Правительство же увеличило массу денег и получило «из ничего» 2 млн руб. прибыли.

Вторично к этому же маневру прибегли в начале 60-х гг. XVIII в., при Петре III, когда начеканили около 4 млн медной монеты по норме 32 руб. из пуда меди. Эта мера окончательно привела в расстройство денежное хозяйство страны.

Ужесточение крепостного гнета. В заключение следует отметить, что во второй четверти XVIII в. неизбежно развивается процесс усиления крепостной зависимости частновладельческих крестьян от помещиков. Как уже отмечалось, в 20-е гг. помещики стали ответственны за сбор со своих крестьян подушной подати, а в 1731 г. дворянам был, хотя и временно, передан и сам сбор подушных денег. В том же году крестьян лишили права приносить присягу на верность императору, иначе говоря, крепостные крестьяне перестали считаться гражданами своей страны. За них это стали делать их помещики и даже приказчики помещиков. В итоге власть дворян над крестьянами стала безраздельной. Они стали для крестьян и судом и полицией. Вскоре после проведения первой переписи (первой ревизии 1718–1727 гг.) все шире практикуется продажа крестьян без земли. Теперь помещики свободно торговали уже не только деревнями и семьями, но и крепостными поодиночке. К середине столетия эта практика стала настолько обычной, что объявления опродаже крепостных стали публиковаться в газетах на тех же страницах, где были объявления о продаже борзых собак и т. п. Наконец, в 1747 г. помещикам разрешили продавать крестьян в рекруты. Крестьяне же, наоборот, были лишены права добровольного поступления в рекруты без согласия помещика, что иногда было неким средством избавления от невыносимых притеснений. В итоге крепостные крестьяне стали мало чем отличны от рабов.

Ужесточение режима коснулось и других категорий населения. Многовековой процесс поглощения земледелием практически всего населения был, как уже указывалось, серьезнейшим препятствием для развития промышленности. Рынок свободной рабочей силы в стране практически отсутствовал, и еще в 1721 г. законом была разрешена покупка «к фабрикам» заводо-владельцами крестьян для работы на этих фабриках. Тяжкий труд и невыносимые условия труда в промышленности приводили к текучести рабочей силы, к побегам наемных работников уже очень большого количества разного рода казенных предприятий. Государство решило эту проблему, закрепив в 1736 г. всех вольнонаемных навечно к тем заводам и фабрикам, где они в тот момент трудились. Так появилась категория «вечноотдан-ных», которые много десятилетий позже стали называться «посессионными» крестьянами, как и когда-то купленные к фабрикам и приписные крестьяне. В 1762 г. покупка к фабрикам работников была запрещена, однако в 1798 г. запрет был отменен и вновь стал действовать лишь с 1816 г. Все это были поистине страшные, хотя и вынужденные для общества с низким объемом совокупного прибавочного продукта, меры.

Финансовая служба купцов. Типологически схожа и практика, идущая еще с XVII в., по привлечению посадских людей к выполнению функций низшего звена финансового госаппарата. Даже в первой половине XVIII в. в Российской империи по-прежнему на купцов второй гильдии во множестве мелких и крупных городов с уездами была возложена обязанность сбора таможенных, кабацких, торговых пошлин, вплоть до поручений по созданию необходимых предприятий за счет самого купца. Как выявили недавние изыскания ученых, введена была практика «планирования» сумм таких сборов с соответствующими взысканиями «недоимок». Наконец, следует вновь отметить и сохранение традиционной практики выделения государством ряда товаров в разряд государственной монопольной торговли. Эта традиция в середине века была дополнена введением персональных монопольных прав, распределяемых в узком кругу фаворитов, на ряд промысловых отраслей экономики. Последнее обстоятельство объективно связано с втягиванием представителей дворянства в активную хозяйственную деятельность.

Поворот дворян к хозяйству. Этот процесс на более низком уровне экономики затрагивал широкие круги помещичьего сословия, и законодательная практика активно этому содействовала. Крупные изменения в экономике страны, рост промышленности и торговли, увеличение неземледельческого населения — все это создавало предпосылки для роста интереса дворянина-помещика к своему собственному хозяйству, к увеличению его дохода. Ведь до сих пор он в нем бывал лишь наездом, в перерывах от службы. Уже при Екатерине I в стремлении удешевить государственную машину было разрешено двум третям офицерского состава армии по желанию получать отпуск (без сохранения жалованья) для наведения порядка в имениях. Таким же правом стали обладать и государственные чиновники, половина штата которых могла пользоваться отпуском. Но дворяне продолжали тяготиться бессрочной службой, и это, как мы видели, нашло отражение в дворянских проектах 1730 г. При Анне Ивановне в 1736 г. срок службы дворян был сокращен до 25 лет, а один из сыновей мог вообще остаться при имении. Таким образом, дворянин уже в 35–45 лет теперь мог целиком сосредоточиться на хозяйственной деятельности в своих имениях (с гражданской службы отставка была лишь с 55 лет). Указом не замедлили воспользоваться, и после русско-турецкой войны, в 1739 г. около половины офицерского состава сразу же ушло в отставку.

