Тигр, олень, женьшень - Валерий Янковский

Но, несмотря ни на какие невзгоды и опасности, с первой травкой, с первым распустившимся листом этот самостийный край начинал жить своей особой лихорадочной и романтической жизнью. В каждом селении, приютившемся на окраине великого зеленого моря «шухай», главной темой дискуссий и споров становилось: кто, какой батоу — какой старшина, на какую речку, на какие солонцы увел свою партию? Кто уже прислал в Андохён первые панты или лутай? На сколько фунтов, какие, почем?

И нетерпеливее всех таежные ценности ждали внешне бесстрастные, с каменными лицами и запрятанным в рысьих глазах огоньком прожженные купцы-аптекари. Сидя, как паук в центре раскинутой на сотни верст невидимой паутины, в пропахшей чесноком и тибетскими снадобьями полутемной лавке, аптекарь задумчиво сипел опийной или булькал фильтрующей никотин табачной трубкой, либо, обжигаясь, тянул зеленый чай и… ждал все с большей тревогой, опасаясь ловких конкурентов. Он твердо знал: какими бы потом и кровью не были добыты панты, лутай, меха, женьшень или пуп кабарги — все это и даже то, что побывало в лапах хунхузов, все равно неизменно приплывет в холеные, с длинными ногтями руки самого дальновидного и хитрого коммерсанта. А уже от него, разумеется втридорога, отправится морем в Южный Китай, Гонконг, Сингапур, Тибет, Таиланд, Бирму и даже Индию. Ибо во все времена всемогущие магнаты Востока жаждали владеть вырванными у природы эликсирами здоровья, молодости и даже красоты — и никогда не жалели и не жалеют на это золота…

Когда наша узкая тропа, вынырнув из тайги, начала взбираться высоким правым берегом, вдруг, как по волшебству, возникла аллея стройной розовокорой сосны. Ее нет на сотни верст кругом, и существует легенда, что давным-давно, во времена междоусобных войн, один маньчжурский император Циньской династии прятал здесь то ли любимую жену, то ли наложницу. И, желая усладить ее вынужденное заточение, приказал привезти и насадить аллею пекинской сосны. Та же легенда рассказывает, что неподалеку есть озеро, в котором восточная красавица, распустив, как крылья, черные волосы, купалась в голубой воде нагая под бдительной охраной покорных и равнодушных к женской красоте императорских евнухов…

Мы отдыхали на кромке прекрасной сосновой аллеи. Ветер шумел в высоких кронах, будто аккомпанируя красивой сказке, которую поведал провожавший нас от последней деревни старец Чу. Умолкнув, он поправил лямки своей ноши, быстро, привычным жестом забросил в рот пару опийных шариков и уже готов был подняться, когда неважно владевший корейским Вальков спросил:

— Что это он про озеро, я толком не понял?

— Голая царица скупалась, — лаконично прокомментировал Шин.

Мы расхохотались и наперебой бросились объяснять содержание легенды, навеянной удивительной аллеей.

…Зеленая, с часто встречающимися полянками зацветающих ландышей весна провожала нас до небольшого, но отвесного водопада, который уже не может преодолеть ни ленок, ни даже таймень. Рядом, в стороне от тропы, спряталось низкое, потемневшее от непогоды зимовье Чу-ёнгама. Здесь мы устроили двухдневный привал.

Сухонький, согнутый ревматизмом старик был не просто охотником, но опытным лекарем И занимательным рассказчиком. Три его бородатых компаньона вели хозяйство, проверяли ловушки, ямы и петли, а старик больше собирал корни и травы да иногда отправлялся вверх по ущелью к большому сунгарийскому водопаду, выуживал из горячего источника целебные пенки и окаменелости; готовил из них порошки, зимой в деревне врачевал. Своими травами он быстро поставил на ноги после сильной простуды и меня, а целебными пенками вылечил от укуса зловредной мухи Юрия. За два вечера, проведенных под низким кровом его гостеприимной избушки, мы, братья, понимавшие корейский язык как родной, услышали немало занимательных легенд и былей.

Приглушенно урчал за стеной водопад, шумели кронами обступившие зимовье деревья, хозяева и гости тесно сидели на теплом кане. В центре, скрестив ноги калачиком, Чу-ёнгам неторопливо набивал металлический чубучок длинной тростниковой трубки самосадом, прикуривал от уголька стоящей перед ним жаровни, выпускал едкую струю дыма и рассказывал. О том, что главный хозяин Пяктусана, его горный дух Сан-Син, — страшный дракон, живущий в бездонном озере. Хозяин строг и требователен ко всем, кто посещает его владения, он не прощает предательства: трус, не сдержавший слова, покинувший в беде товарища, обрекается им на мучение и гибель. Вьющиеся над озером стрижи со скоростью пущенной стрелы доносят приказы дракона во все уголки царства, а волю его выполняют тигры, медведи, стаи красных волков и слуги… в образе человека. В глубине кратера стоит монастырь-часовня, там обитают люди-духи. Они в облике страшного монаха вдруг, среди ясного неба обрушиваются на виновного: ливнем, градом и молнией разят насмерть.

Однако Сан-Син справедлив: к безвинно, по ошибке пострадавшему он шлет седого благочестивого старца, который наставляет и указывает путь к спасению…

О Пяктусане в Корее знают миллионы, это одно из семи чудес страны. Но побывали на нем немногие. И тем не менее наша семья познакомилась с вулканом, озером и таинственным монастырем уже несколько лет назад. А дело обстояло так.

Отец долго строил планы экспедиции и наконец осуществил их. Взял с собой дочь — поэтессу Викторию, меня, тринадцатилетнего тогда еще Юрия и двух помощников.

В первый день я вез отца, брата и сестру на стареньком «шевроле» из дачного поселка Новина через Сейсин, от моря и до конца автомобильного пути.

На полдороге застала нас безлунная сентябрьская ночь. В свете фар грунтовая дорога побежала вперед желтовато-серой лентой: прямая, серпантин, перевал, спуск, речка, мост и снова вираж на подъем, Корея — горная страна.

Шел одиннадцатый час ночи, десять часов в пути, все устали. Виктория и Юра откровенно храпели среди рюкзаков, мешков и тюков на заднем сиденье. Отец сидел рядом со мной, неотрывно глядел в ветровое стекло и тоже начинал клевать носом. Но он не желал и думать о ночевке: решил хоть заполночь, но добраться до селения Енса, где ждут Соломахин и Иван с лошадьми, отправленные из Новины по прямой через становой хребет Хван-Серен пять дней назад.

…Очередной с крутыми виражами спуск. Наш фаэтон вырвался в пойму, впереди показался довольно высокий въезд на мост; я газанул, чтобы с ходу преодолеть этот подъем, но, когда взлетел, в неярких лучах фар увидел, что… моста нет! Его начисто срезало летнее наводнение.

До конца выжал ножной тормоз, изо всей силы натянул ручной. Покрышки взвизгнули, «шевроле» прополз немного, клюнул носом и замер. Мотор заглох, фары осветили широкую темную речку, и в тишине стало отчетливо слышно журчание воды среди валунов. Отец очнулся и по привычке управлять лошадьми негромко скомандовал: «Бери на себя!» — но мы уже стояли. А сестра и брат лениво кряхтели, не раскрывая глаз: «Чего стали, приехали?» Я чувствовал: сейчас довольно легкого толчка, и мы кувыркнемся носом в реку. Не дыша открыл дверку, осторожно вылез и заглянул под передние колеса. В запасе оставалось два дюйма.