Право на пиво - Владимир Васильев

— Отлично. Если тебе вдруг два раза подряд попадется некачественное мясо — станет плохо или даже стошнит — твое «светлое воспоминание» превратится в «серое». Сработают защитные механизмы: шашлык — хорошо, но опасно. А вот если мясо будет плохим все время…

— Понятно. Так что там с сиреной?

Салонная радиобубнелка переключилась на другую волну (не сама, конечно, — водитель помог), и по автобусу пронеслись легко узнаваемые вступительные аккорды нового хита.

Даже если вам немного за тридцать,Есть надежда «Оболони» напиться.

«Ага, все понятно, „муха“ тут…»

Пивам всем на планете поражение светит,Коль случится с «Оболонью» сразиться.

«…не поможет, потому что это явно…»

Ведь мы же с вами, слава Богу, не дети,И в пиве сами знаем толк — прочь советы.

«…в голове рифмуется».

Ты возьми и попробуй, убедись без сомнений:Нет достойных «Оболони» сравнений.

Я напряг живот, крепко сжал кулаки и челюсти — сосредоточился, в общем, — и попытался ни о чем не думать.

«Получилось! Интересно, долго я так выдержу?»

Я расслабился. Что ж, выяснилось кое-что утешительное: раз уж я в состоянии экспромтом сложить рекламную песенку — пусть даже идиотского содержания, зато неплохо срифмованную — значит, голова работает и не все потеряно. А если постараться, да перестать думать на время — затмение проходит. Эх, найти бы, кто между мной и Солнцем встал. Уж я бы объяснил ему, где плетень, а где я.

Крепясь и едва сдерживаясь от истерического смеха, я с трудом доехал до своей остановки. «Все, сегодня из дома никуда не выхожу. Даст Бог — отосплюсь, и все пройдет. Родным скажу, что учеба заела, чтоб не волновались раньше времени. И не совру ведь: курсовой-то все равно надо делать. Хотя они, наверное, поздно придут — может, я уже спать буду».

Привычные настенные надписи в лифте неузнаваемо исказились, на все лады склоняя «Оболонь» и ее производные. При некотором усилии из глубин памяти, лениво поводя плавниками, всплывало истинное звучание той или иной фразы.

Войдя домой, я с равнодушием обреченного скользнул взглядом по настенному календарю, приглашавшему испить чашу «Оболони» на чудных берегах Крыма. Кто б сомневался…

Поужинал без приключений. Ни гречка, ни сосиски ничем другим не прикидывались, гордо храня свои традиционные вид и вкус. А вот картонная коробка с био-кефиром бесстыже утверждала, что внутри у нее не что иное, как био-болонь. Я решил попробовать. Врала, конечно.

В народе говорят: «Голодное брюхо к учению глухо». Не знаю, кто это придумал и как он учился, но когда я сыт, разработка микроконтроллерных систем — последнее, чем хочется заняться. Нет, последнее все-таки — операционные исчисления. Так что сытое брюхо тоже, знаете ли, туговато на ухо. Надо бы передохнуть с полчасика.

Справедливо предположив, что в очередном детективе Опиумбейна главный герой — Капелла — сегодня, чего доброго, будет расследовать убийство Оболони, а Вейер Вейер — вести дело о ее же похищении, от художественного чтения я благоразумно воздержался.

Альтернатива — телевизор. Голубое окно в мир жвачки, памперсов и обычного стирального порошка.

С экрана вещал нечто неудобоваримое смутно знакомый депутат. Вместо привычной грозди микрофонов перед ним топорщилась батарея пивных бутылок с разноцветными этикетками. Нетрудно догадаться, что на них красуется крупно написанное «Оболонь». Я не стал вслушиваться и поспешно переключился на другой канал.

Здесь все было в порядке: Урюс Биллис в грязной рубахе привычно сражался с плохими дядьками. Дядьки медленно, но уверенно уменьшались в количестве, тем не менее успевая при этом по мелочам досаждать Урюсу переломами и огнестрельными ранами. Приятно видеть.

Порядок нарушился через пару минут, когда на рубахе у Биллиса явственно проступила знакомая надпись, а плохие дядьки стали слезно умолять его вернуть им сумку с «Оболонью». На что Урюс, широко ухмыляясь, нахально заявил, что уже все выпил и сейчас спустится за добавкой. Дядьки в панике заметались.

Я издал отчаянный стой и несколько раз щелкнул пультом. Эстрада! Вот спасательный круг помутневшего рассудка.