С важнейшими льготами сочетается и ряд других мер, усиливающих положение дворянства как господствующего класса.

В 1730 г. был отменен Указ о единонаследии 1714 г. С этого момента перераспределение земельной собственности активизируется, сопровождаясь заметной концентрацией земель в руках крупнейших владельцев-латифундистов, ибо земля по-прежнему была источником и хозяйственного и политического могущества. Первая ревизия увеличила количество крепостных за дворянами, так как включала в число крепостных кабальных холопов. В 1739 г. подтверждено монопольное право дворян на владение «крещеной собственностью», т. е. крестьянами. Наконец, чисто хозяйственные привилегии. В 1726 г. за дворянством закреплено право продажи продукции собственных хозяйств. В 1755 г. им было передано монопольное право на винокурение. Наконец, в 1762 г. дворянам разрешен свободный вывоз хлеба за границу. В итоге этих мер у помещиков появился хозяйственный интерес и они устремились в свои владения. Уже в 1750 г. один из современников, А. Т. Болотов, заметил эту необычную по сравнению в недавним прошлым перемену: «Тогдашние времена были не таковы, как нынешние. Такого великого множества дворянских домов повсюду с живущими в них хозяевами, как ныне, тогда нигде не было. Все дворянство находилось тогда в военной службе, и в деревнях живали одни только престарелые старики, не могущие более нести службу… и всех таких было немного». Налицо, таким образом, резкое возрастание интереса дворян к своему хозяйству, стремление к повышению доходов своего имения.

§ 5. Социальные взрывы в России после Петра I

Тяжелый хронический финансовый кризис, усиление эксплуатации крестьян, жесточайшее угнетение работных людей, приписных и посессионных крестьян на мануфактурах — все это не могло не отразиться на положении народных масс. Оппозиционно настроенные современники отмечали, что в 30-х гг. XVIII в. «непрерывные брани, алчное и ничем не обузданное лихоимство Бироново, неурожаи хлебные в большей части России привели народ в крайнюю нищету. Для понуждения к платежу недоимок употребляли ужаснейшие бесчеловечия, приводящие в содрогание и помышляющих об оных, уныние, стон, слезы, вопль распространились по всей империи». Разумеется, крестьяне боролись против угнетения и лихоимства, боролись как умели и как могли. Крестьяне бежали на юг и на север, бежали за рубеж и «к башкирцам», бежали и от помещиков и от монастырей, бежали дворовые люди и солдаты, бежали работные с заводов и мануфактур, бежали мобилизованные на строительные работы. Число беглых росло, несмотря на свирепые законы и наказания, несмотря на устройство застав и кордонов. Ингерманландия, остзейские губернии, Украина, низовья Дона, Яик, Урал, Башкирия, Сибирь — вот районы оседания масс беглого крестьянства. С 1719 по 1727 г., только по официальным данным, было зарегистрировано около 200 тыс. беглых. Крестьяне бежали порою целыми деревнями. В 1735 г. в дворцовых селах Морозовской волости Можайского уезда ушло более половины всего населения. В 1742 г. только в одном Пере-славль-Залесском уезде остались пустыми 68 помещичьих деревень. В 20—30-х гг. из 16 вотчин князя А. М. Черкасского бежало свыше 11 тыс. человек, т. е. почти каждый пятый из крестьян этого владельца. Официальные указы признавали, что «из дворцовых, архиерейских, монастырских, ясачных, так и из помещиковых крестьян в бегах великое множество». Кары за укрытие беглых становились все более суровыми. В 1726–1728 гг. за укрывательство беглогомужика был предписан штраф в 100–200 руб. (за женщину 50—100 руб.), но уже в 1731 г. за сокрытие беглецов и «разбойников» полагалась «смертная казнь, без всякой пощады». За поимку беглого платили по 10 руб. награды. Волна побегов постепенно затухает лишь в конце 40 — начале 50-х гг. XVIII в. Если с 1725 по 1745 г. о борьбе с бегством издано 84 указа, то в следующие 10 лет лишь 23. С 40-х гг. штраф за удержание беглых уже снижается.