В телевизоре дергалась певица. Дергалась, как ни странно, в такт музыке — видимо, по чистой случайности вошла в резонанс. Как тот мост под солдатами. При этом она еще и пела:

— Я-а-а хочу, чтобы во рту оставался свежий вкус «Оболони»…

С трудом сконцентрировавшись (набитый едой желудок, угрожающе бурча, напрягаться отказывался), я повторил мимолетный автобусный успех. Но — ничто в мире не дается бесплатно — от чрезмерных усилий в висках застучало. Того и гляди голова разболится, не до курсового будет. Вздохнув, я выключил телевизор, опустил чугунный затылок на спинку кресла и закрыл глаза: «Лучше посижу минут десять в тишине…»

— А, — Сергей опять улыбнулся. — Понимаешь, один мой сотрудник, Костя, налил пиво…

— При чем здесь пиво?

— Я же тебе объяснял, что лучшим способом распространять индуктор является добавление его в пиво. Естественно, мы проводили все испытания в том виде, в каком это будет происходить с обычными людьми. Берем светлую «Оболонь» — мы с ними очень плотно сотрудничаем, живое пиво получаем ежедневно — и вперед.

— Логично. Я, честно говоря, уже забыл, с чего все началось.

— В папке все есть, надо будет — перечитаешь. Так вот, налил Костя пиво в кружку, а кружка у него рекламная — от кофе «Муромец». И, как обычно, подумал: «Странное название для кофе — ведь в богатырские времена о таком напитке и слыхом не слыхивали». Так, за этими мыслями, все пиво и оприходовал. А на следующий день рассказал мне свою историю. Как невольно шарахался от прохожих на улице. Как, собравшись с духом, полез в толпу витязей — хлеба домой купить. Как один богатырь — сухонький такой, в бабьем платке и с палицей — огрел его кистенем по спине и голосом старушки-соседки осведомился, почему это он не здоровается. Как дома его встретил молодой да пригожий Илья Муромец — в бигуди и при макияже — и полез целоваться…

— Так ведь, — хмыкнул недоверчиво Павел Геннадьевич, — что он сразу не догадался, в чем дело?

— Отчего же? Догадался. Я ему даже премию выдал за сообразительность и самоотверженность. И отпуск выписал. Так что лично ты с ним сейчас пообщаться не сможешь. А догадался он еще в лаборатории — к нему Славка, наш практикант, зашел. Костик как обернулся, со стула слетел, глаза как у филина, за штатив схватился и орет: «Вы кто?!» Славка сперва подумал: «Все, съехал мужик». Но потом решил, что это Костик прикидывается, и решил подыграть. Ну и говорит ему фальцетом: «Бэтмэн!» Тут Костя стал штатив от стола отдирать, не откручивая. Славка как увидел, что стол подпрыгивает, сразу понял — шутки кончились, и заорал уже своим голосом: «Костя, ты чего? Это же я!» Костя голос признал, тут его и осенило. Ну а дальше — решил терпеть во имя науки. Кстати, звонил он неделю назад. Говорит: «Знаю ведь, что это все игры разума, а не удержался — взял-таки „Муромца“ попробовать».

— И что?

— Остался при своем мнении. Так что сейчас опять сидит на «Якобсе». Как видишь, одного импринтинга мало.

— Выходит, эта штука работает, как обычная реклама? Если товар качественный — спрос растет, а если так, лабуда, — фирма только напрасно деньги на ветер пускает?

— Да, можно и так сказать. А если точнее — когда действие индуктора заканчивается, остается лишь пристальное внимание к его объекту, не более. Дальше уже начинают работать сами свойства объекта, и только от них зависит — останется воспоминание «светлым» или посереет.

В дверь постучали.

— Кто это? — напрягся Павел Геннадьевич.

— Не знаю… а, это, наверное, Юра, принтер починил. Пусть уже установит, а мы с тобой у окошка договорим, хорошо?

— А если услышит?

— Вряд ли. А услышит — не поймет. А даже если поймет — не беда: кому и что он может рассказать? А расскажет — тоже не страшно…

— И то правда, — поспешно перебил Павел Геннадьевич. Стук повторился. — Иди, человек ведь ждет.

Сергей открыл дверь.

— Ну что, порядок?

— Да, Сергей Васильевич. Все почистил. Теперь проверю, как работает.

— Проверяй. Я пока с человеком закончу… ах, да! Я же тебе пиво обещал.

— Да не надо, Сергей Васильевич, — засмущался Юра.

— Что значит «не надо»? — Сергей достал из тумбы стола литровую пластиковую бутылку с этикеткой. На ней было написано «Оболонь», а ниже — «Пшеничное». — Ты не смотри на наклейку. Внутри, между прочим, настоящее живое пиво, нефильтрованное. Где ты еще такое найдешь? Я поставлю стакан и бутылку… Ага! — Он отодвинул в сторону забытую на столе стеклянную бутыль. — Эту я домой заберу, — подмигнул Сергей Юре, — тоже вечером подегустирую. А эта — тебе. Наливать не буцу, выдохнется. Как закончишь с принтером, сам разберешься. Договорились?